Линн подумала: «Если бы он принадлежал мне, не думаю, что я так легко смогла бы его отпустить». И она вспомнила, как, увидев его впервые, почувствовала исходящую от него легкость, яркость, ощущение полного счастья.

Он насмешливо взглянул на нее и спросил:

– Не одобряете?

– Я? Не мне судить. Но Роберт никогда бы… – Она осеклась.

Это было неправильно. Неправильно было упоминать о конфликте между Робертом и Энни. Проблемы нужно было держать внутри семьи, не вынося сор из избы. И она опять взглянула на фото Роберта, которое, будучи обычного размера, казалось, главенствовало в комнате. И в этот раз Том проследил за ней взглядом:

– Я разговаривал с Питом Монакко. Он хотел, чтобы я знал, какое впечатление на них всех произвел Роберт. Он, конечно, считает, что мы с Робертом очень близкие друзья.

При словах «близкие друзья» Линн вспыхнула и быстро произнесла:

– Да, Роберт впечатляет. Не знаю, откуда он берет свою энергию. Плюс ко всему, что он делает. Он еще взял на себя новый проект поиска средств для финансирования исследований СПИДа.

– Невероятная энергия.

Последовала пауза, словно оба они подошли к той черте, которую никто из них не должен был переступать. Разряжая атмосферу, зазвонил телефон.

– Да? Брюс? Слава Богу! Да, поскорее. Не пропустите его. – Она положила трубку. – Это Брюс из аэропорта. Они едут домой. Энни веселая, и мне не следует беспокоиться. – Она вытерла глаза. – Не беспокоиться. Можете себе представить?

– Но вам же сейчас намного лучше.

– Да. Я очень серьезно поговорю с Энни. Вы же говорите, что она смышленая девочка. Я поговорю с ней по душам. Я смогу до нее достучаться. – Пока она говорила, ей казалось, что она нашла правильный подход к этой проблеме. Обсуждая ее вслух, можно достичь понимания. Правда, Энни убежала, повинуясь какому-то безумному импульсу, но она же вернулась.

Следовательно, это еще не конец света. – Да, мне действительно легче, – повторила она. Том поднялся со словами:

– Раз дело обстоит таким образом, я вас покидаю. Моя сестра сегодня здесь последний день.

– Конечно! Просто замечательно, что вы пришли.

– Вы удивительная женщина, Линн. Но вы безнадежно устарели. О, я не имею в виду ваши наряды. Когда вы в обычной форме, вы выглядите так, как на Пятой авеню. Я имею в виду, в вас еще осталась старомодность небольших городков. Я выражаюсь туманно?

Отвечая на его улыбку, она сказала:

– Пожалуй.

– Я хочу сказать, что доверие нынче не в моде. – Он взял ее руку и поднес к своим губам: – Это то, чему я научился в прошлом году в Вене. Там они все еще это знают. «Целую вашу ручку, почтенная леди».

У входной двери, озадаченная и слегка растерянная, она повторила единственное, что пришло ей в голову:

– Это замечательно, что вы пришли. Огромное вам спасибо.

– Я здесь, когда бы вам ни понадобился. Помните это, – сказал он и вышел на дорожку.

Она осталась в том же замешательстве. Было ли это проявлением необычайной любезности с его стороны или нечто другое? В конце концов она была так неопытна. С двадцати лет ей почти не случалось разговаривать или оставаться в комнате наедине с каким-либо другим мужчиной, кроме Роберта. Но в любом случае она чувствовала себя польщенной. А для беременной женщины, озабоченной тяжелыми мыслями, это было приятное ощущение.

– Ну, вот и мы! – закричал Брюс, когда Эмили открыла входную дверь.

Линн раскрыла руки, и Энни бросилась в ее объятия. Брюс поглядел на них с улыбкой, и его очки влажно блеснули.

– Почему ты это сделала, дорогая моя? – воскликнула Линн. – Ты всех страшно перепугала. Почему? Тебе нужно было сперва поговорить со мной.

– Не сердись на меня. Я сама испугалась. Я испугалась, когда уже села в самолет. Я так хотела, чтобы все осталось как прежде, чтобы я этого не делала, но я уже не смогла бы выйти из самолета, ведь правда?

– Нет, радость моя, без парашюта не смогла бы. – И Линн прижала ее к себе еще крепче. – Но как ты в твоем возрасте вообще смогла купить билет?

– Там были большие девочки, которые ехали в колледж, и они разрешили мне сказать, что я их сестра. А когда я туда прилетела, у меня уже не было денег, чтобы вернуться обратно. Я израсходовала все, что было в моей копилке, на билет в один конец. Поэтому мне пришлось ехать к тете Хелен. Я позвонила в дверь, а там никого не было, и… – Повествование завершилось громким плачем. – Я хотела домой!

– Ну конечно! И теперь ты дома!

Но какой храбрый ребенок! Придумать такой план!

Энни оторвалась от матери, вытерла хлюпающий нос тыльной стороной ладони и тряхнула головой. Слезы прочертили полосы на ее лице. Смятый воротник загнулся под горловину пальто. Если б девочка была красивой, сказала себе в этот момент Линн, она не чувствовала бы к ней такой мучительной, такой покровительственной жалости. И она мягко повторила:

– Ну почему ты не сказала мне ни о чем?

Энни прорвало:

– Ты бы все равно не ответила! Здесь ужасно! В этом доме одни секреты. Ты больна…

Тут Линн вынуждена была прервать ее, возражая:

– Родная, я не больна. Иногда, когда женщина в положении, ее желудок ведет себя странно, вот и все. Это не значит, что я больна. Ты это знаешь. Я тебе все объясняла.

– Но я имею в виду не ту болезнь. А кроме всего, с Эмили тоже что-то не в порядке. Она изменилась. Она всегда в своей комнате. Она больше со мной почти не разговаривает.

Теперь уже наступила очередь Эмили вмешаться.

– Это не так, Энни. У себя в комнате я учусь. А кроме того, я же всегда с тобой разговариваю.

– Ты не разрешаешь мне заходить. И я знаю почему. Ты плачешь и не хочешь, чтобы я это видела. Никто не говорит мне правды. Когда ты поехала в больницу, ты сказала, что что-то съела, какую-то информацию…

– Кишечную инфекцию, – подсказала Линн.

– И это так и было, – подтвердила Эмили.

Я тебе не верю! Хочешь знать, что я думаю? Это папа что-то сделал.

– Что за безумная идея! – вскричала Линн. Может, им нужно было прислушаться к Джози и сказать Энни всю правду? Дети сегодня в курсе всего. Они знают об абортах и выкидышах, гомосексуализме и СПИДе, обо всем. Но Эмили не захотела бы. А это, в конце концов, была частная жизнь Эмили.

– Как ты могла такое подумать? – снова вскричала Линн.

– Потому что он противный. Тебе не нравится, когда о нем так говорят, но я не хочу, чтобы он возвращался домой. Не хочу! Не хочу!

Вот что породило его буйный гнев. К чему все его постоянные и упорные усилия научить ее играть в теннис или на пианино? Линн хотелось разреветься, но она знала, что не должна этого делать.

Как чужаки на незнакомой улице, не знающие, в каком направлении им свернуть, они в растерянности стояли в холле. Брюс прервал неопределенное молчание:

– Давайте, по крайней мере, разденемся и присядем.

– Вы, должно быть, умираете с голода, – быстро среагировала Эмили. – Я могу приготовить что-нибудь через пару минут.

– Нет, – ответил Брюс, – мы поели в самолете. Думаю, что вместо этого нам нужно поговорить.

Все последовали за ним в уютную гостиную, где Линн весь день поддерживала огонь. Брюс направился к камину и на секунду остановился. Он опустил голову, погрузившись в свои мысли, словно видел нечто, сокрытое в неровной дрожи огненных языков. Затем повернулся и с тем же серьезным выражением на лице начал говорить:

– Мы перекинулись парой слов обо всем этом по пути домой в самолете. Но самолет – не место для откровенных разговоров. Поэтому давайте открыто поговорим сейчас. Я хотел объяснить Энни то, что она уже сама отчасти поняла, а именно, что все люди разные, каждый имеет свои привычки и наклонности. У каждого свой характер. Один хорошо играет на фортепиано, другой обладает чувством юмора, третий вспыльчивый, четвертый, наоборот, спокойный. Но ясно одно: мы должны быть терпимее друг к другу.

В комнате стояла полнейшая тишина. Не привыкшие видеть Брюса столь серьезным, все его внимательно слушали.