-Господа, как пленные офицеры, вы обязаны сдать свои шпаги нашему государю,– выйдя чуть вперед, сказал Меншиков видя, что принц Вюртембергский готов отойти обратно на свое место с оружием.

Пленные ничего не сказали, только обреченно вздохнули, принимая условия как данность. Даже сам принц прекрасно понимал всю подоплеку просьбы-приказа генерала от кавалерии, и он же первым преклонил колено, перед Петром протягивая ему эфес своей шпаги.

-Так не годится господа, я приму шпагу только у брата своего Карла, а у вас пусть примет светлейший князь!– с улыбкой сытого удава сказал собравшимся пленным царь России.

Как неизбежность восприняли выходку Петра пленные шведы, но ничего поделать не могли, подходя к трону, они все равно вставали на колено, правда, протягивали гарды шпаг не царю, а его любимцу, глядя в землю, запоминая минуты позора шведского оружия, минуты, которые навсегда превратятся в вечность! Но это только от высшего офицерского состава Меншиков принимал оружие, у всех штаб– и обер-офицеров принимал генерал Алларт, вяло проявивший себя при недавней битве, стоя с двумя третями войск в ожидании приказа к атаке, которого так и не последовало.

-Господин фельдмаршал, как здравице государя твоего, ныне спешно избежавшего нашего общества?– спросил сразу же Петр, после того как все шведские шпаги были отобраны.

-Благодарю, Великого государя о том, что он заботиться о нашем монархе, которому по причине тяжелого ранения в ногу срочно пришлось за четверть часа до окончания битвы отбыть из нашего лагеря, поручив оную моим заботам,– склонившись в поклоне, ответил фельдмаршал Реншильд.

-Молодец, что крамолу на государя не возводишь, да и весть ты мне хорошую сказал, за это жалую тебе шпагу,… но не твою, фельдмаршал, а российскую!– рядом с троном появился невзрачный человек, несший на вытянутых руках ножны со шпагой.

-Спасибо,– сердечно поблагодарил Петра швед, отступая обратно на свое место.

-Ну, что ж коли больше не на кого мне посмотреть, из гостей,– с нескрываемым превосходством посмотрел на поникших пленных генералов и сановников государь всея Руси.– Знаю я, что говорил вам, господа мой собрат, король шведский, просил вас в мои шатры на обед, и вот вы по его обещанию в мои шатры прибыли! Но вот брат мой Карл ко мне с вами в шатер не пожаловал, в чем пароля своего не сдержал, я его весьма ожидал и сердечно желал, чтоб он в шатрах моих обедал, но когда его величество не изволил пожаловать ко мне на обед, то прошу вас в шатрах моих отобедать.

Перебравшись сразу же после принятия всех шпаг у генералов в свой шатер вместе с окружением, царь махнул рукой вдоль приготовленных столов со снедью, тянущихся не на один десяток метров. Уже выпив по паре чарок, государь поднял свой кубок, делая тост: «За здоровье учителей, за шведов!»

-Хорошо же вы ваше величество отблагодарили своих учителей!– горько-иронически заметил один из шведских генералов.

А спустя полчаса, Реншильд сказал сидящим рядом с ним русским командирам, среди которых был и полковник «Русских витязей», что они с графом Пипером, которого не было на этом обеде, многократно советовали королю прекратить войну с Россией. И заключить с оной вечный мир, но к их глубочайшему сожалению Карл упорно не желал их слушать.

-Мир мне паче всех побед, любезнейшие господа!– воскликнул Петр с головы стола, обращаясь к шведам, рядом с ним лежала его шляпа, прострелянная шведской пулей, а на груди висел медный крест, погнувшийся от шведской пули.

Пленники е сидели и смеялись, пили за здоровье государя, но вот только они никак не могли прийти в себя от ужаса страшной катастрофы, так внезапно оборвавшей навсегда их величкое боевое поприще. После стольких усилий, таких многолетних побед и испытаний кончилось могущество их родины, и померкла слава их непобедимого вождя, ныне бежавшего от тех «диких варваров», которые некогда сами убегали с поля боя близ Нарвы…

-Я ведь говорил вам,– обреченно чуть пьяным голосом протянул шведский генерал Левенгаупт, оглядыв мрачно-пьяные лица своих соотечественников.

-Что вы говорили, генерал?– тут же поинтересовался Прохор, пьющий только по нужде, но никак не по личной необходимости.

Вместо Левенгаупта молодому полковнику ответил пленный шведский фельдмаршал, с печальным видов разглядывая столовые приборы, лежащие перед ним:

-Он нам рассказывал, в секрете от нашего короля, что «Россия пред всеми имеет лучшее войско», но мы ему не поверили. Так же генерал рассказал о битве при Лесной, объявлял, что русское войско непреодолимое. Ибо оно целый день вело непрерывный огонь, а из линии фронта отряд самого генерала смог выти только с большими потерями, при этом оставив весь обоз и артиллерию.

-Нет, мы бились так словно последний раз в этой жизни Альберт!– поднял на разговаривающих о нем мутнеющий взгляд Левенгаупт.– Много раз ружья невозможно было держать, потому что огненными они становились от пуль выпущенных из них, а позади фронтов не видима была земля за множеством падших пуль…

«Вот ведь привирают, любо дорого послушать, даже пьяные себя не обидят! А то наш государь-батюшка не писал Старшему брату о той битве, шведские лгуны, дрались они, видите ли! Да их за милую душу раскололи, они и пикнуть не успели,– про себя со злостью подумал Прохор, не до конца понимая этого странного жеманства с врагом, ведь враг есть враг и истреблять его нужно везде и повсюду!»

Несомненно, Петр тот государь, который достоин всякого восхваления не только своими подданными, но и врагами! Так сейчас думали все пленные, часть которых сейчас сидела за одними столами с русскими воинами, поникнув головами. Да, конечно это были только офицеры, но ведь и обычных шведских солдат не морили голодом, дав им вдосталь воды и по горбушке хлеба.

Остаток обеда, плавно превратившегося в пир, Прохор запомнил плохо, не было на этом праздновании ни четкого порядка, ни каких перерывов, кроме, разумеется, тостов значимых фигур, сидящих за столами. Вино лилось рекой, чаши и кубки пустели столь же быстро как родниковая вода в полуденный июльский зной в руках бурлака. Пиршество, замирая на какие-то минуты, разгоралось вновь, с новым пылом, вновь приносили полные бочонки с вином, тащили жареных поросят, гусей, откуда-то принесли целого теленка, водрузив его в центр стола, напротив места государя.

Недавние враги пили вместе за здравие государя России, желали ему дальнейших подвигов на военном поприще и долгих лет жизни, восхищались его умом и талантом полководца. Подхалимы тоже не забыли внести свое лепту, ну а государь… тот же человек и на лесть ведется, но подходит к ней с практической точки зрения, ведь сама лесть бывает разной: грубой как мужицкий топор или изящной, филигранной, словно стило ювелира. Во всем должна быть мера…

Вот только этой самой меры после четырех часов сидения за столами больше не наблюдалось, причем не только в винопитии, но и в обществе куртизанок и цыган, веселящих уставших солдат, сбрасывающих собственное напряжение всеми доступными способами. Серебряные рубли летели в ладошки распутных дев, взамен солдаты получали утешение на то недолгое время, пока она с ним, позволяя чувствовать себя простым пахарем, вернувшимся с сенокоса в родной дом, забравшегося в постель к своей нареченной.

Не выдержав столь долгого сидения и выйдя на свежий воздух, полковник витязей оказался в некой прострации, слабый ветерок не много согнал дурман алкоголя, но все же не так хорошо как того хотелось самому Прохору. Оставлять надолго застолье нельзя ни в коем случае, это Прохор понимал прекрасно, да и слова цесаревича о поведении при государе, будоражили воображение витязя, чутко улавливающего действительно важные моменты в общении, причем не только со Старшим братом, но и со всеми друзьями. Удивительный талант полковника много раз спасал его из неловких ситуаций, позволяя лавировать в «опасных» разговорах, ежели таковы имели место быть.

-Вышли подышать свежим воздухом, господин полковник?– тихо спросил кто-то за спиной витязя.