Следы вели вниз по течению. На маленьких отмелях они исчезали, но там, где был песок, рубчатые подошвы отпечатались достаточно четко. Человек шел размеренным, уверенным шагом.

Из-за пихтовой поросли показался конусный верх шалаша. Егор свернул к своему временному пристанищу и ещё издали понял, что незнакомец здесь ночевал. Опять совсем свежее, возможно вчерашнее, кострище, опять пихтовые лапки. Но на этот раз сошек у костра не было, чай путник не кипятил. «Котелок пошел ко дну, — понял охотник. — Хорошо, если только один котелок…»

Кочергин осмотрел набросанные в шалаше ветки. Они были нарублены топориком, а возможно, и нарезаны ножом. Во всяком случае, какой-то режущий инструмент путник имел.

— Всё равно плохо, — вздохнул Егор, глядя на Руслана. — Туго придется мужику…

Пёс приподнял с вытянутых лап голову и, словно соглашаясь с хозяином, вильнул хвостом.

За ночь погода резко переменилась, от звонкой осенней тишины не осталось и помина. Налетевший с гор ветер пригнал белесоватые снежные тучи. Деревья вздрогнули, пошептались друг с другом и возмущенно зашумели. Сквозь густые ветви посыпалась мелкая крупа.

Кочергин вышел к реке. Здесь ничем не сдерживаемый ветер гулял во всю свою силу. Острые ребра вздыбленных торосов дымились снежной пылью. Изредка что-то глухо трещало, торосы посреди реки то начинали двигаться, то вновь застывали причудливыми нагромождениями. Ветер расшевелил успокоившуюся было реку, и теперь она сердито ворочалась, ломая то здесь, то там неокрепшую ледяную броню.

— В хату, Руслан, — мрачно скомандовал собаке Егор. — Не вовремя черт нанес этот ветер. Загорать будем…

В плотном толстостенном шалаше было тихо. От разложенного у входа костра шло приятное тепло. Бушевавшая кругом непогодь казалась отсюда особенно пугающе-злой.

И, может быть, от этого мысли Егора неизменно возвращались к незнакомому путнику. Где он сейчас и что с ним? Сыт или голоден? Пережидает непогоду в укромном месте или, выбиваясь из сил, упорно бредет наперекор ветру к далекой цели?

Кочергина вдруг перестали радовать тепло и покой. Исчезло ощущение примитивного, но драгоценного таежного благополучия и уюта. Всё сильнее овладевали душой беспокойство и недовольство собой.

И как-то без четкой и ясной мысли руки сами собой потянулись к ружью и котомке.

— Пойдем, Руслан, — сказал Егор.

Собака сладко зевнула и неохотно выползла из шалаша.

Уже шагая под качающимися деревьями и захлестываемый струями колючей крупы, Кочергин определил, что он должен сделать. Сегодня ему всё равно на тот берег не перейти. Вероятно, и завтра. И, вместо того чтобы отсиживаться в шалаше, надо пройти по берегу. Возможно, незнакомец где-нибудь совсем близко пережидает непогоду. Надо посмотреть, что с ним. Человек попал в беду — это бесспорно. Уж если потерял даже котелок… Нельзя допустить, чтобы ушел он с голыми руками навстречу гибели.

Выл и свистел в вершинах деревьев ветер, потрескивали и дымились торосы, постепенно белела от снежной крупы земля, а Кочергин всё шагал и шагал размеренно вниз по реке.

К концу дня наткнулся он на разметанные ветром остатки костра. Незнакомец здесь не ночевал, костер был разложен на открытом месте. Ага, вот оно: беличья лапка! Путнику повезло, он добыл белку и, поджарив её на костре, съел. Вот и тальниковый прут, служивший вместо вертела…

Выходит, нет у бедняги никаких продуктов, иначе не стал бы он терять дневное время, чтобы поджарить белку. Неголодный человек сделал бы это на месте ночевки.

Но где он, Егор, догонит этого сильного телом и духом, быстро идущего человека?

Мысли о промысле, о переходе в кедровники отодвинулись куда-то далеко в сторону. Теперь перед охотником сама собою обозначилась совсем другая цель: догнать незнакомца. И Кочергин без отдыха двигался вперед всё тем же размеренным, спорым шагом.

Следующее место ночевки неизвестного путника Егор обнаружил перед самым наступлением ночи. Он уже привык к строгому порядку этого человека: привал только в лесистом распадке, обязательно поставленная наклонная стенка с наветренной стороны, постель из пихтовых лапок. И это несмотря на голод и усталость, когда хочется пренебречь таёжными правилами и ограничиться одним костром. Дисциплина незнакомца вызывала у Кочергина уважение к нему.

Длинная ночь прошла беспокойно. Было холодно, и часто приходилось вставать, чтобы подбросить в костер дров. А когда огонь разгорался, ветер завихривал искры и дым, швырял их в лицо. Несколько раз начинала тлеть ватная телогрейка, чуть не наполовину сгорела повешенная для просушки портянка.

Невыспавшийся, хмурый, продолжал Егор на рассвете свой путь. Погода нисколько не переменилась, только вместо крупы пошел мелкий снег. Тайга совсем побелела.

Впереди в реку вдавался острый каменистый мыс, на краю его стояла могучая лиственница. Она широко размахнулась в стороны толстыми узловатыми сучьями, напоминающими вскинутые навстречу ветру сильные руки.

«Сколько же вынесло это дерево страшных бурь, — подумал Кочергин. — А ведь стоит, и никакая сила его не сломит…»

И тут заметил он, что внизу, на уровне груди человека, на лиственнице широко стесана кора. Затёска была сделана совсем недавно, обнаженная древесина не успела потемнеть от солнца.

Егор подошел к дереву и с удивлением прочитал вырезанные ножом слова: «В яме под камнем». Большая стрела указывала вниз, к корням.

Кочергин отворотил припорошенный снегом камень-плитняк, под ним оказалось небольшое углубление, а в нём между двух кусков бересты обыкновенная ученическая тетрадь. Чувствуя, что здесь кроется какое-то объяснение загадочной истории незнакомца, Егор укрылся от ветра за толстым стволом лиственницы и, волнуясь, раскрыл тетрадь. Простым, остро очинённым карандашом, неровным почерком, на разграфленных в клеточку листках, было написано:

«Я, гидрограф Леонид Михайлович Зырянов, был направлен в верховья реки, в район озера Светлого, с целью получения дополнительных данных, необходимых для уточнения места постройки гидрометеорологической станции. Мною произведена работа в соответствии с полученным заданием.

Путь от города до озера Светлого мы проделали на моторной лодке вдвоем с проводником Яковом Мельниковым; в дальнейшем он выполнял обязанности рабочего. После выполнения задания Мельников получил расчет и, как это было обусловлено заранее, ушел в свою бригаду, в горы, чтобы заняться пушным промыслом. Обратно я пошел один.

На Васильевском перекате лодка получила пробоину, и я едва пристал к левому берегу возле устья Безымянного ручья. Заделать пролом было невозможно, поэтому лодку пришлось привязать, а мотор снять и закопать у большого камня на яру. Здесь же я сделал салик и поплыл дальше.

В узкой протоке салик затерло шугой, он едва не перевернулся, и при этом в воду упал рюкзак с продуктами и с привязанным к нему котелком. Его сразу же затянуло под лёд. Вследствие затора дальше плыть было нельзя, и я сошел на берег. У меня остались малокалиберная винтовка, двенадцать патронов, походный топорик, большой складной нож и неполная коробка спичек.

Иду вниз по реке в надежде добраться до жилых мест. Продуктов нет совсем. Вчера застрелил и съел белку. Сегодня ночью, когда спал, на спине телогрейки от искры выгорела большая дыра. Сильно порвались брюки.

Не предаюсь отчаянию, но и не тешу себя иллюзиями. Конец может наступить скоро. Обидно будет, если моя работа пропадет даром. Поэтому решил, пока есть для этого силы, изложить кратко результат работ и оставить здесь. Возможно, эта тетрадка будет вскоре найдена. Подлинники дневника и документации несу с собой в надежде на благополучный исход».

Дальше несколько страниц были заняты мало понятными Кочергину чертежами, цифрами и описаниями. В самом конце стояли дата и подпись:

И больше ничего. Ни жалоб, ни слов прощанья. Ничего…