— Я, — отвечал хозяин.

— А?

— Я, — повторил мистер Кармоди. — Все обдумано. Встану пораньше, влезу на галерею по приставной лестнице, через окно. Полиция и решит, что действовал взломщик.

Мистер Моллой смотрел на него в немом восхищении.

— Вот не знал, что вы такой шустрый! — вскричал он. — Прямо подумаешь, что это — ха-ха! — вам не впервой.

— Перчатки не забудьте, — подсказала Долли.

— Моя дочь, — поспешно объяснил Моллой, — знает из книжек, что быки, то есть полицейские, первым делом ищут отпечатки пальцев. А… э-э… преступники надевают перчатки.

— Очень разумно, — одобрил мистер Кармоди. — Спасибо, что напомнили. Непременно надену.

Картинная галерея Радж-холла была расположена на третьем этаже исторического здания. В половине шестого утра, когда мистер Кармоди приставлял к широкому подоконнику найденную в сарае стремянку, ему казалось, что фамильные ценности находятся много выше. Взглянув вверх, он ощутил то, что ощутил бы неопытный Джек перед самым длинным на свете бобовым стеблем.

Лестер Кармоди не увлекался лазаньем даже в детстве. Пока его беспечные собратья орудовали на яблонях, он мирно искал падалицу в густой траве. Высоты он боялся, этим утром — особенно. Есть что-то такое в преступлении, если он все-таки встал на нижнюю перекладину. Только мысль о страховке придавала ему смелости.

Когда дух хотя бы настолько возобладал над материей, дело пошло легче. Стараясь не смотреть вниз, Кармоди полез к подоконнику. Тишину летнего утра нарушало лишь его тяжеловатое дыхание. С точки зрения погоды день начинался хороший, но хозяин усадьбы не замечал солнечных бликов на росистой траве, а позже — щебечущих птиц. Ему было не до них; и он знал, что проведет с ними немало времени.

Лез он очень осторожно, а значит — и медленно. Уже на середине ему казалось, что лезет он всю свою жизнь. Собственно, он удивлялся, почему воздух не разрежен. Подняв наконец глаза, он увидел, что терпение вознаграждено, как ему и подобает, — подоконник был в нескольких дюймах. Это его вдохновило, и он так резво ступил на последнюю перекладину, что стремянка сложилась, словно ножницы.

Однако он уже был у самого подоконника и перелез на него раз в пятнадцать быстрей, чем намеревался. Кое-как усевшись, он вцепился в обломок водосточной трубы и затих, болтая ногами над бездной. Стремянка закачалась и легла на землю.

События эти, как ни странно, заняли секунд шесть. Мистер Кармоди очутился в прыгающем и плавающем мире, чувствуя при этом, что сердце ему заменили фейерверком, который тоже не стоит на месте. Какие-то мгновения он ощущал, что ему очень плохо. Потом, немного придя в себя, смог ознакомиться с ситуацией.

С одной стороны, конечно, спасибо, что ты жив и сравнительно цел. С другой — хорошего мало. Не так уж приятно сидеть в тридцати футах от земли, да еще ни свет ни заря. Разум заверял, что подоконник прочен, но нелегко справиться с чувством, что он вот-вот хрустнет и обвалится.

Конечно, можно бы посмотреть надело иначе. Все медики согласны в том, что свежий утренний воздух очень полезен. Кроме того, трудно найти позицию, в которой сподручнее писать очерки о сельской жизни, популярные в наши дни. Скажем, так:

Однако мистер Кармоди думал не об этом. Мрачно глядел он на траву и цветы, но больше всего его раздражали птицы. Их шумная прыть казалась ему неуместной и назойливой. Особенно досаждал дартфордский щегол (Melizophilus Undatus Dartfordiensis), который, чем сидеть в Дартфорде, не поленился, из чистой вредности, отправиться в Вустершир. Сверкая ярким жилетом, уместным в зимнюю пору, но совершенно безвкусным теперь, он прибыл за пять минут до шести, сел на тот же подоконник и воззрился на соседа, склонив головку набок. «Не может быть», — определил он, улетел в кусты, к насекомым, вернулся в десять минут седьмого и тихо продолжил: «Может не может, а есть. Что же это такое?»

Занявшись догадками и едой, он оставил сквайра в покое, но минут через 15 перепорхнул к его локтю и начал с того, чем кончил: «Нет, что же это такое?»

Самый вид сытой птицы оказался для голодного Кармоди последней соломинкой. Замахнувшись на пернатого нахала, он чуть не свалился. Щегол взвизгнул и улетел, словно провинившийся букмекер, а страдалец, дрожа, приник к окну. Время потянулось дальше. В половине восьмого он понял, что не ел с самого детства; и тут раздался свист.

Мистер Кармоди осторожно взглянул вниз, преодолевая головокружение. С тех пор, как он залез на подоконник, в свисте недостатка не было. К Garrulus Glandarius Rufitergum и Corvus Modedula Spermologus присоединились такие мастера, как Dryobates Major Anglicus, Sturnus Vulgaris, Emberiza Curlus и Muscicapa Striata. Но теперь свистел человек, и в измученной груди шевельнулась слабая надежда.

Сквайр подождал, и вскоре из-за угла показался его племянник Хьюго с полотенцем на шее. Судя по всему, он только что искупался. Как мы знаем, дядя не испытывал к нему теплых чувств, но сейчас обрадовался, словно миллионер посулил ему денег на поле для гольфа.

— Эй! — крикнул он, как кричал гарнизон в Лукноу,[86] торопя шотландских солдат. — Э-э-э-эй!

Хьюго остановился, посмотрел направо, налево, вперед и (обернувшись) назад. Чувства дяди заметно ослабели.

— Э! — заорал он. — А, чтоб тебя! Хью-го! Племянник посмотрел наверх и застыл на месте, словно позировал для статуи «Юноша, увидевший змею».

— Вот это да! — удивился он, как тот щегол. — Что ты там делаешь?

Благоразумие подсказало сквайру, что корчиться на такой высоте не стоит.

— Неважно, — отвечал он. — Помоги мне слезть.

— Как ты туда забрался?

— Не твое дело.

— Нет, все-таки, в чем тут смысл?

Все еще не корчась, дядя заскрипел зубами.

— Поставь лестницу!

— Лестницу?

— Да, лестницу.

— Какую еще лестницу?

— Такую. Вот она.

— Где?

— Там. Нет, там. Вон там, там, там. Да не там! Та-ам, тебе сказано!

— А, ясно! Действительно, лестница. А теперь что?

— Поставь ее.

— Поставил.

— И держи.

— Держу.

— Крепко?

— Как смертный грех.

— Хорошо. Не двигайся.

Дядя пошел вниз, замирая на каждой перекладине. Племянник не унимался.

— Что ты там делал?

— Неважно.

— Зачем ты там сидел?

— Лестница упала.

— А зачем ты на нее полез?

— Не Твое Дело! — заорал Кармоди, сокрушаясь о том, что его брат Юстес не умер бездетным. — Заладил, видите ли! Зачем-зачем-зачем!

— Нет, правда, зачем? — спросил Хьюго.

Снова обретя разум, мистер Кармоди догадался, что именно это захочет знать общественность. На то, что Хьюго промолчит, надежды мало. Через час-другой вся округа придет в движение.

— Понимаешь, — сказал он, — я увидел ласточку в гнезде.

— Ласточку?

— Да.

— Ты думаешь, они высиживают яйца в июле?

— А что такого?

— Не высиживают.

— Я не говорил, что высиживают. Я сказал…

— Ласточка ни за что не будет…

— Да я…

— Апрель — другое дело.

— Что?

— Апрель. Они сидят на яйцах в апреле.

— А ну их к черту!

Оба помолчали. Хьюго устремил в другом направлении свой молодой пытливый ум.

— Сколько ты там пробыл?

— Не знаю. Долго. С полшестого.

— С полшестого? Ты что, встал ни свет ни заря ради ласточек?