– Да, Элеонора, понял, как только легкомысленно выпил его. Было трудно не заметить… действие.

– Ах, тогда я боюсь, вам придется удовлетвориться явной возможностью. У меня нет приворотного зелья.

– На самом деле вы оперлись на шкаф, полный ими. Но я уверен, что буду больше удовлетворен без их возбуждающего действия.

Элеонора несколько поспешно отступила от шкафа.

– Нет, если я сама им стану, – сказала она, стягивая порванный охотничий жакет с плеч и бросая его на пол. – Теперь что мне следует сделать в первую очередь? Возможно, предложить себя?

Она распахнула перед лифа, выставляя округлую грудь над корсетом, потом слегка наклонила голову, чтобы посмотреть на Ахилла через полуприкрытые веки.

– Или, может быть, это недостаточно вас провоцирует?

Д'Ажене выпрямился:

– Элеонора…

Она развязала пояс своих юбок. Со свистом кембрика и батиста они упали на пол.

– Прекратите это!

– Нет, подождите! – Она начала выдергивать заколки из волос. Длинные, густые золотисто-каштановые локоны тяжело упали почти до колен, и Элеонора потрясла головой, чтобы разметать их.

Она услышала частое дыхание Ахилла и подумала, что распустить волосы оказалось не слишком хорошей идеей. Его глаза жаждали ее.

Одежда Элеоноры валялась на ковре: зеленая горка жакета и концентрическая рябь юбок, выглядевших зеленым озерком, в которое бросили гальку.

Одетая только в чулки, корсет и порванную рубашку, она подошла к достаточно невинно выглядевшему креслу. Уперев руки в бедра, Элеонора вопросительно посмотрела на Д'Ажене.

– Оно безопасно, – ответил он.

– Могу я доверять вам?

Уголки его губ приподнялись в двусмысленной улыбке.

– Нет.

Она сглотнула и отвернулась. Задавая вопрос, Элеонора уже знала ответ. Она действительно могла доверять ему. Это заставило ее с тревогой понять то, что в отличие от нее он никогда не старался обмануть. Как раз напротив, фактически с того момента, как они встретились, он был до неприличия искренним в своих желаниях. А она нет.

Элеонора робко опустилась в кресло, насторожившись, боясь услышать тихий щелчок. Звука не было. Кресло осталось обычным креслом. Она медленно расслабила часть мускулов.

– Слишком много ловушек для излишне доверчивых.

– Слишком много ловушек для привораживающих. – Тело Ахилла звенело в готовности, когда он глазами обводил мягкие очертания Элеоноры, сидевшей в кресле, обтянутом розовым бархатом. Бездумным жестом, перед тем как сесть, она перекинула захватывающий дух водопад своих волос через плечо вперед, и теперь они частично покрывали ее тело, как извилистый ручей, журчащий вдоль вычурных изгибов берега.

Ахилл сорвал с себя остатки рваной рубашки и куртки и намеренно бросил их поверх ее юбок. Символичный, но недвусмысленный жест, и, увидев в свете свечей, что она покраснела, он понял, что жест не был напрасным. Он тоже мог привораживать.

– Но скоро я и сама окажусь в недоумении, – заметила она. Ее слова донеслись до Ахилла через дымку собственных мыслей. – Я здесь, сижу с вами, пью вино…

– Будучи чрезвычайно привораживающей, – прервал он ее.

– Сейчас да, но чуть раньше… Я и правда подумала, что вы можете… – Через полуприкрытые глаза Ахилл увидел, как Элеонора повернулась к нему, ее грудь приподнялась. Боже милосердный, он хотел ее! – Я подумала, что вы можете… – Она осеклась, облизнула губы и закончила шепотом: – Можете изнасиловать меня.

– А теперь вы думаете, что нет?

В ее глазах засветилась тревога. Бокал слегка задрожал в руке. Его тело на мгновение напряглось, но он убедил себя, что ее беспокойство происходит от смущения, а не от ситуации.

– Что я за женщина, если сижу здесь в таком виде… и пью с вами вино! – Элеонора поставила бокал на рядом стоящий столик.

Ахилл прошелся глазами по ее ласкающему взор телу, потом подумал о женщине, с которой он играл в карты, о ее сообразительности, когда они сидели, притворяясь в отсутствии интереса друг к другу, подумал о том, как она схватила его за руку, когда он вел ее к ужину и ей задали вопросы о детях. Картинки одна за другой вспыхивали в его мозгу…

– Что вы за женщина, Элеонора? Красивая женщина. Но ваша красота заключается не только в лице и фигуре, но и в вашем уме, понятливости, силе, страсти, мужестве…

– Мужестве! Я в ужасе неслась от вас!

– В ужасе ли, Элеонора? А? Она отвела глаза.

– Да, черт вас дери. С чего бы это я побежала? Ответьте мне? С чего? – Она встала и начала ходить взад-вперед. – Посмотрите на себя! Вы скорее похожи на того проклятого сатира, чем на обычного мужчину. – Она сложила руки под грудью. – Разумеется, я бежала от вас в ужасе. Вы привязали меня к дереву, порвали на мне одежду…

– Я человек страстей.

Она была прекрасна в своем возбуждении. Волосы овевали ее великолепное тело, словно нимб огня… В ней была такая страсть! Она почти соответствовала его собственной.

Он замер от этой мысли. Возможно, она действительно была такой же.

– Страсть, – бросила Элеонора, ее глаза горели ярче любого пламени. – Это то, что вы…

– Посмотрите на меня, Элеонора. И скажите, что вы видите. – Скажет ли она ему правду?

Она бросила на него быстрый взгляд сверху вниз, в то время как он сидел расслабившись в кресле. На ее щеках проступили красные пятна, и она отвернулась.

– Посмотрите на меня, – потребовал Ахилл. – Что вы видите?

– Это еще одна из ваших дьявольских игр? Что, вы думаете, я вижу? Уверена, здесь есть где-нибудь зеркало. Вот и посмотритесь в него.

– Я хочу, чтобы вы мне сказали об этом.

– Сказать вам что, черт подери? – раздраженно спросила она. – Какое это имеет значение?

– Правду, Элеонора. Правда имеет значение. В этом мире притворства и положения в обществе глаза – единственные ворота к истине. Что вы видите?

– Что я вижу? Мужчину, развалившегося в кресле.

– Забудьте о кресле. Скажите мне о мужчине. Она посмотрела на него.

– Он не носит согласно моде парик, а лишь длинные черные волосы до плеч и оставляет их не по моде ненапудренными.

– Неискренне, Элеонора. Для вас это не имеет значения.

– Искренне то, что его черные глаза похожи на глаза дьявола, поэтому… – Она запнулась, ее глаза заполнило смятение. – Святой Стефан, Святой Стефан, как я здесь оказалась? – Она подбежала к куче одежды, вытащила свой жакет и набросила его на себя.

– Почему вы не продолжаете? – спросил Ахилл. Элеонора покачала головой, но не ответила.

– Что вы увидели такого, о чем не хотите мне сказать?

– Зачем вы дразните меня своими играми? – прошептала она.

– Это больше не игра, так ведь, Элеонора? – Ахилл встал и подошел к ней сзади. Он погладил ее плечи, открывая для себя тепло ее кожи цвета слоновой кости. – Что вы видите, когда смотрите на меня в страсти, а? – Он потерся лицом о ее волосы. – Что? Ведь вы видите не мою страсть – хотя она несомненна, – вы видите свою…

– Не говорите так, – попросила она.

– Почему нет? Почему не сказать, что ваша собственная страсть так же велика, как и моя?

– Нет, нет, слова делают ее реальной. – Она протянула руку и коснулась его, тепло ее пальцев слилось с его теплом. – Я не хочу, чтобы она была реальной.

Он провел руками вдоль ее рук, потом обратно. Знала ли она, о чем говорят даже незаметные движения ее тела?

– Вы хотите, чтобы она была реальной, Элеонора, но вы боитесь, что этого не произойдет. Так ведь? В этом заключается ваш страх.

Он поцеловал ее в шею и почувствовал, как ее тело ответило ему дрожью.

– Нет, Ахилл. Мой страх – это вы.

Он обнял ее, прижавшись грудью к спине Элеоноры и обхватив ее грудь руками.

– Я не хочу, чтобы ты боялась. Я хочу быть твоим любимым.

Она покачала головой, ее волосы прошуршали по его коже дразнящей мягкостью и сказала:

– Нет. Я не могу. Я не могу.

Он поцеловал нежное место под ухом.

– Ахилл, нет.

Он поцеловал ее еще раз и медленно провел губами по шее, вверх и вниз, и тихо сказал: