Подойдя с величайшими предосторожностями к тому месту, где находился Моти, когда он закричал, я увидел перед собой голый участок земли: по-видимому, тигр, катаясь с боку на бок, смел с него все листья. У ближайшего края этого участка виднелись расположенные полукругом следы запекшейся крови. Осторожно обходя место, где прежде лежал тигр, дабы не испортить следы, я заметил на противоположной стороне участка свежий кровавый след, который по непонятной причине зигзагообразно извивался в направлении горы, а затем тянулся несколько сотен ярдов вдоль ее подножия и исчезал в глубоком и узком ущелье, где протекал маленький ручеек. Тигр ушел по этому ущелью, ведущему в горы.
Я вновь подошел к оголенному участку земли и осмотрел следы запекшейся крови. В крови попадались осколки костей и зубов, они и объяснили мне все происшедшее. Выстрелами из ружья две ночи тому назад тигру раздробили нижнюю челюсть, и он скрылся в джунглях, где у него было логово. Сильная боль и потеря крови не дали возможности тигру уйти далеко. Он улегся в том месте, где вначале самка замбара заметила, как он катается с боку на бок, а потом, тридцатью часами позже, на него наткнулся Моти. Раздробленная нижняя челюсть (самая болезненная рана у животных), по всей видимости, вызвала у тигра сильный жар, и бедняга, вероятно, находился в полубессознательном состоянии, когда услышал крик Моти. Тигр тихо поднялся и ушел пошатываясь, стремясь во что бы то ни стало добраться до ущелья, где, как ему было известно, имелась вода.
Чтобы удостовериться в правильности моих выводов, мы с Моти перешли через реку в соседний охотничий квадрат и осмотрели место, где были привязаны четырнадцать буйволят. Здесь высоко на дереве мы обнаружили махан и увидели убитое животное, которое тигр пожирал, когда в него стреляли. Широкий кровавый след тянулся от убитого животного к реке. По обеим сторонам от него виднелись следы слонов. Оставив Моти на правом берегу реки, я вновь вернулся на мой охотничий участок, отыскал следы тигра и слонов и шел по ним пятьсот — шестьсот ярдов до того места, где кровавый след скрывался в густой чаще. У края чащи слоны остановились, постояли некоторое время, затем повернули направо и ушли в направлении Каладхунги. Я вспомнил, что накануне вечером, отправляясь на охоту за старым кабаном, повстречал охотников на слонах. Один охотник спросил, куда я иду, и, когда я ответил, мне показалось, что он хочет что-то сказать, но товарищи остановили его. Таким образом, в то время как три охотника на слонах направлялись к дому лесничего, где они остановились, я пошел в джунгли, и они не предупредили меня, что оставили там раненого тигра.
На обратный путь до деревни мы с Моти затратили почти три часа, хотя расстояние не превышало трех миль. По непонятной причине Моти испытывал ужасную слабость и должен был часто отдыхать. Оставив его дома, я направился прямо в домик лесничего, где обнаружил, что охотники уже сложили свои вещи и собирались в путь, чтобы успеть на вечерний поезд в Халдвани. Мы поговорили на ступенях веранды. Из этого разговора мне стало ясно, почему они не добили раненого тигра: они спешили на вечеринку. Тогда я сказал им, что, если Моти умрет от шока или тигр убьет кого-либо из моих арендаторов, им будет предъявлено обвинение в убийстве.
Охотники все же отправились в путь, а на следующее утро, вооружившись крупнокалиберной винтовкой, я направился в ущелье, по которому ушел тигр. Я не собирался добывать трофей для других. Мои намерения состояли в том, чтобы положить конец страданиям тигра и сжечь его шкуру. Я знал каждый фут ущелья. Оно было местом до крайности неудобным для поисков раненого тигра. Тем не менее я облазил все ущелье, а также близлежащие горы. Потратив на поиски целый день, я не обнаружил никаких следов тигра, так как следы крови исчезли вскоре после того, как он вошел в ущелье.
Через десять дней объездчики нашли остатки тигра, съеденного хищниками. Летом этого года правительство издало постановление, запрещающее устраивать засады на тигров в период между заходом и восходом солнца и предписывающее охотникам-спортсменам, ранившим тигра, делать все от них зависящее, чтобы добить его, а также немедленно сообщить о случившемся в ближайшее лесничество или в полицейский участок.
Случай с Моти произошел в декабре, а когда в апреле я покидал Каладхунги, он, по-видимому, вполне оправился от шока. Однако счастью его пришел конец. Через месяц его сильно покалечил леопард, которого он как-то ночью ранил на своем поле, а на следующее утро преследовал в густой чаще. Не успел он оправиться от ран, как с ним случилось новое несчастье: он оказался виновным в смерти коровы, что является тягчайшим преступлением для индуса. Старая и дряхлая корова из соседней деревни забрела на поле Моти. Когда он пытался прогнать ее, корова, ступив в глубокую крысиную нору, сломала ногу. В течение нескольких недель Моти усердно ухаживал за коровой, лежавшей у него на поле, однако она все же околела. Дело было слишком серьезным: деревенский жрец не мог разрешить его сам. Он велел Моти совершить паломничество в Хардвар. Заняв деньги, необходимые на поездку, Моти отправился в путь. Прибыв туда, Моти признался в своем преступлении старшему жрецу главного храма. Рассмотрев должным образом содеянный поступок, эта высокая персона приказала Моти сделать пожертвование в пользу храма, за это ему будут отпущены грехи. Однако в доказательство своего раскаяния Моти должен был к тому же дать обет воздержания. Жрец спросил его, от чего он получает самое большое удовольствие, и тот, будучи человеком бесхитростным, ответил, что от охоты и мясной пищи. После этого жрец сказал, что в будущем он должен будет отказаться от этих удовольствий.
Моти вернулся из паломничества очищенным от содеянного греха, но отягченным пожизненным наказанием. Он всегда имел мало возможностей для охоты. Он мог пользоваться шомпольным ружьем лишь по очереди, да и право на охоту имел только в пределах деревни, ибо никому из людей, подобных Моти, не разрешалось охотиться в государственных лесах. Несмотря на это, Моти испытывал большое удовольствие, стреляя из старого ружья, а иногда с моего разрешения он пользовался моим ружьем, что, конечно, делалось вопреки всяким правилам. Отказ от охоты был тяжелым лишением, но еще тяжелее было исполнять другую часть обета, которая к тому же имела вредные последствия для здоровья. При своих скромных средствах Моти мог купить себе немного мяса только раз в месяц. Однако кругом было много диких кабанов и дикобразов, и иногда ночью на его поле забегал олень. Кроме того, в нашей деревне существовал обычай, которому я также следовал: делить мясо животного, добытого кем-нибудь на охоте, между всеми. Таким образом, Моти получал не только то мясо, которое он мог купить.
На следующую зиму после паломничества в Хардвар у Моти появился сухой кашель. Поскольку домашние средства не помогали, я пригласил знакомого доктора, проезжавшего через Каладхунги, осмотреть Моти, и, к моему ужасу, выяснилось, что у него туберкулез. По рекомендации доктора я направил Моти в санаторий Бховали в тридцати милях от нас. Через пять дней он вернулся с письмом директора санатория, в котором говорилось, что положение Моти безнадежно и поэтому директор, к сожалению, не может его принять. Гостивший у нас сотрудник медицинской миссии, который много лет проработал в санатории, посоветовал Моти спать на открытом воздухе и каждое утро выпивать по кварте молока с добавлением нескольких капель парафина. Остаток зимы Моти спал на открытом воздухе и каждое утро, сидя у нас на веранде, куря и беседуя со мной, выпивал кварту свежего молока от наших коров.
Бедняки Индии — фаталисты и к тому же не обладают большим запасом жизненных сил, необходимых для борьбы с болезнью. Когда мы переехали в наш летний дом, Моти, лишившись нашего общества, но не нашей помощи, потерял надежду и через месяц умер.
Женщины наших гор — самые работящие во всей Индии, а из них наиболее работящей была вдова Моти, мать Пунвы. Эта маленькая плотная женщина, твердая как кремень, работящая как бобер, была достаточно молода, чтобы вторично выйти замуж, однако не сделала этого из-за обычаев своей касты. Она смело и решительно смотрела в лицо будущему, прекрасно справлялась со своими обязанностями, в чем ей помогали ее дети.
