– Ты умна и предусмотрительна, моя любовь, – согласился Мортимер. – И всегда права.

Она ласково улыбнулась ему. Как бы она хотела – она часто думала об этом, – чтобы Мортимер был королевского происхождения и чтобы она вышла замуж за него, а не за недостойного жалкого Эдуарда.

Хью Диспенсер ехал неподалеку от королевы и ее свиты. По распоряжению Изабеллы для него подыскали самую захудалую клячу, на которой он и восседал – он, знавший толк в лошадях, любивший их и обладавший, так же, как и король, лучшей конюшней в стране. Мало этого, в каждом городе, через который проезжали, было приказано трубить в трубы и громогласно объявлять, кто именно сидит верхом на старом жалком одре: государственный преступник и любовник короля!

Хью находился в полном отчаянии, что, возможно, помогало ему легче переносить унижения, которым его подвергали. Он прекрасно знал, какой конец ему уготован и что избежать этой участи не удастся, и молился об одном: чтобы хватило сил мужественно встретить смертные муки.

Он ничего не ел с тех пор, как его схватили, исхудал и чувствовал себя совсем больным, но голода не испытывал.

Королева время от времени поглядывала на него с опаской.

– Смотри, выглядит, как сама смерть, – говорила она Мортимеру. – Неужели он лишит нас полного удовольствия от мести?

– Вполне вероятно, – отвечал Мортимер. – Мне кажется, он сам ждет не дождется кончины. Приглашает ее.

– Не хочу, чтобы она пришла к нему раньше времени, – сказала Изабелла. – Это огорчит меня.

– Не стоит ждать, пока доберемся до Лондона, любимая. Он не вынесет путешествия. Остановимся в Гирфорде и будем судить его там. Так будет безопасней.

– Но я обещала моим милым лондонцам, что устрою для них развлечение! Им так хотелось увидеть, как Хью Диспенсер болтается на виселице.

– Если не задержимся в Гирфорде, – повторил Мортимер, – он тихо умрет по дороге.

– Хорошо, пусть будет по-твоему, – согласилась королева.

Они доехали до Гирфорда и там остановились, чтобы судить Хью Диспенсера.

Стража уведомила его об этом.

– Что, не думал небось, когда забавлялся с королем, – насмешливо сказал один из стражников, – чем все кончится?

Хью ничего не ответил. Он слишком устал, чтобы говорить. Да и говорить было нечего. Никаких чувств – только усталость и безразличие.

Его провели в залу, где восседали судьи. Их возглавлял сэр Уильям Трассел, человек, от которого нельзя было ждать пощады или снисхождения. Трассел воевал недавно против короля на стороне Томаса Ланкастера и, когда тот потерпел поражение, бежал из Англии на континент. Но вернулся оттуда с королевой Изабеллой и был сейчас одним из самых верных ее приверженцев.

Он долго и много разглагольствовал, перечисляя преступления, в коих обвинялся Хью Диспенсер.

Ему вменялось в вину, что он использовал государственную казну для личной выгоды и обогащения; что по его наущению был казнен «святой» Томас Ланкастер, а также скрывались от народа чудеса, происходившие возле гробницы казненного; что из-за его неразумных советов была проиграна битва при Баннокверне… В общем, во всем плохом, что случилось с Англией после смерти Гавестона, во всех ее несчастьях и бедах был виновен Хью Диспенсер, и только он.

Надежды на снисхождение не оставалось.

Тягучим голосом главный судья говорил:

– Хью Диспенсер, все добрые люди нашего королевства согласны в том, что ты преступник и вор и заслуживаешь быть повешенным, а также изменник и предатель и заслуживаешь быть четвертованным. Ты был велением короля и по всеобщему согласию удален из страны, но вернулся, не имея на то разрешения, ко двору – и заслуживаешь быть обезглавленным. Ты внес раздор между королем и королевой и между другими людьми в нашей стране – и за это тело твое будет выпотрошено, а внутренности сожжены. Итак, получай то, что ты заслужил, гнусный преступник и злодей!

Хью прослушал приговор с вялым равнодушием: иного он не ожидал. То же сделали они недавно и с его отцом.

Такова была их месть; он знал с той минуты, как его схватили, что с ним поступят именно так, и не иначе.

Все, что ему сейчас оставалось, – молиться, чтобы Бог дал стойкость и силу вынести то, что еще предстоит.

Королева приказала, чтобы приговор привели в исполнение немедленно, без задержек. Пускай скорее умрет – тогда придет удовлетворение и спокойствие к тем, кого он пытался изничтожить или ввергнуть в унижение.

На него напялили длинное черное одеяние, на котором был грубо вышит его собственный герб. А поскольку он правил государством и королем, сказали ему, то на голову следует надеть корону… сплетенную из листьев крапивы. В таком виде его поволокли из замка на улицы города, где уже установили виселицу.

Она была очень высокой – чтобы все люди могли видеть казнь этого человека.

Королева сидела совсем близко от эшафота, по бокам от нее находились Мортимер и епископ Орлтон – им всем хотелось не упустить ни одного движения изуродованного тела, ни одной гримасы страдания на лице приговоренного.

Когда вконец изможденного, еще недавно такого красивого мужчину подтягивали на веревке, Изабелла больше всего боялась, что он испустит дух прежде, чем ему начнут поочередно отрубать конечности и делать все прочее, согласно жестокому приговору.

К ее удовольствию, этого не случилось: она видела, как страдальчески дрогнули губы Хью, когда его вынули из петли, сорвали с него одежду и бросили на скамью для дальнейших истязаний.

Вот он, подумала она с удовлетворением, тот, из-за кого я была так унижена, кого предпочли мне, законной супруге… Кто лишил меня на долгие годы спокойствия, заставил уехать из Англии; кто намеревался окончательно отобрать у меня мои законные права. Вот он, распростертый передо мной, ничтожный, почти уничтоженный… Понесший то, что заслужил…

Однако полного удовлетворения местью не наступило. Ей хотелось, чтобы всем было видно и слышно, как он мучается, как страдает. Но он молчал. Лишь один раз до ее ушей донесся легкий стон – однако все равно это не были громкие мольбы о помощи, о прощении.

Изабелла нашла руку Мортимера, сжала ее. Он ответил на пожатие. И оба подумала об одном: хорошо бы прямо сейчас очутиться в доме, на постели… Но приходилось ждать…

Да, такого конца для Диспенсеров они страстно желали, об этом мечтали многие месяцы и годы…

Теперь оставался король.

Эдуард почти оцепенел от горя. Почему, о почему жизнь так жестока к нему? За что? Сначала отняла Гавестона, теперь – Хью. Отчего любовь, его искренняя, подлинная любовь приносит одни несчастья?

А что будет с ним самим дальше? Ему не хотелось об этом думать.

Его отвезли в замок Кенилворт. Кузен Генри Ланкастер посетил его и сказал, что рад приветствовать короля в качестве своего гостя.

Генри смотрел на него с нескрываемым участием. Странно, но казалось, что тот вполне понимает и разделяет чувства короля.

– Не бойтесь, милорд, – сказал он, – я не причиню вам никакого вреда.

Не удивительно ли слышать подобные слова от своего подданного? Эдуарду полагалось бы испытывать гнев, страх, удивление, но ничего этого не было. Только одна мысль: Хью мертв. Они его убили… Больше никогда я не увижу его… Нигде и никогда…

Он лежал на роскошной постели в комнате, специально приготовленной для него. Знал, что возле дверей стоит стража. Значит, он пленник. Он, король, – пленник! И чей? Собственной жены! Не забавно ли?.. Нет, чудовищно!

«О, Изабелла, Изабелла, – думал он. – Никогда я не понимал тебя достаточно хорошо. Все эти долгие годы ты была такой мягкой, такой податливой. Ты родила мне детей. Ты терпеливо ожидала, когда я сочту возможным обратить на тебя внимание, разделить с тобой ложе… Красавец и умница Гавестон так и не разгадал твоих подлинных мыслей. Мой дорогой Хью обнаружил их слишком поздно. И я долго не хотел ему верить… Теперь у тебя любовник – Мортимер, мой заклятый враг… О Изабелла, Изабелла…»