Как бы то ни было, а мне пришло время объявить семье о рождении дочери. Алиса и так уже все знала, ей единственной открыла я имя настоящего отца Регины. Фанни была в шоке, но, как истинная христианка, вынуждена была меня простить, Монику новость вообще оставила равнодушной. Ида узнала от Хуго, что у меня в доме появился мужчина, и вздохнула с облегчением. Меня беспокоило, что скажет мама. В ее время гражданский брак и внебрачные дети считались позором. Может, она предпочла бы увидеть меня мертвой, вот чего я боялась. В конце концов я поручила Алисе деликатно сообщить матери о Регине.
И снова я неожиданно для себя должна была признать, что думала о маме слишком плохо. Она прислала почти нежное письмо и сообщила, что скоро наведается ко мне. Как они поладят с Антоном? Отцу он бы пришелся по вкусу как мастер-ремесленник, а вот насчет матери я сомневалась.
Мы встретили ее на вокзале. Наша сельская мышка привезла с собой множество провизии из деревни и потому передвигалась с трудом. За спиной у нее был рюкзак, старый, сохранившийся еще с тех времен, когда Хуго собирался стать лесником. Сало, яйца, яблоки, буженина — все доехало в лучшем виде. Антон все это уложил в нашу тележку, и мы с детьми и мамой отправились домой. Младенца я оставила на руках у соседки. Нынче молодые вряд ли осилят пешком тот путь, что проделывали мы с маленькими детьми и тяжелой тележкой.
Вероника и Ульрих прикатили из соседского садика коляску с Региной. Антон осторожно взял ее на руки и представил бабушке:
— Вот она, ягодка наша!
Маме моей хватило тактичности, чтобы подтвердить: да, внучка очень похожа на Антона. На самом деле малютка Регина была вылитая маменька Хуго, но кроме меня это пока никому в глаза не бросилось.
Я бы с радостью забыла раз и навсегда о нескольких годах после рождения Регины: я прожила их во лжи. Притворялась счастливой женщиной, а в постели рядом с Антоном мечтала о Хуго. И чем больше думала о нем, тем яснее становилось, что он и есть тот самый единственный, кто мне нужен. Я снова стала писать ему письма, отправляя их на адрес его книжного магазина. Письма были не о любви — что толку, мы ведь давно уже разошлись, — но между строк я пыталась намеками напомнить ему о том, как нам было хорошо вместе. Хуго отвечал, рассказывал о своей работе, рекомендовал интересные книги, но о его личной жизни, к прискорбию своему, я не узнавала ничего.
В 1950-м жизнь стала потихоньку налаживаться. Антон предложил устроить массажный салон прямо в моем доме. Во-первых, мне не придется больше каждый день водить его в больницу, а во-вторых, частная практика приносит больше дохода, а в последнее время появилось много людей, что нажились на военных поставках. Мне идея понравилась. Антон сумел приспособиться к новым обстоятельствам как нельзя лучше, нрав у него был славный. В доме он передвигался без труда и спотыкался, только если дети раскидывали игрушки по комнатам. Он вытирал посуду и складывал белье, застилал постели и даже накрывал на стол, словом, выполнял почти все, с чем без труда обычно справлялись тогда все мужчины. Вместе с Ульрихом они отправлялись на охоту: собирали «бычки» от «кэмела», американцы частенько выкуривали их лишь наполовину. Из оставшегося табака Антон скатывал самокрутку и выкуривал ее со смаком после обеда. Ульрих обожал эти рейды, а Антону нужна была его помощь, и для моего сына каждая такая вылазка становилась настоящим приключением. Мальчику нравилось чувствовать себя взрослым мужчиной, необходимым, сильным, как первопроходец. А вот с Вероникой дело обстояло хуже. Она дяденьку Антона невзлюбила. Может быть, оттого, что он считался отцом Регины, Вероника сходила с ума от ревности и к нему, и к младшей сестре. Она часто больно задевала великодушного отчима, постоянно сравнивая его со своим «настоящим папой», которого, впрочем, совсем не помнила.
— Мой папа был учитель, — заявляла она, — он все знал.
Антон взял в банке небольшой кредит, чтобы купить массажный стол и шкафчики для раздевалки. Нам поставили телефон, мы покрасили гостиную в белый цвет, составили календарь приема пациентов — моя работа — и купили новую печку. По нынешним понятиям все это довольно примитивно, но нам казалось весьма элегантным. Вложенные средства быстро себя оправдали, и через три месяца от посетителей не было отбоя. Приходили не только хромающие, скрученные радикулитом соседи, к дверям даже подкатывали автомобили. Жены нуворишей выплывали из авто, небрежно роняли с плеч манто и скользили в приемную. Они были в восторге от исцеляющих рук Антона. Появилась целая «метода Слепого». Хуго, казалось, все это забавляет. Он прислал мне открытку с репродукцией Дюрера. Внизу стояло: «Руки, замешивающие тесто».
Я открывала пациентам дверь и снова уходила в кухню. В прихожей стоял телефон и лежал блокнот для записей, туда я вносила сроки новых визитов. Регине минуло три года, ее ни на минуту нельзя было оставить одну. Она была ребенком неспокойным, шустрым, обидчивым и порывистым, а иногда неудержимо веселым. Антон ее просто обожал. По вечерам она карабкалась к нам в кровать и требовала помассировать ей спинку. И только когда она засыпала под руками Антона, я уносила дочку в ее кроватку.
Антон гордился своими доходами, которые и вправду почти втрое превышали его прежний заработок. Эти денежки, понятное дело, текли в нашу общую семейную кассу. Мы могли теперь позволить себе овощи и фрукты, купили Ульриху велосипед, Веронике — старенькое пианино, а для младшенькой — песочницу. Антон побаловал себя новым радиоприемником с индикатором, который, как магический глаз, своим свечением в полутемной комнате завораживал детей. Этот зеленый огонек становился ярким и круглым, когда приемник ловил нужную волну, в противном случае волшебный глаз щурился или вовсе закрывался, как у кошки.
В 1951 году мне исполнилось сорок лет. Я страшилась этого дня и мечтала только о том, чтобы он поскорее остался в прошлом. Это круглое число, казалось мне, напоминает о приближающейся старости, о том, что я увядающая женщина, утратившая свою привлекательность. Теперь мне это кажется просто смешным. Вот на фотографии, что сделал Герд, Алисин муж, на моем дне рождения, я такая еще молодая, красивая. Цветные фотографии были тогда слишком дороги, и на черно-белой, жалко, не видно, какие у меня рыжие волосы, зато нельзя не заметить, что они буйно и неудержимо вьются крупными кольцами. Модное платье в новом стиле — серая фланель, оно у меня еще сохранилось — с широким кружевным воротником, длинные черные перчатки и нитка жемчуга. Светская дама, да и только. Антон осуществил мою давнишнюю мечту о красивых модных туалетах. Он и не подозревал, что мне весь этот последний писк моды нужен только для того, чтобы Хуго мной залюбовался.
Моей верной сестре Алисе удалось несколько рассеять мой страх перед этой датой и организовать маленький праздник. Она только что вышла замуж, у Моники был новый друг, а у Фанни — собака пастора. Иде тогда было намного лучше, они с Хайдемари поселились наконец во Франкфурте. Мой маленький дом наполнился гостями. Хуго то и дело бросал на меня взгляд. Мне хотелось, чтобы он мучился, глядя, как покрытые волосами руки Антона гладят меня по голове. Я изображала из себя счастливую мать и жену, приодела детей, испекла клубничный торт, нанизала кусочки сыра на деревянные палочки и превратила половинки помидоров в шляпки мухоморов. Вечером мы танцевали «In the mood». Мама, к счастью, осталась с внуками. Она не увидела, как Антон случайно наступил на хвост собаке Фанни, а та его тяпнула. Герд наложил ему повязку и тут же споткнулся о башмак Моники. Мы от души расхохотались, а Герд, который хватил, должно быть, лишнего, разозлился, вспылил и велел Алисе собираться в дорогу. Хуго попытался все уладить и в благодарность получил в ухо. Ида между тем затеяла флирт с другом Моники, Фанни же стала причитать о том, как испорчен и безнравственен этот мир. Антон захотел наказать кусачую псину и врезал ей своей палкой для слепых, но попал в Алису. Когда же в конце концов все разошлись по разным углам, перессорившись, расстроившись, злые и усталые, мы с Хуго стояли в пустой кухне и целовались, целовались, целовались, словно хотели нацеловаться раз и навсегда, на всю оставшуюся жизнь.
