Теперь оставалось устроиться в отведенном им доме. По правде сказать, уважение Себастьяна к Засыпкину и Банати резко пошатнулось. Оба втянули его в плохо задуманную и еще хуже подготовленную экспедицию. Это отразилось и на его верности делу. Но Себастьян решил, что глупо или, по крайней мере, преждевременно выходить из игры сейчас, после стольких злоключений и долгих дней без воды. Прежде всего следовало узнать, каковы ставки.
Он чувствовал, что, сам того не ведая, угодил в ловушку — в некий лабиринт, выхода из которого не знал.
Вдруг из этих тактических рассуждений вынырнула мысль: до сих пор он имел дело только с прислужниками власти, со всеми этими стенхоупами, лобковицами, бель-илями, засыпкиными, банати и прочими. Но никогда с их хозяевами — королями.
Однако впредь Себастьян хотел вести дела именно с королями. Только так он сможет взять реванш. Но какой? — спрашивал он себя, стоя на террасе отведенного ему дома.
Александр молча наблюдал за отцом. О чем догадывался этот юноша?
— Вы заговорите со мной когда-нибудь, отец?
Себастьян смутился.
— Вы считаете, что я слишком неразговорчив?
— Думаю, у вас еще найдется, что мне сказать.
Себастьян улыбнулся.
— Вы проницательны, Александр.
— Быть может, это наследственное, отец. Так о чем вы говорили с этим вельможей?
— Его зовут Зафрульдин, и он министр правителя Пушапура.
— Да, но разговор с ним, похоже, вас озадачил.
— Я ничего от вас не скрою, когда сам разберусь, что к чему.
Пришел слуга и объявил графу и князю, что все приготовлено для их омовения.
Около шести часов вечера явился Зафрульдин, пышно разодетый в вышитые шелка, лен и бархат, и сообщил Себастьяну, что Тарик-хан Хаттак приглашает его со спутниками отужинать. Потом придирчиво осмотрел их наряд.
— Это вся ваша одежда? — спросил он.
По правде сказать, их платье несколько потеряло свежесть и было почти в жалком состоянии. Зафрульдин кликнул слуг, и через несколько минут те принесли новехонькие шаровары, тонкие рубахи, расшитые сапоги, великолепные халаты и переодели чужестранцев. Себастьяну пришлось стерпеть и это унижение. Вместо гордого отказа он открыл одну из своих сумок, достал из кошелька перстень с потрясающим изумрудом, потом алмазное ожерелье и надел все это с нарочито небрежным и даже скучающим видом.
Зафрульдин улыбнулся, прищурив глаза.
— Ваши драгоценности великолепны, — сказал он. — Так и вправду лучше.
Потом пристально посмотрел на Себастьяна:
— Вы шпион?
— Нет. Скорее посол, — ответил Себастьян надменно, решившись пойти ва-банк.
— Чей?
— России.
Зафрульдин некоторое время обдумывал ответ. Опять приказал что-то слугам, и те принесли подносы со всевозможными напитками — миндальным молоком, абрикосовым и апельсиновым соком с гвоздикой и бог знает с чем еще!
— Мне легче будет представить вас моему господину, если я узнаю цель вашей встречи с Холькаром.
Трудно было высказаться откровеннее.
— Цепь проста и ясна: прояснить положение дел в Индии, — ответил Себастьян с апломбом.
— Зачем?
Понятия не имея о ситуации, в которой находились как царь Холькар, так и сам правитель Пушапура, Себастьян решился на импровизацию.
— Игра в шахматы придумана ведь в Индии, не так ли, ваше превосходительство? Так вот, Россия на самом севере этой шахматной доски.
— И она не забыла мат, который поставил ей Надир-шах,[53] — заметил Зафрульдин.
Сен-Жермен слышал о Надир-шахе всего несколько слов от Астахова: для него это был бывший разбойник, ставший царем Персии, вот и все. Так что он не понимал, зачем Зафрульдин приплел его сюда.
А тот внимательно посмотрел на Себастьяна и вытянулся на своем ложе. Отпил глоток миндального сиропа, потом взял длинную курительную трубку, поданную слугой, и раскурил ее от головешки, услужливо протянутой другим. Александр и Солиманов безмолвно наблюдали за этой восточной пантомимой, внешне расслабленной, но, как они догадывались, исполненной важного, хоть и непонятного им смысла.
— Прежде чем вы встретитесь с моим господином, — заявил Зафрульдин, — позвольте мне кое-что рассказать вам о нем.
И Себастьян узнал, что правитель Пушапура Тарик-хан Хаттак был внуком пуштунского героя, поэта и полководца Кушал-хана Хаттака, который три четверти века назад поднял восстание против власти Великих Моголов. Таким образом, этот доблестный предок изгнал войска Могола Ауренгзеба и отвоевал долину Пушапура. Тем не менее, несмотря на дипломатический язык Зафрульдина, Себастьян понял, что этот князек был на самом деле лишь вассалом Надир-шаха, даже вассалом его вассала — Ахмед-шаха, царя Афганистана. В конечном счете чем-то вроде губернатора провинции, чей титул и ограниченную власть обеспечивало лишь его славное происхождение.
Очевидно, рассудил Себастьян, положение правителя Пушапура незавидно. Только вмешательство иностранной державы, такой как Россия, могло бы освободить его от тирании Надир-шаха. Отсюда и интерес его министра к миссии чужестранца.
Себастьян кивнул.
— Граф, — сказал Зафрульдин, вставая с проворством и грацией дикого зверя, — позвольте мне вам сказать, что Россия опоздала. Здесь, на севере, мы на задворках. Настоящая игра идет отныне между двумя другими странами, Францией и Англией. По обе стороны доски.
— Могу ли я вас спросить, где вы выучили английский? — спросил Себастьян.
— В Калькутте. У торговцев слоновой костью и ценным деревом, — ответил Зафрульдин, усмехнувшись. — Идемте, мы должны быть в зале, когда туда войдет Тарик-хан Хаттак. Когда я вас представлю, вы поклонитесь и поцелуете ему руку. Он не говорит ни на одном европейском языке. Я буду переводить. Он укажет вам ваше место. Ваш спутник, юный князь, сядет подле вас. Проводник туркмен займет место сзади. Соблаговолите их об этом уведомить. Я вернусь за вами через четверть часа, — заключил он.
— Что он сказал? — спросил Александр, когда министр вышел.
— Пока ничего определенного. Но у меня чувство, что Пушапур не то место, где можно расслабиться, как могло бы показаться.
Зафрульдин вернулся, как обещал. Они прошли по галереям, усаженным благоухающими цветами, и достигли первого зала, где около десятка вельмож стали их с удивлением рассматривать, особенно алмазное ожерелье Себастьяна.
За толпой царедворцев взгляду открывался другой зал, очень просторный, с красными коврами на полу, отделанный светло-серым мрамором. Там и должен был состояться ужин, но до появления правителя никто не смел туда входить. Тарик-хан вскоре прибыл.
Бледный, худощавый, с тонким лицом, обрамленным иссиня-черной бородой. Взгляд то пронзительный, то мрачный и отсутствующий. Тарик-хан Хаттак вошел медленным шагом в сопровождении двух старцев и двух подростков. Его глаза обежали присутствующих с быстротой ласки. Еще до того, как к нему приблизился Зафрульдин, он сделал шаг навстречу Себастьяну, оглядел его, потом Александра. Церемония представления прошла очень быстро, и когда Себастьян взял руку принца, чтобы ее поцеловать, тот вздрогнул и что-то спросил у Зафрульдина.
— Его лучезарное высочество спрашивает, не маг ли вы? — перевел министр.
— Нет. Пусть его лучезарное высочество соблаговолит простить меня. Просто я обладаю даром, которым не могу управлять.
Принц отдал какие-то короткие приказания.
— Его лучезарное высочество просит вас сесть по правую руку от него. А князя Александра по правую руку от вас.
Присутствующие тоже встали по своим местам, полукругом по обе стороны от правителя. Когда тот сел на ковер, все сделали то же самое, каждый перед своим низким столиком. Никаких приборов, только пиалы из голубого фарфора и кубок. Есть предполагалось прямо руками. Потянулась нескончаемая вереница слуг, подносящих салаты, каких-то жареных с пряностями птичек, рис, шашлык из баранины, другие салаты… Единственными напитками, согласно предписаниям Корана, были чай и вода с добавлением пахучих эссенций. Тарик-хан Хаттак повернулся к Себастьяну и что-то ему сказал. Зафрульдин наклонился, исполняя свою службу переводчика.
