Хлебников был легок на подъем и совершенно непритязателен в быту, поэтому он запросто мог выйти на любой станции и остаться на несколько дней, а то и больше, в незнакомом месте. Так случилось и этой осенью, когда он ехал из Армавира обратно в Баку. По дороге Хлебников заехал в Дагестан, где был только однажды в юности и где у него не было никаких знакомых. В ауле около Дербента, среди горцев, он провел две недели. Хлебникова задержала удивительная природа этого края. Впечатления от Дагестана отразились в стихотворении «Цыгане звезд»:
Цыгане звезд
Раскинули свой стан,
Где белых башен стадо.
Они упали в Дагестан,
И принял гордый Дагестан
Железно-белых башен табор,
Остроконечные шатры.
И духи древнего огня
Хлопочут хлопотливо,
Точно слуги.
Но Хлебников забыл, что теперь настали совсем другие времена и без ведома государства уже нельзя было ступить ни шагу. Документов на проезд в Дагестан у него не было, и его арестовала ЧК. Впрочем, вскоре поэта выпустили и он уехал дальше в Баку. Об этом приключении Хлебников рассказывает в своем поэтическом дневнике.
Ручей с холодною водой,
Где я скакал, как бешеный мулла,
Где хорошо.
ЧК за 40 верст меня позвала на допрос.
Ослы попадались навстречу.
Всадник к себе завернул.
Мы проскакали верст пять.
«Кушай», — всадник чурек отломил золотистый,
Мокрый сыр и кисть голубую вина протянул на ходу…
(«Ручей с холодною водой…»)
Далее Хлебников рассказывает, как через день «Чека допрос окончила ненужный» и он уехал или, скорее, вынужден был уехать в Баку. И вот Хлебников прощается с Дагестаном, который он успел узнать и полюбить за эти две недели:
Овраги, где я лазил, мешки русла пустого,
где прятались святилища растений,
И груша старая в саду, на ней цветок богов —
омела раскинула свой город,
Могучее дерево мучая древней крови другой,
цветами краснея,
Прощайте все!
Прощайте, вечера, когда ночные боги, седые пастухи,
в деревни золотые вели свои стада.
Бежали буйволы, и запах молока вздымался деревом на небо
И к тучам шел.
Прощайте, черно-синие глаза у буйволиц
за черною решеткою ресниц,
Откуда лились лучи материнства и на теленка и на людей.
Прощай, ночная темнота,
Когда и темь и буйволы
Одной чернели тучей.
И каждый вечер натыкался я рукой
На их рога крутые,
Кувшин на голове
Печальнооких жен
С медлительной походкой.
Хлебников одинаково прощается и с людьми, с которыми он встречался, и с буйволами, и со старой грушей. Встречи с природой давали то, что не могли дать беседы с наркомом просвещения или с «председателем чеки». В погоне за новыми впечатлениями и новыми встречами Хлебников опять едет в Баку. Он чувствует, что там его ждет что-то важное, что-то должно свершиться в его жизни и в его работе.
Глава седьмая
РУССКИЙ ДЕРВИШ
1921
С удостоверением сотрудника Литературно-издательского отдела Оргбюро Конференции пролеткультов Хлебников в октябре 1920 года появляется в Баку. Он не случайно выбрал Баку: этот южный город манит к себе многих поэтов и писателей, бежавших от ужасов Гражданской войны и голода в столицах. Хлебников сразу попал в пусть и не всегда приятное, но хорошо знакомое общество. Было два центра притяжения: Бакинский университет и Кавказская РОСТА, художественным отделом которой к тому времени заведовал Сергей Городецкий.
Там же работал Алексей Крученых. Он уехал на Кавказ гораздо раньше, спасаясь от мобилизации в царскую армию. Некоторое время жил в Тифлисе, где успел организовать футуристическую группу «41О» и выпустить несколько сборников, а в 1919 году переехал в Баку. Давно уже отгремели футуристические бои, и от прежней близости Крученых и Хлебникова ничего не осталось. По инерции они продолжали считаться друзьями. Хлебников выразил отношение к бывшему соавтору в стихотворении 1921 года, которое так и называется: «Крученых».
Лондонский маленький призрак,
Мальчишка в 30 лет, в воротничках,
Острый, задорный и юркий,
Бледного жителя серых камней
Прилепил к сибирскому зову на «чёных».
Ловко ты ловишь мысли чужие,
Чтоб довести до конца, до самоубийства.
Характеристика не очень лестная. В Баку Крученых мизерным тиражом продолжал печатать поэтические сборнички, как он делал это раньше. Там он стал помещать и стихи Хлебникова, но больше пяти-шести стихотворений опубликовать не мог.
Очень изменился и Сергей Городецкий. В Баку он служил непосредственным наблюдающим за работой над «Окнами РОСТА» и украшением города агитационными плакатами. И у Крученых, и у Городецкого были хорошо налажены литературные связи; они сотрудничали в газетах «Коммунист» и «Бакинский рабочий»; Городецкий вел в Баку Цех поэтов, возглавлял журнал «Искусство» и литературную часть Политуправления Каспийского флота.
В Бакинском университете преподавал Вячеслав Иванов. Он появился в Азербайджане после того, как в Москве умерла его жена Вера Шварсалон и он остался один с двумя детьми: Лидией и маленьким Димой. Он хотел некоторое время пожить в санатории в Кисловодске, но фронт приближался, и Ивановым пришлось переехать в Баку. Там Вячеслав Иванович оказался почти одновременно с Хлебниковым. Вскоре Иванов был избран профессором по кафедре классической филологии. Жил он там же, в университете. Из всех старых знакомых этот человек изменился меньше других, и Хлебников стал часто у него бывать. Правда, с точки зрения Иванова, изменился сам Хлебников. На «башне» Иванов знал его совсем не таким.
Кроме университета и РОСТА, в Баку были и другие учреждения культуры. Работал народный университет «Красная звезда» (в нем Хлебников будет выступать), издавались журналы и газеты на русском языке, работали театральные мастерские. Конечно, жизнь в Баку не была идиллией. Большевики, приходя к власти, как и везде, устраивали кровавый террор. Во время приезда Хлебникова, в октябре 1920 года, ученик Вячеслава Иванова Моисей Альтман (в будущем известный литературовед) записал в дневнике: «Местная ЧК стала себя заявлять: расстреляны 69 человек — и еще, и еще. Доколе, Господи? Не довольно ли? О, сколько пребываем мы в чистилище, когда же, наконец, будем в раю? Будем ли вообще? Есть ли дорога сквозь гробы? Как проберемся мы сквозь все эти с каждым днем растущие кладбища?» [119]
