Джон совершенно заледенел. Кузен не казался ему неотразимым, но все-таки, как он смеет…

— Предложение? — саркастически переспросил он.

— Да. От твоего имени.

— То есть как?!

— Попросил выйти за тебя замуж. Просто умолял. Те, кто слышал, были очень тронуты.

Она умолкла и, как ни странно, в зале, где джаз играл на бцс «Мою красотку», воцарилась тишина. Джон густо покраснел; воротничок его мгновенно превратился в петлю висельника. Хотелось ему одного — пойти на балкон, разорвать кузена на части и сбросить в зал.

Пэт первой обрела дар речи и быстро, сердито заговорила:

— Ничего не понимаю! Вроде бы ты не был такой медузой. Все-таки что-то соображал. Наверное, это — сельская жизнь. Совсем обмяк! А что с тебя взять? Живешь как овощ. Ешь, спишь, да еще с грелкой…

— Нет! — возразил Джон.

— Ну, в теплых носках, — уступила Пэт. — Поистине, сыр в масле. Вот ты и размяк вчистую. Да, мой дорогой, — она посмотрела на него, грозно поводя носом, как делала и в детстве. — Да, мой дурацкий, несчастный, глупый Джонни. Ты что, действительно думаешь, что можно выйти замуж за человека, который боится сделать предложение?

— Не думаю!

— Думаешь.

— Да нет же!

— Ты не просил Хьюго со мной поговорить?

— Конечно, нет. Сам полез, идиот. Я ему шею сверну!

Он злобно посмотрел на балкон. Взглянув вниз, Хьюго приветливо помахал рукой, как бы давая понять, что духом они вместе. Стояла сравнительная тишина, если не считать утробных звуков саксофона и неприятного, хотя и негромкого пения.

— Что ж, — сказала наконец Пэт, — наша мисс Уиверн ошиблась. А Хьюго был так уверен в твоих чувствах.

Петля стала тесней, но Джон как-то выдавил:

— Он прав.

— То есть как? Ты что, действительно…

— Да.

— Как бы это сказать? Питаешь ко мне…

— Да.

— Джонни!

— Ты что, слепая! — рявкнул он, озверев от смущения, не говоря о воротничке. — Ты что, не знаешь? Да я тебя любил даже в детстве!

— Ох, Джонни, Джонни! — ее серебряный голос осел от огорчения. — Только не в детстве! Я была мерзкой девицей. Дразнила тебя с утра до ночи.

— Мне это нравилось.

— Неужели тебе подходит такая жена? Мы слишком хорошо друг друга знаем. Ты мне — вроде брата.

Есть в языке невыносимые слова, для Китса — «отчаяние», для Джона — «брат».

— Точнее, — сказал он, — вроде идиота. Так я и знал, что ты будешь смеяться.

Пэт протянула руки через стол.

— Я не смеюсь, Джонни. Что тут смешного? Скорее уж, я плачу. Меньше всего на свете я хотела бы тебя обидеть. Ты — лучший из людей. Но, — она помолчала, — я не думаю о замужестве.

Она смотрела на него, пользуясь тем, что он, отвернувшись, смотрит на двухвостую спину дирижера. Да, лучший из людей. Чистый такой, добрый, надежный, не то что эти шустрые танцоры с усиками. И все-таки выйти за него — глупо. Брак — это, в сущности, приключение, а он такой уютный, домашний. Вот если бы он сделал что-нибудь романтическое…

— В прошлом году, — сказала она, — тут было получше. Джаз какой-то… Лица неприятные… Кстати, нравятся тебе эти Моллои?

— Вроде ничего, — отвечал Джон. — Хорошенькая девушка.

Пэт вздрогнула. Нет, что-то не так, словно появилась небольшая тучка.

— Да? — процедила она.

Именно тучка. Скажи это кто-нибудь другой, она бы поняла, что он хочет ее уколоть. Другой, но не Джонни! Он слишком честный. Честной была и она, а потому признала, что замуж — не замуж, но Джон ее собственность. Влюбляться в кого ни попадя он не вправе. В зале было жарко, и все же при одной этой мысли Пэт пробрал озноб.

— М-да-у… — сказала она.

Музыка оборвалась. Пары расселись. Мистер Моллой с дочерью вернулись к столику. Хьюго сидел на галерке, серьезно беседуя с Рональдом О. Фишем.

Рональд Овербери Фиш был очень румяным и очень важным. С Хьюго они учились в Итоне и Кембридже. Если Итон ими не гордился, то ему и хуже, что мы вправе сказать и о Тринити-колледже.[82] Хьюго всегда восхищался Ронни и невыносимо страдал, что должен его огорчить.

— Ты уж прости, старик, — сказал он сразу. — Уперся, и ни в какую.

— Ни в какую?

— Вот именно.

Ронни серьезно оглядел танцующие пары, вынул окурок из длинного мундштука и вставил новую сигарету.

— Ты его убеждал?

— Его убедишь!

— Я бы сумел, — сказал Ронни.

— Да, — согласился Хьюго, — но как? Я советовал тебя пригласить, а старый хрыч не хочет.

Ронни помолчал. Глядя на него, Хьюго думал, что могучий мозг взялся за дело.

— С кем это ты пришел? — спросил наконец Р. О. Ф.

— Высокий, белобрысый — мой кузен Джон. Девица в зеленом — Пэт, наша соседка.

— А те двое? Очень солидный субъект. Так и ждешь, что обратится к собранию.

— Томас Дж. Моллой. Американец. Не матче познакомились.

— Вроде бы не из бедных.

— Сейчас бедней, чем до матча. На тридцать фунтов.

— Если не ошибаюсь, твой дядя любит богачей?

— Обожает.

— Тогда все просто. Пригласи этого типа, а заодно и меня. Дядя на радостях перетерпит, ну а уж я им займусь. Миллионером, не дядей. За полчаса обработаю.

Хьюго оторопел. Да, это — ум, это — мозг. Особенно пленила его простота замысла.

— Дядя тебя разоряет, — сказал Ронни. — Наш клуб — золотое дно. Я ему об этом напомню. Когда мне приехать?

— Ронни, — сказал Хьюго, — ты гений. Только… — он замялся, — ты согласишься выступить на сельском концерте?

— Пожалуйста.

— Мы бы сыграли нашу сцену из «Юлия Цезаря».

— Прекрасно.

— Я уступлю тебе Брута.

— Ну, зачем же!

— Уступлю-уступлю.

— Ладно. Тогда договорись с этим типом и положись на меня. Понравится мне твой дядя?

— Нет.

— Ничего, — сказал покладистый Ронни, — я ему тоже не понравлюсь.

Джаз ненадолго даровал отдых барабанным перепонкам. У тех, кто подхватил саксофонный вирус, редко бывает большой перерыв между приступами. Вскоре они снова принялись за свое, и мистер Моллой галантно пригласил Пэт на танец. Дочь его, подмазывая губы, нежно засмеялась.

— Не знает, бедняжка, на что идет! — заметила она. Джон, впавший было в задумчивость, встрепенулся и обнаружил, что остался вдвоем с незнакомой девицей, которая, скорее всего, ждет занимательной беседы. Однако слов ее он не понял, а потому сказал:

— Простите?

Будь он менее отрешен, он бы не очень радовался. Мисс Моллой, зовущаяся Долли, принадлежала к тому виду девиц, с которыми застенчивому человеку нелегко. Конечно, она сверкала, но лучи были слишком острые. Желтые глаза глядели довольно грозно. В общем, скромностью она не отличалась и напоминала ему самку барса, которых он недолюбливал еще сильней, чем самцов.

— Я говорю, — объяснила она, — что ваша приятельница — храбрая девушка. Пошла танцевать с Мыльным!

— Простите, с кем?

Кажется, Долли Моллой все же смутилась.

— С моим отцом, — быстро ответила она. — Такое прозвище.

— Да? — растерялся Джон.

— Он очень интересный мужчина, но левша на обе ноги, — нежная дочь снова засмеялась. — Ну, вот, глядите!

Джон поглядел и не увидел ничего особенного. Напротив, для своих лет Моллой был очень прыток.

— Простите, — в третий раз сказал он, — я плохо разбираюсь в танцах.

— А Мыльный — еще хуже, — заверила дочь. — Дело не в том, что он наступает на ноги, это бы еще ничего, но он мечется! Вы хоть немного можете двигать ногами?

— Д-да… Кое-как… Вообще-то…

— Тогда — пошли. Мне просто не высидеть, когда они играют.

Джон нехотя встал и, уповая на Провидение, ввинтился в толпу.

Провидение не подкачало. Толпа была такая, что даже самые юркие просто топтались на месте. Это мог и он, а потому — успокоился и даже завел беседу.

— Вы часто здесь бываете? — спросил он, прижимая даму к стройной спине какого-то франта, тоже попавшего в пробку.