Ветер дул с моря. Стахов узнал об этом, не вставая с постели. Узнал по дребезжанью плохо закрепленного в раме стекла. Он приподнялся на локоть и посмотрел на часы. Фосфоресцирующие стрелки показывали без четверти пять.

В голову снова полезли беспокойные, невеселые мысли. Вряд ли теперь его пошлют на полеты в таких сложных метеорологических условиях. А в том, что погода ухудшится, у него не было сомнений.

Вспомнилась та злополучная ночь во время летно-тактических учений, когда он летел последний раз на перехват контрольной цели. Тогда он не просто напутал. Он ещё и струсил. А это хуже всего. Правда, об этом никому не известно. Все решили, что он просто потерял ориентировку. Да так оно сначала и было. И виной всему звезды, которые он увидел, случайно посмотрев вниз, когда до цели оставались считанные километры и она уже легла светленькой точкой на экране его бортовой станции обнаружения и прицеливания. Вверху, над головой, тоже были звезды. Они окружали самолет со всех сторон. Стахову показалось, что он попал в огромный черный мешок, набитый звездами. И теперь ему не выбраться из этого чертова мешка.

Потеря пространственной ориентировки — что может быть страшнее для летчика в слепом полете? Это всё равно, что оказаться посредине густо заминированного поля. Один неверный шаг — и прощай жизнь.

Дело прошлое, и Стахов мог признаться самому себе: на какое-то мгновение ему стало очень страшно. Так страшно ему было впервые в жизни. Рука невольно потянулась к защитной шторке. Стоило только натянуть её перед лицом, как летчика вместе с сиденьем пулей бы выбросило из кабины. И он уже поднял руку, чтобы сделать это. Сделать, не посмотрев на приборы, без которых в слепом полете летчику просто невозможно обойтись.

И, только коснувшись пальцами красной скобы на шторке, Стахов вспомнил об иллюзиях, которые иногда возникают у летчиков в сложных положениях, из-за несовершенства вестибулярного аппарата или по каким-то другим причинам. Об этом тысячу раз предупреждал его врач. В таких случаях нельзя доверяться своим ощущениям, надо всецело положиться на приборы.

«Может быть, я лечу вниз головой и не замечаю этого из-за иллюзий?» — подумал Стахов и лишь тогда посмотрел на авиагоризонт.

Ракетоносец шёл с креном. Стахов выровнял машину.

— Ноль сорок пять. Ваше место? — спросил штурман наведения с командного пункта, увидев, что летчик отклонился от цели и перехват уже не может состояться.

— Возвращайтесь на точку!

Это было позорное возвращение. Происшествие не могло не повлечь за собою неприятных последствий для летчика.

…Незакрепленное стекло окна задребезжало сильнее. В этом дребезжании появилась какая-то ритмичность, словно пришедший с моря ветер решил исполнить для задумавшегося летчика некий мотив.

Стахов невольно снова приподнял голову и посмотрел в темный квадрат окна. Рука потянулась к настольной лампе, стоявшей у постели, и через секунду комната осветилась мягким розоватым светом. Он увидел прильнувшую к стеклу белобрысую голову в пилотке и руку, барабанившую пальцами по раме. Стахов прошлепал босыми ногами к окну и открыл форточку.

— Товарищ старший лейтенант, вас просят немедленно прибыть на стартовый командный пункт, — ворвались вместе с прохладным и влажным ветром слова посыльного. — Форма одежды — лётная. Не забудьте шлемофон.

Поеживаясь и зевая, Стахов натянул на себя кожаную куртку, сапоги и выбежал на улицу, где летчика ждала дежурная машина. Радость звенела в его душе — ведь не случайно ему велено было взять шлемофон.

Начинало светать. На фоне бледной светло-розовой полосы хорошо были видны стоявшие вдоль взлетно-посадочной дорожки приземистые остроносые самолеты с короткими треугольными крыльями, квадратное стеклянное строение командного пункта с флагштоком на крыше. А неподалеку стоял, тускло поблескивая полированными боками уже расчехленный двухместный учебно-тренировочный истребитель, Который летчики из-за спаренного управления называют «спаркой».

Несмотря на воскресный день, на СКП было довольно многолюдно. У синоптической карты, натянутой на большой деревянный планшет, склонились командир части Турбай и метеоролог Дымов. Тут же, опершись о подоконник широкого окна, стоял с трубкой во рту командир эскадрильи, в которой служил Стахов, капитан Уваров. Высокий, сутуловатый, он молча пускал сизые струйки дыма и, казалось, думал о чём-то своем. Крупное скуластое лицо его было озабоченно.

— Погода идет отсюда, — докладывал Дымов, указывая на карту. — Сюда и нужно лететь.

Они не сразу заметили Стахова. Он поправил фуражку и, слегка щелкнув каблуками, доложил обернувшемуся Турбаю о своем прибытии.

— Наконец-то! — сказал Дымов, протягивая руку. — Извините, конечно, что побеспокоили в воскресенье.

Стахов вопросительно посмотрел на командира эскадрильи.

— Это я виноват, — сказал Уваров глуховатым раздумчивым голосом. — Хочу вместе с вами слетать на разведку погоды.

«Всё проверяют меня, — подумал Стахов. — Ну, да пусть». И в голове помимо его воли снова метнулось воспоминание о последнем полете во время летно-тактических учений, а вернее, о том, что было после этого полета, когда некоторые стали относиться к нему настороженно. Но Уваров первым тогда выразил Стахову своё доверие.

Турбай прикрыл темные, чуть навыкате глаза и некоторое время думал.

— Вот какое дело, — наконец проговорил он. — На море разыгрался шторм. Где-то в этом районе потерпел аварию и дрейфует сейнер, — он указал на карту. — Связи с ним нет. Нужно найти корабль и сделать над ним несколько кругов. Возможно, вам удастся визуально определить, что там произошло. А земля тем временем запеленгует ваше местонахождение и пошлет на помощь сейнеру спасательное судно. Ну и, конечно, о погоде в том районе нужно узнать как можно больше. Мы должны помочь рыбакам. Да и на побережье должны знать о шторме всё, чтобы заблаговременно принять нужные меры.

Турбай посмотрел на метеоролога из-под густых нависших бровей.

— У меня всё. Что у вас?

— Шторм — это враг, действующий по принципу: не ты меня, так я тебя, — сказал Дымов. — К шторму нужно подходить с меркой военного времени, как к очень опасному и коварному противнику. Нужно точно определить скорость ветра и направление его движения, интенсивность циркуляции воздушных потоков, барометрическое давление.

— Я готов к полету, — сказал Уваров.

— Я тоже, конечно, готов! — вырвалось у Стахова как-то по-мальчишески.

Спустя несколько минут летчики уже предстали перед врачом для медицинского осмотра.

Тот долго крутил Стахова перед собой, выслушивал, выстукивал. Стахов знал, что это делается не случайно. Ведь полет предстоял нелегкий. Летчик боялся, что врач придерется к чему-нибудь, и старался, что называется, «не дышать».

Уже рассвело, когда «спарка» Уварова и Стахова вырулила на старт и пошла на взлет.

Самолет с первых километров пути стало изрядно потряхивать. Над морем, которое клокотало и пенилось, сделалось довольно сумрачно, пришлось включить лампы подсвета приборов.

Лобовое сопротивление ветра настолько усилилось, что «спарка» резко снизила скорость. Ее кидало из стороны в сторону. А летчикам хотелось поближе подойти к штормовой зоне, только тогда можно было получить более точные данные о развивающемся шторме.

За самолетом наблюдали с командного пункта, время от времени приказывали менять курс. В одном из районов на истребитель обрушились потоки воды. Стахову показалось, что машина нырнула в морскую пучину и летит как-то боком.

«Ну нет, теперь я тебе не поддамся», — подумал он об иллюзии, сосредоточивая внимание на приборной доске. Он заставил себя думать только о показаниях приборов. И спокойствие не покинуло летчика. К этому спокойствию примешивалось лишь чувство досады за прошлый полет, за то, что он тогда, как какой-нибудь сопливый мальчишка, поддался мимолетному страху, выпустил из виду, что его полет мог проходить и над морем, что звезды внизу — отражение их в воде, только и всего!