Элеонора перевернула верхний лист бумаги так, чтобы прикрыть остальные, встала, поприветствовала пожилую женщину поцелуем в щеку и, приглашая рукой сесть, сказала:

– Вы явно в хорошем настроении, тетушка.

Женевьева села, слегка поправляя прическу.

– Вчера вечером я выиграла в фаро десять тысяч франков! Спасибо святым! Только я могу вернуть часть тех драгоценностей, которые я потеряла… – Она умолкла, потом потерла руки. – Но это совсем не имеет значения. Я пришла спросить… ах, я помешала тебе, – сказала она, выгибая шею, стараясь разглядеть бумаги на столе. – Это случайно не новые ноты?

– Нет, тетушка, – ответила Элеонора, возвращаясь на стул у стола. Она подняла страницу, как бы собираясь дать ее пожилой женщине. – Это доклад моего управляющего, рекомендующего, чтобы новый дренажный канал был…

– Дренаж! Нет, моя дорогая, – воскликнула Женевьева, отмахиваясь от бумаги, которую держала Элеонора. – Ты здесь, чтобы развлекаться, – начала она, всем своим видом напоминая человека, собирающегося говорить длинную обличительную речь.

Чтобы опередить ее, Элеонора схватила принесенный служанкой поднос и поднесла его к женщине.

– Булочку, тетушка? Никогда таких не пробовала. Вы, должно быть, очень гордитесь своим кондитером. – И она отломила кусочек, как бы подтверждая свою точку зрения.

Сбитая с мысли Женевьева снова поправила прическу.

– О-о, да! Я выкрала его у мадам де Вульте. – Она хихикнула и состроила комичную мину. – Ну, по правде говоря, мадам выкинула его вон, когда обнаружила в постели своего мужа. А я подобрала его практически у ее порога. – Она печально вздохнула. – Конечно, я не беспокоюсь о его отношениях с моим мужем, хотя подозреваю, что старший лакей…

Элеонора так и не донесла кусочек булочки до рта.

Потрясенная, она долго не могла ничего сказать.

– Тетушка… – начала она, бросила булочку на поднос и начала снова: – Вы хотели спросить меня о чем-то, когда вошли?

Женевьева сложила руки вместе.

– Ох, да, дорогая! Ты помнишь, я упоминала предстоящий концерт? – Элеонора кивнула. – Ну так вот, сестра мужа собиралась сыграть пьесу Бонни для клавикордов, а теперь решила не участвовать. – Женевьева фыркнула. – Если ты спросишь меня… она играет эту роль будучи давно беременной. И это в ее возрасте, подумать только, в тридцать девять! – Она на мгновение умолкла, будто пытаясь погасить свое возмущение.

Решив утешить ее, Элеонора улыбнулась:

– Возможно, ее муж хочет, чтобы она поберегла себя.

– Ее муж? Может ли он вообще что-либо сказать? Она не видела его уже три года. Нет, она лишь хочет порисоваться и привлечь к себе всеобщее внимание.

Элеонора ошеломленно опустилась на стул. Весь свет был сумасшедшим! Как легко они позволяли себя соблазнять и как охотно они играли роль оскорбленной добродетели! Может быть, граф Д'Ажене был прав, когда говорил, что любой француз сделал бы то же самое.

– Моя дорогая?

– Извините, тетушка, что вы сказали?

– Я спросила, не могла бы ты сыграть на клавикордах?

– Конечно, тетушка. – Возможно, от всего этого сумасшествия она сможет укрыться в музыке.

Женевьева была сама любезность, когда встала.

– Замечательно, моя дорогая. Уверена, ты сыграешь превосходно, – сказала она, направляясь к двери. – Ах да, если ты не возражаешь, я пришлю тебе немного косметики, более подходящей для тебя. У тебя такая необычная бледно-матовая кожа, моя дорогая, жаль превращать ее в слишком розовую. – Женевьева наклонила голову на один бок. – Вообще-то говоря, я не знаю, где я видела точно такой оттенок. Нет, нет, видела, но где?.. А! Конечно, да… но это не имеет значения. – Она отвернулась со смущенным видом.

– У кого, тетушка Женевьева? Может быть, я смогу попросить ее дать мне имя своего аптекаря.

– Нет, не думаю, что это будет умно, моя дорогая. – Женевьева пожала плечами и открыла дверь. – Матери графа Д'Ажене здесь нет.

Легкий полуденный бриз игриво теребил переливающийся золотом длинный шарф Элеоноры, когда она брела по дорожке, ведущей в сад, где под открытым небом подавался обед. Впереди открылась большая круглая лужайка, окруженная статуями и фигурно подстриженными кустами, образующими колоннаду. Несколько десятков других гостей входило через проходы в высокой живой изгороди позади статуй, ведущей к открытому пространству, словно спицы колеса. Стулья были расставлены по пять и шесть, и гирлянды плюща указывали дорогу к беседкам с едой, установленным на противоположном краю лужайки.

Позади Элеоноры появилась Женевьева с обеспокоенным видом.

– Ах, моя дорогая, спасибо Господу, что я нашла тебя. – Она рукой придержала Элеонору, чтобы остановить ее в тени одной из статуй. – Я была так рассеянна. Не могу понять, как я оказалась так глупа. Пожалуйста, не упоминай нигде, что я говорила с тобой о матери Д'Ажене.

– Нет, конечно, нет, если вы так хотите…

– Особенно Д'Ажене. Его ярость, как молния, которая убивает и исчезает. Но, Боже, какое опустошение она несет, явившись.

– Ярость? – смеясь, спросила Элеонора. – Не беспокойтесь, тетушка. У меня есть младший брат, и я привыкла иметь дело со вспышками мужского раздражения.

– Святой Боже, ребенок! Д'Ажене – зрелый мужчина, и в нем больше горячей крови, чем в любых трех из большинства мужчин, и он определенно не похож на чьего-то младшего брата.

До них донесся шум перебранки от столов, заставленных едой, и Женевьева покосилась в ту сторону.

– О Боже, опять то же самое. Я думала, что этот пустяк уже решен – я никогда больше не приглашу их одновременно. Извини меня, моя дорогая, – задумчиво сказала Женевьева и поспешила, чтобы замять скандал.

Элеонора осталась у статуи, не испытывая желания присоединиться к ссорящейся толпе. Она заметила, как прошлым вечером Д'Ажене, играя в карты, наблюдал за ней. Догадался ли он, что ее это волнует? Она была дурой, что позволила продемонстрировать свое беспокойство, когда подслушала обвинение в убийстве, исходившее от Рашана. То, что Д'Ажене убил кого-то, не удивило ее. Удивило то, что Рашан и остальные сели с ним играть в карты.

Элеонора нервно скрутила шарф. Дуэли оправдывались. Ими даже восхищались в этой так называемой цивилизованной стране – значит, не обвинение в убийстве заставляло других считать его… неудобным. Причина была в нем самом. В его темных глазах она увидела презрение к страху, и Элеонора сразу же поняла, что оно равносильно ее собственному. Но обманчивый страх Д'Ажене не волновал ее. Хотя не имело значения, что в отношениях с ним она почти потеряла почву под ногами, она должна биться за то, чтобы вновь обрести ее.

Элеонора взглянула на статую позади себя и обнаружила, что смотрит на некую огромных размеров принадлежность мужского тела. Она являлась частью усмехающегося сатира, несущего сопротивляющуюся нимфу. Элеонора вспыхнула и быстро отвернулась.

– Силен, – раздался сзади голос подходящего Д'Ажене. – Друг Дионисия. Парень особенно любил…

– Я вижу, что он любил. Она, однако, кажется, придерживается другого мнения.

– Возможно, он неуклюж.

– Разве мужчины не все такие?

Граф Д'Ажене отвесил ей необыкновенно изящный поклон.

– Нет, мадам, не все.

Элеонора опять покраснела, но присела в ответном реверансе.

– Может быть, вы и правы. Я встречала несколько более обходительных конюхов в Венгрии.

– Но не во Франции? Вы явно видели не настоящих конюхов. Прогулку верхом, мадам?

Ахилл заметил всплеск предвкушения в этих манящих зеленых глазах, и мгновенное согласие мелькнуло у Элеоноры на губах, но она колебалась.

Один конец ее длинного шарфа затрепетал в воздухе перед Д'Ажене, и он лениво потащил его, позволяя легкому ветерку теребить платок у себя в руке. Ахилл почувствовал, что заинтересовал ее, и инстинктивно поймал платок, не давая ему выскользнуть из пальцев.

– Прогулка верхом, месье? Не думаю, что у меня сейчас есть время. – Казалось, ей не нравилось золотистое соединительное звено между ними. Д'Ажене дернул за платок, как бы притягивая Элеонору ближе к себе. Она напряглась и бросила на него быстрый взгляд зеленых глаз, полный раздражения. – Мадам Дюпейре попросила меня принять участие в концерте. Я должна порепетировать, – заявила Элеонора. Она сделала шаг вперед и потянула шарф из руки Ахилла, как будто выдергивала соломинку из своих юбок. – Извините, месье, но моя тетя, кажется, занята улаживанием ссоры, а я обещала ей встретить остальных гостей к обеду. – И она ушла.