– Тощи…

– Ты считаешь, что ты тощий? – удивилась Клэр.

Она внимательно посмотрела на его тело. Оно было крепче и мускулистее, чем прежде.

– Тощая. Кожа… да кости, – пробормотал он. – Клэр.

Он говорил о ней? Тощая? Кожа да кости? Клэр невольно взглянула на свою высокую грудь. Если Дуган считает ее костлявой, то у него либо плохо со зрением, либо он действительно бредит. При росте в пять с половиной футов она весила сто тридцать фунтов. С большим трудом ее можно было назвать тощей.

– …умрет.

– Ты не умрешь, Дуган, – успокоила она.

Клэр снова провела рукой по лбу и ласково коснулась щеки.

– Если ты будешь слушать меня, ты не умрешь. Ты должен…

– Если… я… не… отправлю… ее… прочь.

Пальцы Клэр замерли на его щеке. Кого отправить прочь? Снова ее? Кого-нибудь еще? О чем он все время говорит?

– Возьми… это, – прошептал он. Дуган поднял кисть и сжал пальцы. Клэр накрыла их своей ладонью. Она не хотела, чтобы он пытался освободиться от полотенец, которыми был привязан.

– Что ты мне хочешь дать, Дуган?

– Билет. Автобус…Со…фи.

Дуган закрыл глаза и замер. Клэр отпустила его руку, встала и направилась к столику с медикаментами.

Странные слова Дугана не выходили у нее из головы. Что происходит в его сознании, затуманенном страданием и обезболивающими наркотиками? В каком времени он был? В настоящем? Вряд ли. Он говорил об автобусном билете и Софии. Значит, он вспоминал то, что произошло двенадцать лет назад, когда он отправил ее к филадельфийской тетушке.

Клэр набрала лекарство в шприц и вернулась к кровати. Она откинула простыню и уверенной рукой быстро сделала укол в бедро. Затем она снова укрыла Дугана простыней, натянув ее по грудь.

Прежние мечты, преследовавшие ее в Филадельфии бессонными ночами, вернулись. Сколько раз перед тем, как заснуть, она представляла себе, что лежит на груди у Дугана. Он нежно обнимает ее плечи, а она слышит, как ровно и сильно бьется его сердце.

Может быть, это ее последний шанс? Дотронуться, поцеловать своего бывшего и до сих пор любимого мужа. Неважно, что его губы не ответят ей. И хорошо, что он никогда не узнает об этом.

Клэр стала на колени и осторожно, боясь потревожить или разбудить Дугана, положила голову на его плечо. Закрыла глаза. Вот и воплотилась ее мечта. Клэр тихонько подняла голову и нежно прижалась губами к его щеке.

Она почувствовала соленую влагу. Слезы? Почему? Клэр открыла глаза, слегка отстранилась и дотронулась подушечками пальцев до его щеки. Он плакал. Почему? От боли?

Внезапно слова, которые он бормотал несколько минут назад, сложились в целое, как кубики в детской игре.

«Уходи, Клэр. Не хочу обижать Клэр. Кожа да кости. Тощая. Умрет… если я не отправлю ее прочь. Возьми билет. Автобус. Софи».

– О, Дуган, что ты пытался сказать мне? – прошептала Клэр. – Возможно ли… ты так сделал… Боже, неужели ты так поступил, потому что боялся, что я умру?

Шарканье ног, чуть слышный голос. Холодный ветерок обдувает его голые ноги. Ледяная жидкость льется ему на бедро. О, дьявол! Лед обратился в пламя. Где он, и какого черта издеваются над ним?

Дуган приоткрыл глаза. Свет. Неясный, туманный, какая-то завеса. Запах лекарств с легкой примесью… да… Клэр. Он бы узнал этот запах где угодно. Чистый, цветочный, сладкий, такой сладкий.

– Клэр? – позвал Дуган.

– Спасибо за комплимент, мальчик, но я не Клэр.

Голос… голос Лилы. Клэр здесь нет. Она, наверное, ему опять снилась. Всегда только сны и мечты. Дуган откинулся на подушку, надеясь продлить этот сон.

– Я едва выгнала Клэр отсюда. Бедная девочка просидела около тебя тридцать часов. Хотя, конечно, не удивительно. Ты совсем доходил. А сейчас ничего.

Ногу опять обожгла чудовищная боль. Дуган стиснул зубы, чтобы удержать слова, которые мужчины всего мира обычно не произносят в присутствии женщин.

Когда ему было лет семь и родители еще не бросили его, мама часто пугала его рассказами о дьяволе и преисподней. Если Дуган не справлялся с работой, которую ему поручали на ферме, мама говорила, что дьявол схватит его и утащит на самое дно ада. Наверное, он что-то основательно упустил в своем хозяйстве, потому что в преисподнюю его уже утащили. И льют ему на ноги раскаленный металл. О! Что же это Лила творит! Опять дикая боль!

– Что вы делаете? – прорычал Дуган. – Пытаете меня?

– Нет, только обрабатываю твои раны.

– Черт! Все наконец?

– Пожалуйста, не нервничай.

– Где Клэр?

– Как только закончу перевязку, позову ее. Но прошу тебя: не задерживай ее долго. Ей надо отдохнуть.

Дуган услышал, как открылась и закрылась дверь.

– Кто-нибудь звал меня?

Он широко открыл глаза и попытался сосредоточиться. Клэр шла по комнате – золотистое пятно, а под ним белое и голубое.

– Что случилось, доктор? – Дуган уперся локтями и попытался подняться.

Лила тут же нажала рукой ему на плечи и вернула в прежнее положение. – Нет-нет, тебе нельзя подниматься или вставать. По крайней мере неделю, верно, Клэр?

– Верно.

Клэр улыбалась ему счастливой, радостной улыбкой.

Теперь он видел ее более четко. Но прежде, чем Дуган успел дотронуться до нее, убедиться в ее реальности, Лила отвела племянницу в сторону. Они принялись о чем-то шептаться.

Дуган чувствовал себя словно во хмелю. Если Клэр останется здесь – где бы он ни находился сейчас – и будет ему улыбаться, он готов лежать в этой кровати не только неделю – вечность.

Дуган стал осматривать комнату. Это было похоже… похоже на номер отеля. Вдруг он увидел родителей Клэр. Не может быть, они умерли, когда он и Клэр заканчивали школу. Это фото, фото на стене, догадался он. Значит, он в номере Клэр.

– Ты у меня в номере, – подтвердила она его догадку, подходя к кровати. – Знаешь, почему?

Ему бы хотелось оказаться в этой кровати естественным образом и чтобы никто не спрашивал «почему?». Но вопрос явно был правомерным.

Неожиданно он все вспомнил. Он работал на дальнем пастбище. В машине, которая выдавала колючую проволоку, случилась какая-то поломка. Несколько металлических спиц вырвались из нее с огромной скоростью и воткнулись ему в ногу. Боже, как было больно! Как будто двадцать ножей вонзились в его бедро. Дуган вспомнил, что он добрался до машины, потом ехал по пустынной дороге в город. Огромное дерево, дуб – последнее, что он помнил.

Сейчас боль пульсировала высоко в ноге, около паха, ближе к тому месту, с которым у него обычно связывалась мысль об удовольствиях.

– Плохи мои дела? – спросил Дуган и попытался пошевелить ногой.

– Плохи, – ответила Клэр, – но ты будешь жить, если оставишь свою ногу в покое и не будешь дергаться.

Она повернулась к Лиле.

– Я сама закончу перевязку.

– Если понадоблюсь, – сказала Лила, – я в соседней комнате.

Дуган слышал, как Лила вышла. В комнате стало тихо, слышалось только тиканье часов. Порывы ветра раскачивали ветви дерева за окном и прибивали листья к стеклу. Клэр стояла у кровати. Подняв простыню, она склонилась над… над тем местом, которое он не привык демонстрировать докторам.

Кончиками пальцев Клэр нажимала на его кожу в опасной близости от его мужских достоинств. Дугану было и больно, и… не было больно. Он почувствовал, что ее пальцы слегка дрожат.

– Не напрягай мускулы, – велела Клэр.

Не напрягать. Замечательно. Если она продолжит его там обследовать, то мускулы не станут слушаться рассудка. Надо отвлечься, решил Дуган.

– Что со мной случилось, доктор?

– У тебя ранение бедренной артерии, – ответила Клэр.

Она положила стерильную салфетку ему на бедро и на пах.

– И еще множественные порезы, которые Лила уже обработала.

– А, теперь понял. Сначала я решил, что она жарит меня паяльной лампой.

– Потерпи. От этой мази тебе будет легче.

Клэр прикладывала к его ране ватный тампон с мазью. Даже через тонкие резиновые перчатки Дуган чувствовал прикосновение ее рук, чувствовал, как дрожат ее пальцы.