Километра через три устроили привал. Солнце жгло так яростно, так люто, что казалось, прожигало до костей.

Воткнув в песок несколько колышков, Старик укрепил брезент. Тени получилось мало. Только головы умещались, ноги и тела вылезали на солнце.

Долго лежали, подняв ноги на вещевые мешки, потом поели: консервы, галеты, сыр. Кирилл достал из кармашка рюкзака две размякшие, похожие на какое-то коричневое тесто плитки шоколада и, разделив на пять частей, предложил всем.

Старик отрицательно мотнул головой.

— Не рекомендую, — сухо сказал он. — Ещё больше захочется пить…

— Зато калории, — возразила Симочка и откусила тающий в руках вязкий уголок шоколада.

Вскоре все задремали, последним — Старик. Спал он беспокойно, вздрагивал, что-то бормотал — казалось, и во сне его мучает тревога.

Снился ему стадион, их довоенный студенческий стадион. Он бежит «пятачок» [3]. Идет впереди всех. Шаг длинный, с расслаблением. Хороший шаг. Но вдруг где-то на четвертом километре сводит ногу. Что такое?! Ведь он столько раз проходил эту дистанцию! Почему же?

А! Это мешает осколок в бедре. Но ведь осколок — это ещё до войны. Как же?

Он пытался во сне разобраться в этой неувязке, но не смог. Сопел, ворочался, встал.

Разбудил всех. Подходил к каждому и молча дергал за ногу.

Зной уже спал. Так хотелось ещё полежать в холодке. Но Старик вскинул на спину рюкзак и стоял, насупив широкие косматые брови.

Надо было идти. До «баб», судя по рассказам старожилов, ещё километров пять. Успеть бы заснять их, а темнеет в этих местах рано и как-то внезапно, стремительно.

Шли цепочкой. Старик впереди.

— Торопится, — указывая на него глазами, шепнула Симочка Кириллу. — Начитался, как в пустынях умирали от жажды…

Но отставать от Старика им, молодым, было неловко, и все удлиняли шаг. Старик, словно на веревке, тянул их за собой.

О воде никто не говорил. Симочка всё время ощущала во рту приторную сладость. То и дело облизывала она зубы и нёбо. Но язык был сухой. Сладковатый привкус шоколада не исчезал.

«А Старик-то был прав», — это ещё больше злило Симочку.

Миновали отлогий, широкий холм, своей удивительно правильной формой напоминающий шатер. Местные жители, объясняя дорогу, говорили: от этого холма до «каменных баб» километра три-четыре.

Все взбодрились, ускорили шаг. Уже близко!

Собственно говоря, «каменные бабы» вовсе не входили в первоначальные планы экспедиции. Отряд приехал для раскопок древних захоронений. Но местные жители настойчиво повторяли, что всего в семидесяти километрах от лагеря высятся два огромных грубо обтесанных камня, напоминающих человеческие фигуры. Кто из археологов удержится от соблазна? А вдруг это в самом деле неизвестные «каменные бабы»? Те, которые уже обнаружены в Монголии, в Туве, на Алтае и в других местах? Те самые «каменные бабы», вырубленные много сотен лет назад, о которых сейчас столько спорят ученые?

Начало уже смеркаться. Теперь «каменные бабы», если они существуют, были уже где-то совсем рядом, вероятно чуть восточнее.

Но тьма всё сгущалась. Развели костер, вскрыли банки с консервами. Хоть и проголодались, жевали вяло: сухой кусок застревал в горле.

Потом каждый подержал над губами перевернутую флягу. При этом все считали необходимым шутить, похлопывая по донышку. Но каждый ждал хоть малюсенького глотка воды. Однако — ни капли…

Старик сидел в сторонке. Фляга в брезентовом чехле висела у него на боку. Он не открывал её, не тряс над губами.

«А нет ли у него там?…» — вдруг мелькнуло у Симочки.

За весь путь она только раз видела, как Старик пил. Может, сохранил воду и втайне бережет её? Чтобы не делиться со всеми…

После дневного пекла особенно ощущался ночной холод. Ничего теплого у археологов не было. Подстелили брезент, легли, прижимаясь друг к другу, Симочке уступили место поближе к костру. Корявые, массивные, как железо, плети саксаула горели нехотя, даже не горели, а тлели. Старик иногда просыпался, кидал в затухающий костер таблетку сухого спирта и снова ложился.

…Едва стало светать, Старик поднял всех. Молча дергал каждого за ногу.

— Оригинальный у вас сигнал побудки, — сказала Симочка. — Что-то самобытно-сермяжное. За ногу — и всё…

Старик усмехнулся:

— Это у нас, на китобое, был такой Еременко…

Верно, он собирался сказать что-то еще про этого Еременко, но, увидев насмешливое лицо Симочки, осекся.

Было раннее утро, но ни росы, ни тумана. Сушь, как в духовке. Быстро поели и сразу взялись за поиски «каменных баб». Прошли километров пять на восток. Кирилл первым увидел лежащее на боку изваяние и криком созвал товарищей.

Молча оглядывали археологи две примитивно отесанные трехметровые гранитные глыбы. Только приглядевшись и дополняя видимое фантазией, можно узнать в таком камне человека. Вершина камня закруглена, будто это голова. Где-то посредине гранитная глыба сужается — это, видимо, древний скульптор изобразил талию. Можно угадать также нос, подбородок, грудь, руки. Вот в одной руке кинжал. В другой — сосуд. На поясе — замысловатая пряжка, с него свисает мешочек, видимо, для трута и огнива.

Долго вглядывались археологи в плоские безжизненные лица статуй: оба лица — скуластые, типичные монголоиды.

Что это? Идол? Древнее божество? Воин? Памятник на могиле? Об этом спорили и, вероятно, ещё долго будут спорить ученые.

Симочка с Кириллом тщательно оглядели основания каменных фигур, пытаясь найти какие-либо надписи. Но их не было. Только в одном месте тянулась цепочка каких-то черточек, штрихов. Возможно, следы вырубленных когда-то слов. За сотни лет гранит выветрился, кусочки открошились, слова стерлись.

Кирилл многократно, с разных позиций, сфотографировал «баб». Симочка тщательно обмерила их, срисовала полустертую строчку. Хорошо бы, конечно, снять отпечаток с неё — эстампаж, но для этого нужна вода. Много воды…

— Быстрей, быстрей! — торопил Старик.

Все увлеклись древней находкой и, казалось, вовсе забыли о воде. Только он один помнил.

— Наука ему ни к чему, — зло шепнул возбужденный Кирилл Симочке. — Только о себе печется…

Сам Кирилл с того момента, как нашли изваяния, преобразился. Теперь это был не тощий, нескладный «очкарик», а энтузиаст, забывший всё на свете, кроме этих камней.

Какие интересные экземпляры! И как попали они сюда, в пустыню? Ведь обычно «баб» водружали возле рек. И ещё — почему они не стоят, а лежат, почему нет ни привычной оградки около изваяния, ни балбалов [4]? Может быть, этих «баб» транспортировали откуда-то и по какой-то причине бросили, не довезли?…

В семь утра отряд двинулся в обратный путь. Солнце уже жгло в упор. Едва только группа ушла от каменных идолов, все с новой силой ощутили жажду. Разговоры смолкли. Даже неугомонная Симочка присмирела.

Мысленно все видели машину, их машину с лопнувшим карданом, одиноко стоящую на дороге. И в машине — два плоских длинных челека [5]. Два челека, полных воды… Но сколько отсюда до машины? Старожилы говорили — километров восемнадцать. А на поверку, пожалуй, все тридцать. Тридцать километров по раскаленной сковороде пустыни…

Обидно! В машине полно воды, а взять её с собой в дорогу не смогли. И всё из-за пустяка: не было посуды. Да, как это ни смешно, в машине не было ни бидонов, ни бутылей, ни канистр. Ведь уходить далеко от машины не собирались — кто мог знать, что лопнет кардан? Хорошо, хоть фляги захватили. И то так, на всякий случай. «Перестраховочка», — усмехаясь, сказал Кирилл, когда в лагере брали фляги. Вот тебе и «перестраховочка»!

Прошло долгих три часа, пока добрались до холма, похожего на шатер. Значит, пройдено всего восемь километров. Медленно, очень медленно движутся они нынче.

Теперь уже все думали только об одном: пить!