— Я тебя любила. И все. Я боролась.
— Со мной? — Марта поднимает голову, ее бесконечно удивленный взгляд встречается со взглядом Ивоны, в глазах обеих таится боль.
— Не с тобой, а за Томаша. — Ивона не отводит взгляда от карих глаз. Пусть знает. — Я его любила.
— Но… — Томашу вновь хочется напомнить о своем присутствии, но женщины не обращают на него внимания.
— Я проиграла. — Ивона замечает, что уголки губ Марты начинают дрожать. — Поэтому и уехала.
— Вот оно что. Она уехала. Сколько лет можно думать о случившемся?
Марта смотрит то на Томаша, то на Ивону.
— Ничего и не случилось. — Ивона безразлична. Она сказала все, что хотела.
— Случилось. — Для Томчика существует только Марта. — Как ты могла выйти за меня замуж и не признаться, что все знаешь?
— Это было твое дело. Ваше дело! — Марта резко встает. — Что я должна была сказать? «Знаю, что ты на мне женишься от тоски по ней»?
— Что ты говоришь? — Голоса Томаша и Ивоны вновь звучат одновременно.
— Очень интересная встреча, вы не находите?
— Столько лет… Ты ни слова не сказала… — Томаш обращается к жене.
— Но ведь и ты обещал быть честным! — Марта отбрасывает волосы назад.
— Я сдержал слово.
— А она? — Взмах руки по направлению к кровати.
— Ивона для меня не существует! Это было давно… Я тебя любил, не хотел потерять! Ивона уехала. Прошлое не могло быть настолько важным, чтобы разрушить настоящее! Я был с тобой искренен. Всегда. Это ты была нечестна.
— Да?
— Ты знала, но никогда меня не спросила. А я все эти годы боялся тебя ранить ничего не значащими для нас воспоминаниями. Тебя это тяготило, Марта.
— Ты, наверное, шутишь? — Голос Марты ядовит. — Я? Я — виновата? Не уверена, правильно ли поняла… — Марта замечает, что Ивона хочет что-то сказать, поэтому с угрозой во взгляде обращает к ней лицо. — Нет, нет, молчи, ты так замечательно умеешь говорить, что мы можем забыть, о чем речь. — И, поворачиваясь к мужу, спрашивает: — Так это я виновата?
— Ты все знала и никогда ни о чем не спросила. У тебя было серьезное преимущество, Марта. Чистосердечие нас объединяло, не правда ли?
— Объединяло?
— Я все эти годы пытался доказать тебе…
— …что сможешь о ней забыть?
— Он никогда меня не забывал. — Они не видят ее, Ивоны, наверняка не видят. — Невозможно забыть того, кого никогда не помнил.
— Ивона больше не существует для меня, Марта. Речь идет о нас.
Нет, неправда. Марта смотрит на пестрое белье на кровати, но словно не видит Ивону.
— Как ты смеешь это говорить? — негодует Марта. — Как ты смеешь приходить сюда и говорить, что она для тебя не существует? Ты, негодяй… Ты!.. Как ты можешь в ее присутствии так говорить? Она не заслуживает, чтобы с ней обращались подобным образом! Если бы не она…
— Оставьте меня, черт побери, в покое наконец! — набравшись сил, старается их перекричать Ивона.
— Я уважаю Ивону и восхищаюсь ею. Но люблю я тебя, Марта. И не хочу тебя терять. Она знает об этом. Я не могу осчастливить вас обеих. Я сделал свой выбор, но, боюсь, мне не удастся тебя, Марта, сделать счастливой. Никогда. И Ивона тут ни при чем. Я думал, что-то изменилось, особенно в последнее время. Но я не должен был тебе доверять. — Томаш выдерживает взгляд Марты, затем подходит к кровати, берет руку Ивоны, целует вялую ладонь. — Спасибо тебе за все. Спасибо. До встречи.
— Уходишь? — Марта стоит в дверях, преграждая путь. — Так просто ты не уйдешь!
Томаша пробирает дрожь от тихих слов Ивоны:
— Марта! Позволь ему уйти!
Ласковым движением он отстраняет Марту. В его глазах печаль.
— Увидимся дома. Может, тогда нам удастся поговорить. Наверное, уже пора.
— Лапоть, вот ты кто! — Марта отступает, освобождая ему путь.
Томаш выходит, Марта резко захлопывает за ним дверь.
— Этот лапоть — твой муж. — Ивона рассержена на Марту.
— Ну и что?
— Я жалею о том, что он выбрал не меня. — Ивона с усилием приподнимается на локте. — К сожалению, он выбрал не меня. Ты любого уморишь, лишь бы все было по-твоему. Ты не слышишь, что он говорит, потому что все должно быть так, как решила ты.
Марта медленно приближается к ее кровати:
— Отвратительная сцена! И мне пришлось в этом участвовать! Когда я тебя защищала…
— Я не нуждаюсь в твоей защите, Марта. — Ивона печальна. — Уже нет. Мы знаем, как все было. Прости, что так произошло. Но я уехала. Уехала, как только узнала, что он меня не хочет. — Плачет. — Что вам еще от меня нужно? Я ведь уехала. Уехала, уехала! Оставьте меня в покое хоть теперь…
Ивона всхлипывает, неловко вытирает глаза, отворачивается от света и Марты, натягивает на себя одеяло. Сейчас она спрячется, и никто ее не найдет.
Марта смотрит на нее, мгновение неподвижно стоит у дверей. Не слышно ни звука. Затем она медленно подходит к кровати.
— Ивона?
Но та не отвечает. Марта наклоняется к ней, приподнимает одеяло:
— Ивона?!
— Не втягивайте меня в ваши дела, пожалуйста… Я уже… Марта срывает с Ивоны одеяло:
— Посмотри на меня!
И Ивона смотрит. Приподнимается. Ее ресницы еще влажны.
— Тебе недостаточно того, что я уехала? — Ивона требует ответа.
Марта вновь замечает в Ивоне ее чертову жертвенность, но отказывается принять ее:
— У тебя опять начинают расти крылья?
— Ты, идиотка! — Уже без слез. — Я это не для тебя сделала! Я сделала это для себя! Я хочу остаться одна, оставь меня!
Теперь Марта должна отвернуться и уйти, потому что Ивона наглухо закрыта одеялом и говорить что-то еще бессмысленно.
Вечер
Марта наклоняется над спящей Ивоной, ставит в вазу букет цветов, осторожно подходит к умывальнику. В зеркале — бледное лицо. Сестринская шапочка сжимает виски. Наполнив вазу водой, Марта закрывает кран. Вынимает из волос невидимки, несколько раз поворачивает голову — волосы рассыпаются. Марта поднимает руку и привычным движением отбрасывает их назад — на аккуратных ногтях переливается перламутровый лак. Марта осторожно ставит вазу на столик. Скатерть снова ниспадает до пола, но это не может помешать мыть пол.
— Спим? Очень хорошо… Сон очень полезен. — Марта говорит негромко. Приближается время приема лекарств.
Ивона потягивается.
— Сон оздоравливает.
Марта склоняется над ней, подтягивает ее за плечи, взбивает подушку.
— Сейчас поправим подушку, будет удобнее лежать. — Голос Марты звучит профессионально тепло. — Сменим постельное белье.
Ивона тяжело падает на подушку.
— Уже лучше. Удобно? Наверное, нам стало удобнее.
На простыне эти мерзкие крошки. Один взмах руки — и постель готова вновь принять беззащитное тело.
— Зачем снова начинаешь? — Ивоне трудно говорить. — Хочешь все испортить? Что тебе от меня нужно?
— Спокойно, все будет хорошо, не волнуйся…
— Что будет хорошо? Что будет хорошо? Может, тебе и будет хорошо, но не нам…
— Боже, я не хотела тебя обидеть!
— Тогда не обращайся ко мне покровительственным тоном. Я это ненавижу, ненавижу. Оставь себе нежности, прибереги их для других пациенток, а я — это я. И это неуместное безмятежное выражение лица! — Ивона повышает голос, почти кричит. — И это твое «все будет хорошо», «все хорошо»… Все хорошо, Алина, Сралина, а что это тут у нас? Мы описались, сделали под себя… Чудно. Нет! Не мы, только я. Исключительно я. Мы были плохо воспитаны, подглядывали в окна, нам было больно. Нет! Дорогая сестра, это я! Это я лежу, а не мы. Это я таращусь в потолок, я корчусь от боли, и не мы были вынуждены ночью звать сестру, чтобы она сделала укол! Тебя здесь в тот момент не было! Только я!
Марта, потрясенная этим взрывом, отходит. Сейчас напряжение переместится в живот, там и останется. Снова она сделала что-то не так. Затем спокойно говорит:
— Хорошо. Можешь плюнуть мне в лицо. Я — кретинка. Ты права. — И происходит чудо: то, что должно было пробраться в живот, исчезает, она легка как перышко, никакой опасности.
