— Из Орлеана. Направляюсь в Тур.

— Пешком? — удивился Себастьян, открывая сундучок с провизией, чтобы налить арманьяка этой заблудшей душе.

Шевалье бросил на него взгляд, исполненный спокойного вызова:

— Я разорен, сударь. Иду в монастырь к своему брату в надежде на пристанище. Вы по-христиански спасли меня от воспаления легких.

Себастьян протянул бедняге стопку арманьяка и попросил рассказать свою историю. Эймерику де Барбере недавно исполнилось двадцать четыре года, и он был худ, как щепка. Вернувшись из Италии без единого гроша, он узнал, что его родитель умер и похоронен, что все имущество унаследовал старший брат, но наследством сразу же завладели кредиторы.

— Что вы умеете делать, кроме как воевать и молиться? — спросил Себастьян.

— Ничего, сударь. Но это означает также, что я готов научиться всему.

Себастьян задумался над ответом. Он нуждался в спутнике по жизненным странствиям, но обладавшим большим достоинством, положением и воспитанностью, нежели просто слуга.

— Значит, вам не на что надеяться от вашего брата, кроме как стать монахом под его началом?

— Верно.

— Если вам угодно сопровождать меня туда, куда я направляюсь, быть может, я смогу предложить вам не столь унылое будущее.

— Сударь, я весь к вашим услугам. Но правда ли, что вы умеете делать алмазы и что вам тысяча лет?

— Откуда эти нелепицы?

— Из газетки, на которую наткнулся в каком-то орлеанском трактире.

— Воспользуйтесь вашим здравым смыслом, шевалье. Если бы я делал алмазы и жил тысячу лет, мне бы не было нужды разъезжать по дорогам. Уж скорее бы я летал по воздуху.

Барбере разразился юношеским и даже заразительным смехом, поскольку он передался и Себастьяну.

«О небо, — подумал Себастьян, — как же давно я не слышал, чтобы смеялись так от души!»

— Но такая репутация, сударь, — продолжил шевалье, — может сослужить вам неплохую службу. Ведь если все думают, что вы обладаете магической силой, этим можно изрядно припугнуть ваших врагов.

«А малый-то поленился стать глупцом!» — подумал Себастьян.

Когда они добрались до Шамбора, он потребовал от нового управляющего Шамборским и Блуаским замками, господина Колле, чтобы его спутнику предоставили приличные покои, на что господин Колле пошел крайне неохотно: смерив Барбере взглядом, ответил, что такому вполне сгодится и одно из подсобных помещений. Себастьян продолжал настаивать и в конце концов добился своего.[71]

Когда с этим было покончено, Себастьян поручил Джулио помочь гостю привести себя в порядок и принести ему запасную дорожную одежду — все, включая чулки, поскольку у Барбере имелось только то мокрое платье, что было на нем. Сапоги шевалье оставил свои.

Замок теперь был снабжен достаточным количеством свечей и дров для освещения и обогрева, но с питанием дело обстояло не лучше, чем в предыдущий раз, несмотря на присутствие господина Колле, который, видимо, обходился без ужина, поскольку даже не пригласил к нему путников. Так что Себастьян поздравил себя с тем, что запасся провизией для первой и даже второй трапезы в замке.

Пока он хлопотал на кухне, готовя разрезанную на части утку в вине, к нему присоединился Барбере. Теперь молодой человек выглядел гораздо лучше, чем по приезде.

— Сударь, — заявил он, — ваша любезность меня смущает! Вы меня спасли от потопа, потом предоставили сухое платье, да еще какое… Но чем это вы занимаетесь? Стряпней?

Себастьян улыбнулся.

— У меня нет другого средства не умереть тут с голоду. Если угодно, шевалье, вы тоже можете повязать передник и помочь мне приготовить наш ужин.

Барбере опять разразился своим мальчишеским смехом и поспешил исполнить просьбу.

— Последите, пожалуйста, за уткой, пока я приготовлю картофельный салат.

Наконец они смогли усесться за ужин, поданный Джулио и Иоганном-Фелициусом.

— Я знаю, что вы не летаете по воздуху, но все равно вы само Провидение, — заявил Барбере. — Я продрог насквозь, был голоден и один в целом свете, и вот — проезжаете вы, подбираете меня, отогреваете и кормите.

Вдруг Себастьян подумал, что ядро могло бы оторвать ногу и шевалье, и спросил себя, отнесся ли бы он тогда к нему так же.

— Все это, — ответил он шутливо, — делалось для того, чтобы вы размякли и тем охотнее выслушали мое предложение.

— Какое?

— Мне нужен преданный душой и телом человек. Хотите быть им?

— Сударь, — воскликнул Барбере с таким воодушевлением, что опрокинул свой стакан, — это буду я, и никто другой!

— Вы слишком порывисты, — заметил Себастьян удивленно.

— Порывистость естественна и благородна. Неужели вы принимаете меня за глупца? Когда вы подобрали меня под проливным дождем, вами двигал вовсе не расчет. Я не знаю, делаете ли вы алмазы, и мне на это плевать. У вас есть сердце. А тот, кто благороден и тоже обладает сердцем, может ответить лишь так, как я.

«Он слишком честен, — подумал Себастьян, — и знал только армию, которая была его единственной семьей. Почему я не встретил под дождем баронессу Вестерхоф!» Но все же его смутила реакция Барбере. Шевалье, похоже, был из тех людей, кого испытания избавили от всего второстепенного: они признавали только храбрость и сердце и стали слишком горды, чтобы притворяться.

В этом Барбере превосходил его: ведь сам он избрал своим оружием лукавство.

— Шевалье, я не знаю цену вашей души, но предлагаю вам полторы тысячи ливров за службу у меня. Стол и кров в придачу.

Барбере молчал какое-то время. Потом поднял глаза на Себастьяна.

— Сударь, это в дюжину крат больше жалованья, которое мне платили, чтобы я рисковал своей жизнью. Так что честь велит мне принять только пятнадцатую часть этой суммы. Однако деликатность требует, чтобы я согласился на ваше предложение без оговорок, иначе бы вы сами стали моим должником.

— Благословенный ливень, — сказал Себастьян.

— Воистину благословенный, сударь.

На следующий день, 10 ноября 1758 года, Себастьяну в его импровизированной мастерской на конюшне нанесла визит некая величественная особа, представившись господином де Сонри, комендантом Шамборского замка.

Себастьян как раз замачивал королевские штаны и жилет с помощью одного из своих помощников. Он попытался разгадать выражение лица посетителя: такое бывает у человека, который хочет сообщить нечто важное, но выжидает, желая завладеть вниманием своего собеседника, чтобы произвести наибольший эффект.

— Хочу надеяться, сударь, — сказал ему Себастьян учтиво, — что ваше присутствие означает выздоровление вашей досточтимой дочери.

— В самом деле, сударь, благодарю за участие, — ответствовал комендант.

Он продолжал глазеть на Себастьяна как на диковинного зверя. Быть может, он тоже читал газетенку и верил, что шамборский гость может вдруг превратиться в фантастическое создание, грифона или единорога, или пустить искры из всех своих пор.

Барбере наблюдал сцену издали. Сонри начал действовать Себастьяну на нервы.

— Наверное, вы хотите сообщить мне какую-то новость, — сказал он коменданту довольно властно.

— В самом деле, сударь.

— Так слушаю вас.

— Кардинал де Берни больше не министр.

— Новость свежая.

— В самом деле, я только что узнал.

Наверняка думал напугать Себастьяна. Но тот был далек от этого. К черту зловредину Берни!

— Такую меру, несомненно, вдохновила королевская мудрость, — ответил Себастьян небрежно. — Известен ли преемник кардинала?

— Герцог де Шуазель, — вымолвил Сонри, явно удивленный беззаботностью своего собеседника.

— Не замедлю поздравить его, — объявил Себастьян, поворачиваясь к чану, где плавали королевские одежки.

Сонри выглядел озадаченным.

— Разве кардинал был не из ваших друзей?

— Конечно, сударь, но интересы короля превыше любой дружбы.

Берни из его друзей? Решительно, Шамбор далеко от Версаля.