— Хорошо! Хорошо! — подбадривал меня Кодя. — Ещё, ещё приподнимайся… Ну-ну, не бойся! Теперь садись, помаленьку вытягивай ногу. Вот так! Сейчас вторую…

Всё шло как нельзя лучше. Но в последнюю минуту я потерял контроль над своими движениями, навалился на борт. Бат угрожающе вильнул, и я упал.

— Ты что? Разве можно так плюхаться? — сказал Кодя, выравнивая бат. — Эдак недолго солнцу дно бата показать.

И вот я, наконец, сижу, прислонившись спиной к поперечной распорке — толстой угловатой палке, и блаженствую. Ноги вытянуты, всё тело отдыхает.

Мы плыли вдоль левого берега. Течение здесь было сравнительно тихое, спокойное. А под правым берегом река мчалась со скоростью горного ручья.

Впереди показался мыс, далеко вдавшийся в реку. Из-за него, будто сорвавшаяся с привязи, с ревом неслась река. На гребне, похожем на вздыбленную гриву дикого коня, хлопья желтой пены.

Бешеный поток был уже совсем близко. В его волнах изредка мелькали сухие корявые ветки с измочаленной корой.

Я повернул назад голову, спросил Кодю:

— Как же мы теперь?

— Ничего, пройдем, — буркнул он, потом предупредил: — Шибчей только работай. И с одной стороны. С левой. А я править буду. С кормы мне всё славно видно.

Я молча кивнул, а про себя подумал: «Вряд ли выгребёмся…»

— Нажимай! — скомандовал Кодя, и мы вдвоем дружно ударили веслами.

Бат рванулся вперед, носом коснулся гребня стержня, натужно пополз на него. Поток шумно заплескался о борт, заиграл под днищем там, где я сидел. Всем существом своим я ощутил упругость воды, вольную силу её. Она играла батом, норовила унести с собой, к самому океану.

— Шибчей, шибчей! — гаркнул Кодя. — Ударь! Ещё раз! Та-ак!..

Я весь взмок. Пот застилал глаза, стекал по щекам. Я машинально, как во сне, месил воду веслом. Раз-два, раз-два, раз-два!

— Теперь можно тише… вольготней, — сказал Кодя.

Я осмотрелся. Бат, вместо того чтобы прижиматься к берегу, уходил от него всё дальше и дальше.

— Не выгребемся? — спросил я.

— Почему не выгребемся? Поток-то уже прошли… Мы сейчас на правый берег перейдем. Камчатка, видишь, как течет? То у одного берега сильно, то у другого. Мы тоже зигзагами пойдем.

Вот и берег. Вода течет спокойно, величаво, неся на своей седой от пемзы поверхности сотни маленьких быстро вращающихся воронок.

Кодя поразил меня, так искусно он управлял батом, так хорошо знал реку. Право же, я завидовал пареньку.

Вдруг мое внимание привлекла черная точка, выплывшая из-за мыса, до которого было ещё не меньше километра. Она то показывалась над водой, то скрывалась в бурных волнах.

— Кодя! — крикнул я. — Человек!

— Где?

— А вон. Видишь?

— Вижу, — через минуту ответил мой напарник. — Остолоп.

— Да будь он трижды остолоп, а спасать надо. Человек же!

— Да не человек это. Бревно. Где-нибудь на берегу лежало — комель водой напился, тяжелым стал… Вот оно и плывет стоймя. Остолопом зовут.

Когда черная точка выныривала из воды, я видел, как мелькала рука, загребающая воду.

— Кодя, человек это, — не сдавался я. — Спасать надо!

Кодя не удостоил меня ответом.

Встречные скорости огромны. Как ни медленно мы двигались вперед, расстояние между нашим батом и точкой сокращалось быстро. Вот она от нас в сотне метров, плывет к противоположному берегу, пересекая реку наискось. Я напряг зрение. Да, это было бревно. А за руку я принял длинную, узкую полоску коры, отставшую от ствола и державшуюся на сучке у верхнего торца. Бревно проплыло дальше, к мысу, который мы только что миновали. Я долго оглядывался назад. Чем дальше уносила река бревно, тем сильнее оно смахивало на пловца, пустившегося в рискованный водный марафон.

— Где-то оно окончит свой путь? — вслух подумал я.

— Где же? В океане…

— А вдруг кто-нибудь возьмет да и выловит… Хотя бы на топливо.

— И скажешь ты! Была охота в воде полоскаться. Вот она, тайга, любое дерево руби. Океан тоже не примет. Он щедрый, всё, что ни попадает ему, на берег выбросит. Окажется на Командорах — там лесов нет, в дело сгодится. Даже рады будут…

— Кодя! Вот ты семилетку окончил. Почему не едешь, к примеру, в Петропавловск учиться?

— Маленький ещё. Вот исполнится восемнадцать годов, тогда и поеду. Денег надо накопить. Отец-то старый, мать хворая. В городе, говорят, в другой одежде ходить надо. Она дорогая. И с едой тоже… Всё купи.

— Будто здесь бесплатно дают.

— А рыба? Лови, не ленись. В тайге медведи бродят, стреляй. Птицы всякой — уймища.

— Долго же тебе копить придется. Зарплата-то небольшая…

— Ничего.

— И какую же профессию ты себе выбрал? Или ещё не думал над этим?

— Разведчиком земли хочу… Геологом. Славная работа! Ходи, смотри, ищи, где что спрятано… Хочется железную дорогу посмотреть…

— Ну что ж… Геолог — профессия подходящая. Но такого учебного заведения нет в Петропавловске.

— А я и не собираюсь в Петропавловске учиться. В Москву поеду…

Снова мыс. Кодя поплевал на руки:

— Держись! Ударь покрепче… Куда? С правой стороны греби. Не пускай бат вниз.

— Понятно! — ответил я и перекинул весло на правый борт.

И пусть я не с того борта начал грести, но у меня всё-таки уже был опыт, я не боялся потока. Я теперь знал: незачем терять самообладание, работать до изнеможения. Просто нужно сильно и часто отталкиваться веслом, всё время держать бат так, чтобы поток воды бил в щеку бата под острым углом. А когда окажемся на гребне, поставить суденышко положе — тогда струя, отжимая, понесет нас сама к противоположному берегу.

— Теперь уже совсем близко… От того мысочка на тоню правиться станем, — сказал Кодя.

Миновав ещё один кривун, мы увидели на левом берегу каркас юкольника, сверкающий на солнце обструганными жердями, с густой сетью вешалок, похожих издали на ребра огромного сказочного чудовища. А рядом с юкольником поднимался столбик беловатого дыма. Это действовал дымокур от комаров и гнуса. Значит, рыбаки на месте.

Бат ткнулся носом в берег. Мы сошли на твердую землю. Ноги ступали неуверенно, словно за несколько часов разучились ходить.

Рыбакам не надо было объяснять, что положение серьезное, что нужно принимать крутые меры. Как только я, собрав их в круг, объявил: «Лосось в устье!», выступил вперед бригадир Анкудин Жарких, высокий мужчина с черной окладистой бородой, и сказал:

— Что ж, робяты, за дело. Трое — ты, Половинкин, ты, Солодяков, и ты, Черных, — катайте на базу. Не готовы лодки — грузите соль и сетки на баты — и назад. К вечеру быть здесь. А мы юкольник кончать будем. Трое — корьё драть, а я со Сметанкиным — крыть.

Рыбаки без единого слова разошлись. Голосовать тут нечего.

— А вы дальше, на верхние тони? — спросил меня Жарких.

— Да. Попьем чайку — и на весла.

— Чай готовый, только подогреть. Но, может, ухи сварить? Это мигом.

— Какая же рыба сейчас? Где вы её достали? — удивился я.

— Повезло. Тут, недалечко, речонка Быстрая протекает. В ней гольцы оказались… Вчерась вечером два раза бреденьком крутанули и три ведерка вытащили. Отменная рыба. Жирная, вкусная, запашная… От котла такой дух идет, что и лаврового листа не нужно.

Я вопросительно посмотрел на Кодю: можем ли мы позволить себе такую роскошь?

— Чего же, Анкудин Митрофаныч, варгань… — степенно сказал Кодя.

В ожидании, пока поспеет уха, мы, восседая на толстых ветловых обрубках, беседовали. Вначале разговор вертелся вокруг лосося.

— На день-другой опоздает или придет раньше — такое часто случается, — говорит Жарких. — А на три недели… такое бывает один раз в сто годов.

— Почему сто, Анкудин Митрофаныч? — возразил Кодя. — В двадцать восьмом году тоже было так.

— Правда, правда, — согласился Жарких. — Вот голова дырявая… Совсем из памяти вышибло…

— Тебя же, Кодя, тогда и на свете не было, откуда знаешь? — спросил я.

— Что ж, что не было. Старики разговаривали, а я запомнил. А когда мне семь лет было, так горбуша два раза шла: сперва в июле, как положено, потом в сентябре. По реке сало плывет, а рыба прет и прет. Ох, и много тогда поналовили!..