Себастьяну деятельность Ламберга за те недели, что они провели вместе, напоминала некую назидательную апологию: иллюзии, суета, а в итоге лишь пригоршня праха в руках — разменная монета дьявола. И он, и та старая венецианка подобны луковой шелухе, которую гоняет ветром по улочке возле его фабрики. Подумать только, и этот человек с высоты своего опыта советовал ему не вмешиваться в политику! Но если тайна мира заключена во власти, то как ее завоевать без политики? Деньгами? Идеями?

И вообще: зачем он стремится к власти?

Чтобы не страдать!

Если бы его отец был богат, он бы сумел бежать вместе с семьей и не попался в лапы инквизиции.

Новости о морском сражении заставили Себастьяна задуматься: для новичка Алексей Орлов справился мастерски.

У него самого больше не было причин задерживаться в Венеции. Фабрика работала почти сама по себе. Себастьян уже решил вернуться в Хёхст, когда в тот же самый вечер узнал из газет, что русский флот на обратном пути остановится в Ливорно. Им овладело любопытство. Он решил отправиться на встречу с этим необычным малым, убившим царя и научившимся командовать военным флотом, — Алексеем Орловым.

В последний день пребывания в Венеции произошло неожиданное событие.

Франц сообщил, что на Дзаттере с нескольких рыбачьих лодок высадились беженцы — одновременно жалкие и восторженные. Греки.

— Пойдем взглянуть, — сказал Себастьян.

Они обнаружили две дюжины несчастных всех возрастов, пытавшихся пробиться сквозь заслон таможенников. Себастьян спросил, в чем дело. Оказалось, греки бежали из своей страны на утлых суденышках, направляясь в Венецию, которая когда-то сражалась с Турцией, следовательно, должна быть им дружественна. Таможенники были озадачены. Ладно, эти люди тоже пострадали от турок, но нельзя же позволить всем босякам заполонить Светлейшую республику.

— Почему они бежали? — спросил Себастьян одного из таможенников, говорившего по-гречески.

— Когда показался русский флот, — ответил тот, — они решили, что это четыре архангела явились их освободить. Тогда они бросились на турок и подпалили их дома. Турки, разумеется, стали защищаться, потом перешли в наступление. Вот что значит греть сковороду, прежде чем поймать рыбу!

— И что вы собираетесь с ними делать? Ведь не бросите же вы их в море?

— Нет, мессер, но надо же сперва найти им какое-то пристанище, пищу, что там еще! Представьте себе, что будет, если вся Греция хлынет в Венецию!

Себастьян приметил человека лет сорока, окруженного испуганной семьей. Три женщины, юноша и четверо детей. Исхудалые, просоленные за время своей одиссеи, с запавшими от ужаса глазами, они смотрели так, будто очутились у адских врат, тогда как считали их райскими. Он показал на грека пальцем. Тот, колеблясь между вызовом и непониманием, уставился на него.

— Таможенник, — сказал Себастьян, — я нанимаю этого на свою фабрику. Спросите, как его зовут.

— А как вас самого величать, мессер?

— Я маркиз Бельмаре, владелец фабрики по обработке льна в Каннареджо.

Между таможенником и греком последовал короткий разговор.

— Его Платоном зовут, — ответил таможенник.

Семья, онемев от удивления, жадно ловила каждое слово, будто слушала диалог между Моисеем и фараоном. Когда до них дошел смысл разговора, женщины бросились Себастьяну в ноги, хватали его за руки и за полы табарро, покрывая слезами и поцелуями.

Суматоха привлекла внимание остальных, и Себастьяна осадили со всех сторон. Таможенникам пришлось вмешаться, чтобы защитить благодетеля.

— Бегите, мессер, не то вам придется нанять всех.

— Спросите, сколько тут еще отцов семейств.

Озадаченные взгляды таможенников. Опять короткий разговор.

— Пятеро, мессер.

— Очень хорошо. Их я тоже нанимаю.

Дело сделано. Здание таможни наполнилось оглушительными криками восторга и благодарности.

У Себастьяна уже было девяносто восемь рабочих. Ну что ж, будет сто четыре. Он дал таможенникам монету, потом еще две, чтобы те накормили бедолаг, пока он не устроит их на фабрике.

Он должен был сделать хоть это в память о княгине Полиболос.

Так Себастьян задержался в Венеции еще на один день.

Отплывая от таможни в гондоле, он едва сдерживал улыбку — его забавляло, что на него теперь будет работать Платон. И тут вдруг Франц поцеловал ему руку. Не говоря ни слова.

Решительно эти пруссаки странный народ.

Падуя, Болонья, Пиза. Двигаясь по Италии к северу, Себастьян потратил неделю, чтобы добраться до Ливорно. Они с Францем оказались там в полдень. Вольный и нейтральный город герцогов Медичи был самым странным из тех, что он когда-либо видел: сущий Вавилон. Тут говорили на всех языках земли, а население состояло из испанцев, итальянцев, евреев, португальцев, мавров, французов, турок, армян, поляков, англичан… Эти люди продавали и покупали все: свинину, шелк, обезьян, корабли, слоновую кость, пушки, книги и, разумеется, людей.

Хозяин гостиницы «Альберго делла Торре» заговорил с ним по-английски, горничная — по-арабски. Быть может, в конечном счете таким и был рай.

Маркиз Бельмаре уступил место графу де Сен-Жермену, и тот отправился в порт, чтобы узнать, когда ожидается прибытие русского флота. С часу на час, ответили ему. В самом деле, на набережных царила лихорадка. Наскоро пообедав рыбой и макаронами, он поднялся в свою комнату немного вздремнуть. В три часа пополудни Франц разбудил его:

— Русский флот входит в гавань, сударь.

Но это был всего лишь речевой оборот. Когда, торопливо одевшись, Себастьян спустился вниз, чтобы бежать в порт, он увидел целый лес мачт и парусов, совершенно заслонивших горизонт. Двадцать один корабль. Войти в порт смогли только семь с флагманом во главе.

Себастьян протолкался сквозь толпу, которая редко видела подобное зрелище. Примерно через час адмиральский пятидесятидвухпушечный корабль подошел к набережной. Матросы-акробаты соскользнули по канатам, спрыгнули на причал и проворно пришвартовали судно. В борту трехмачтового корабля открылась дверца, и был спущен трап. Появился офицер в великолепном сине-золотом мундире и упругим шагом ступил на шаткие сходни. Это был Алексей — загорелый, победительно сияющий. Грянули рукоплескания. Себастьян протиснулся через группу каких-то англичан. Алексей заметил его, раскрыл объятия и, бросившись к нему, крепко расцеловал. Англичане наблюдали сцену с удивлением. Один из них, которого Алексей тоже поспешил приветствовать, оказался британским консулом. Последовали новые объятия.

— Саго amico! Саго padre![47] — воскликнул Алексей, опять стиснув Себастьяна.

Потом указал на консулов Англии и России и представил им Себастьяна:

— Генерал русской армии граф Салтыков.

Себастьян пожал руки консулам. Но был озадачен: опять это имя. Какого черта все это значит?

— Вы приносите нам удачу! — заявил ему Алексей. — Во всем!

При таком количестве свидетелей, и англичан, и русских офицеров, сходивших с корабля, невозможно было дальше недоумевать или лезть к адмиралу с вопросами, не поставив его в неловкое положение.

— Консул Англии устраивает для нас пир, — объявил Орлов. — Вы окажете мне честь, присоединившись к нам, чтобы выпить за нашу победу?

— Разумеется, — ответил Себастьян, еще более удивленный тем, что его приобщают к морской победе, в которой он не принимал никакого участия.

Трапеза состоялась в просторных садах британского консульства. Столы были накрыты на полсотни приглашенных. Себастьян воспользовался сутолокой, чтобы спросить у Орлова вполголоса:

— Алексей, не соблаговолите ли вы объяснить мне хоть что-нибудь?

— Позже, дорогой друг, позже. Я буду в Нюрнберге через две недели. Потерпите до тех пор? Но почему вы не надели мундир, который я вам послал?

— Я не ожидал встретить вас в Ливорно.