— Что ты делаешь, детонька?

Но Аня уже не была ребенком и хотела иметь настоящую женскую грудь. Любой ценой.

Она стала втирать в грудь оливковое масло, а жесткую щетку заменила губкой. Но и это не помогло.

На каникулах Аня забыла о груди. Она научилась прыгать в воду с трамплина головой вниз, собирать раков ночью при свете фонарика, ловить ночных мотыльков и закреплять на подставке так, чтобы не сломать крылышек и не повредить нежной пыльцы. Она босиком бегала по лесу, завороженная мягкостью мха и жесткостью хвои, взбиралась на вековые сосны, низкие и раскидистые ветви которых манили к себе. Она наблюдала за головастиками и жуками. Все это затмило так волновавшую ее раньше проблему груди. Из каштановых волос Аня делала хвост, в котором застревали иголки сосен и можжевельника. Она совсем забыла, что хотела стать женщиной.

Во время тех каникул Аня писала открытки вечным пером Кшиша Ветрогона: «Шлю сердечный привет. Аня».

А когда вернулась в город, ее груди потяжелели, и ей сразу же пришлось купить лифчик большего размера. Теперь она стеснялась, что выглядит так неестественно, не могла свободно бегать из-за боли при каждом подпрыгивании и насмешек одноклассников, заметивших перемену и кричавших ей в коридоре: «Му-уу!»

Ей вновь захотелось стать девочкой, которую дергал за косички Кшиш Ветрогон, но, к сожалению, было уже поздно.

Она спрятала вечное перо в правый ящик письменного стола — оно пачкало пальцы, и мало кто уже писал такими перьями. Отец купил Ане шариковую авторучку. На ней было написано, что такое интеграл и что об этом стало известно двести лет назад.

Но когда порой по вечерам в комнату влетали неосторожные ангелы, ей казалось, что она слышит откуда-то сверху тихий шепот:

— Я люблю тебя больше всех на свете.

Нотариус протер очки.

— Я не совсем понимаю, зачем ты это делаешь, — сказал он. От смятения в его горле появился комок. Ему не платят за комментарии. Он работал на господина Джона Уэйта уже пятьдесят лет. Нотариус знал, что пожилой миллионер ужасно страдал, но составленное завещание безмерно его удивило.

Джон Уэйт приоткрыл глаза. В них появился юношеский блеск. Он всегда говорил тихо, но сейчас его голос звучал как гром.

— Они еще пожалеют! — Бледные губы старика растянулись в усмешке. Боже, он почти кричал! — Они на меня охотятся. Выжидают, гиены. И ничего не могут для меня сделать, ничего! Я все знаю! — Джон приподнялся на локте. — Банда эгоистов! Они только о деньгах и думают! Всегда! Мой внук Питер проиграл тридцать тысяч долларов и смеет после этого приходить ко мне за чеком! Он был достаточно взрослым, чтобы сделать этой Гариетт ребенка, но ответственности нести не хочет! Вечный мальчик в коротких штанишках! Но на этот раз — нет!

Нотариус не знал, что делать. Ни разу за пятьдесят лет их знакомства миллионер Джон Уэйт не позволял себе критиковать собственную семью. Он продолжал протирать очки, как будто желая проделать в стекле дырку.

— А Диана? Единственная внучка… — продолжал миллионер. — Ухажер бросил ее, когда узнал, что она ничего от меня не получит! И она предъявляет мне претензии — глупая, глупая, трижды глупая! Диана многое бы отдала, чтобы получить деньжат и броситься в его объятия! Ишь, какая влюбленная! А ее мать… стоит за нее горой… Пришла и заявила, что я разрушил жизнь ее дочери… Я видел ее взгляд… Она на все способна, поверь мне…

Нотариус сидел неподвижно, словно его разбил паралич.

— Но никому ни слова! Ни слова! — Джон крепко его схватил, так сильно, как мог сделать тяжело больной человек. — У них очень мало времени… Я должен быть осторожным и бдительным… Ты помнишь о профессиональной этике?

Нотариус надел очки и осторожно отвел руку Уэйта. Он совершенно не ожидал, что пожилой человек перед смертью обременит его сведениями о какой-то тайне.

— Можешь на меня положиться.

— В таком случае договорились. Если ты меня подведешь, то не получишь двухсот тысяч долларов. Я подстраховался.

Миллионер Джон Уэйт захохотал, его лицо исказилось от спазматических судорог.

— А зять… Этот идиот не знает, что мне известно о его романе с мисс Пилар. Глупец! Только кретин может думать, что двадцатидвухлетняя медсестра на самом деле, не думая о выгоде, любит пятидесятилетнего мужчину, который ожидает, что очень скоро разбогатеет! Ха, ха, ха! Я им все карты спутаю! — Он умолк, откинулся на подушку, затем посмотрел прямо в глаза нотариусу. — Спасибо тебе за все эти годы. Теперь уходи и, согласно договоренности, вернись через месяц. Меня тогда уже может не быть на этом свете…

Нотариус вздрогнул:

— Не говори так. Врачи считают, что… ты еще поживешь.

— Не в такой семейке. Эгоисты. Верь мне и будь бдителен. Действуй по моим указаниям — не пожалеешь.

Нотариус встал. Ему не хотелось верить в то, что сказанное стариком — правда. Он знал дочь Уэйта, Кэти, с детства. Он присутствовал на ее свадьбе с Крисом, видел, как росли их дети, Диана и Питер. Конечно, он заметил, что медсестра появлялась в поле зрения Криса чаще, чем это было необходимо. Знал он и о том, что у Питера были неприятности, — случалось, он играл в казино до самого утра. Больше всего ему было жаль Диану. Ее помолвка продлилась недолго, но как она была влюблена! Действительно, после разговора с господином Уэйтом жених уехал, оставив короткое письмо:

«В настоящее время я не могу обеспечить тебе жизнь, к которой ты привыкла. Ты заслуживаешь лучшей партии. Я буду ждать в течение полугода, быть может, ситуация к тому времени изменится».

Некрасивое письмо от жалкого человечишки. Диана, несмотря на то, что прошло уже полгода, не смогла простить деду его роли в разрыве помолвки.

Но Кэти? Ласковая, добрая Кэти? Она не смогла бы обидеть отца.

Джон Уэйт сделал глубокий вдох, и его голос стал тише:

— Ты всегда был хорошим другом. Спасибо за все. И сдержи данное слово.

— Обещаю, — сказал нотариус. — До встречи.

Пожилой человек отрицательно покачал головой.

— Прощай, — проговорил он. — И иди. Нотариус и свидетель тихо закрыли за собой двери.

Инспектор Дэвид Кроуб еще не оправился от серьезного испытания. С тех пор как в его жизни не стало Элен, он перестал чего-либо ждать. Поэтому без особого сожаления он отменил бронирование гостиничного номера в Пушингтоне, где ему предстояло наслаждаться первым за два года службы отпуском. Утром его разбудил телефонный звонок шефа:

— Миллионер Джон Уэйт скончался. Поезжай туда и разберись. Вся эта история дурно пахнет.

Инспектор Дэвид побрился, не глядя в зеркало. Он знал, каким будет его отражение: усталое лицо тридцатичетырехлетнего мужчины, брошенного женой. Ради его же лучшего друга. Как он мог это допустить, как не заметил? Элен забрала не только его друга, но и сделанные за семь лет сбережения, предназначенные для покупки загородного домика. С утратой денег нетрудно было смириться. Тяжелее пережить потерю Элен. Чего не предусмотрел? Что он ей не смог дать? Ведь он так ее любил!

Воспоминания уже не причиняли боли, но какое-то странное отупение осталось. Он стал работать за двоих, брался за сложные дела, выезжал на места преступлений. Теперь он мог себе это позволить, потому что дома его никто не ждал.

Резиденция Джона Уэйта внушала уважение. Автомобиль Дэвида реагировал на небольшие горки сильным ревом мотора. Миновав с правой стороны озеро, блестевшее в красивой долине, он попал в тень липовой аллеи. Подъезжая к резиденции, затормозил, размышляя, правильно ли поступает.

В дверях появилась стройная женщина с медового цвета волосами, уложенными в высокую прическу. Инспектор вышел из автомобиля. Кэти Чайлдхуд подала ему руку:

— Я надеюсь, вы выясните причину смерти отца. — В ее глазах появились слезы.