– А теперь, – крикнул американец или ирландец с теми самыми острыми чертами лица, – от души поприветствуем нашего следующего участника! – и сам первый захлопал, электроорган заиграл типа марша, и вот, за какой-то брюнеткой в костюме с низким вырезом, в сетчатых чулках до самой задницы, как у танцорки, – он очень мрачный, а она улыбается, зубы прямо выскакивают, – вот он, мой Говард, шагает в своем лучшем костюме.

Меня по-настоящему стошнило после чая; все шло к тому, что меня на самом деле стошнит, и точно, стошнило по-настоящему после чая, все начисто вылетело со свистом. Но, немножечко отдохнув, я почувствовала себя лучше, поэтому поднялась наверх, накрасилась очень старательно и надела вечернее черное платье, которое без спины, спустилась, немножечко посидела спиной к огню. Потом, за добрый час до «Снова и снова» (так называется, кстати сказать, потому, что ты вроде бы можешь снова и снова выигрывать деньги или еще что-нибудь) включила ТВ. Сердце у меня чуть ли не в рот выпрыгивало. Предположим, что-нибудь стрясется, например, лампа перегорит перед самым началом шоу. Предположим, замкнет электричество. Предположим, пробки вылетят, я в подобных вещах безнадежна, это было дело Говарда. Я немножечко обозлилась, что Говарда нет, а потом увидела, до чего это глупо. Так или иначе, все, можно сказать, обошлось хорошо. Пока шли новости с Гарольдом Макмилланом, и с президентом Кеннеди, и так далее, – персидский шах, Адам Фейт, – я ужасно гордилась, зная, что Говард сейчас как бы к ним приобщается, попав на ТВ.

Ну, Говард был вторым, первой участвовала старуха с подбородком торчком, которая очень кичилась своими восьмьюдесятью девятью годами или вроде того и настойчиво пожелала станцевать, продемонстрировать свои спортивные брюки. Ведущий викторины ей, конечно, подыгрывал, задавал легкие вопросы про кулинарию, помогал давать правильные ответы, потом обнял, поцеловал, и все радостно завопили. Так что Говарда поджидали небольшие проблемы, Говард серьезного типа, ему вряд ли захочется танцевать, или скалиться, как обезьяна, или откалывать глупые шутки. В любом случае, я запомнила каждое слово, сказанное в тот вечер. Сначала ведущий викторины сказал:

– Как ваше имя, сэр? – И Говард ответил, тогда ведущий викторины сказал: – Чуть погромче, пожалуйста. – И Говард зычно рявкнул так, что задребезжали безделушки на каминной полке. – Вы женаты, сэр? – И Говард сказал, что да. – А чем вы занимаетесь, сэр? – И Говард сказал, что торгует подержанными машинами, и это почему-то вызвало очень продолжительные аплодисменты. До сих пор не пойму почему. – А какие у вас хобби? – спросил ведущий викторины. И Говард серьезно сказал:

– У меня только одно хобби, это – моя жена. – После чего все практически упали.

Ведущий викторины хлопал до упаду, первый радостно заголосил, а я себя чувствовала глупо, но гордо. Я очень надеялась, что Миртл смотрит. Конечно, я знала, она будет сидеть и смотреть, как пришитая, точно так же, как мама и папа, да и, если уж на то пошло, все соседи, только Миртл наверняка скажет, будто забыла посмотреть, или их с Майклом куда-то заранее пригласили, или еще что-нибудь. Мне хотелось, чтобы Миртл признала, что она смотрела, не прикидывалась, будто нет. Хотелось, чтоб она про меня услыхала, что я – единственное хобби Говарда. Потом ведущий викторины сказал:

– И на какие вопросы вы хотели бы отвечать, Говард? – Теперь он отбросил «сэр» и держался совсем запросто.

И Говард сказал:

– Про книги.

Ведущий викторины кликнул девушку в сетчатых чулках с широкой улыбкой, точно это было ее шоу, и попросил принести вопросы про Книги. Тут все и началось, и у меня сердце заколотилось так, что я почти чувствовала его на вкус.

– Первый вопрос за один фунт, – сказал ведущий викторины. Думаю, будет проще, раз уж он решил держаться совсем запросто, называть его дальше по имени, то есть Лэдди О'Нил, настоящая собачья кличка. Так или иначе, Лэдди сказал: – Что было б лучше на завтрак – Шекспир или Бэкон?

– Вопрос чертовски глупый.

Публика не знала, как на это реагировать, а я вспыхнула, – очень уж это типично для Говарда, – но ведущий викторины, то есть Лэдди, только посмеялся и сказал:

– Он и должен быть глупым, ведь первый вопрос всегда такой.

Тогда Говард расплылся в широкой улыбке и сказал:

– Ладно, Бэкон, только я предпочел бы запить его чуточкой Шелли.

Никто из публики не понял, но Лэдди завопил до упаду и сказал:

– Очень хорошо, в самом деле отлично, имея в виду, разумеется, шерри. А теперь вопрос номер два, за два фунта. Какие три сестры писали книги под именем Белл?

И Говард сказал:

– Сестры Бронте. А именно, Шарлотта Бронте, 1816–1855, Эмили Бронте, 1818–1848, и Анна Бронте, 1820–1849. Они называли себя, соответственно, Каррер Белл, Эллис Белл и Эктон Белл.

Это всех чуточку ошеломило, можно сказать, а у бедного старичка Лэдди О'Нила прямо челюсть отвисла, будто он, стоя, вдруг умер.

– Ох, – сказал он. – Верно. Только у меня ничего этого не написано.

– Все правильно, – сказал Говард. – Уж поверьте мне на слово. – И вид у него был очень самодовольный и самоуверенный.

– Вопрос номер три, – сказал Лэдди, – за четыре фунта. – И начал читать вопрос, как малый ребенок, немножечко спотыкаясь на разных словах. Видно было, он не слишком-то много про это знает. Но он был услужливым милым мужчиной, нельзя было не чувствовать к нему симпатии. Мне только хотелось бы, чтобы Говард был чуточку проще, не таким серьезным и строгим. И тут, ожидая вопроса, Говард мне неожиданно подмигнул, и я, точно дурочка, подмигнула в ответ. – За четыре фунта, – сказал Лэдди. – Вопрос из трех частей, и вы на все должны ответить правильно. Назовите авторов трех следующих книг семнадцатого века. «Геспериды». «Religio Medici». «Тетрахордон».

Не могу вам передать, как он выговаривал эти названия, заикался, запинался, стараясь преподнести это публике типа шутки. А Говард перебил, пока он еще выговаривал, и сказал:

– «Геспериды» – религиозные стихи Роберта Геррика, 1591–1674. «Religio Medici», или «Религия доктора», написана сэром Томасом Брауном, 1605–1682. «Тетрахордон» – книга о разводе, написанная Джоном Мильтоном. – Он улыбнулся, как бы стиснув губы, а потом добавил: – Извините, 1608–1674.

Ну, видно было, публика не совсем понимала, как ко всему этому относиться. Говард так много знал, отвечал прямо в яблочко и слишком быстро. Публике нравится, если ты в чем-нибудь ошибаешься и нуждаешься в помощи или чуточку медлишь с ответом, а тут вот он, Говард, все знает, дает информацию, которой у него не спрашивают, поэтому казалось, будто он выпендривается. Я хотела ему крикнуть про это, но, разумеется, ничего не могла сделать, только зубами рвать в клочья носовой платок и немножко постанывать. Тогда Лэдди О'Нил сказал:

– Знаете, Говард, по правде сказать, не надо нам сообщать эти даты, – и обнял одной рукой Говарда. Видно было, действительно очень милый мужчина. – Мы восхищаемся вашими знаниями и так далее, Говард, только просто давайте ответ, и больше ничего. О'кей?

Говард улыбнулся на это, и тут публика решила отнестись к Говарду очень мило, захлопала и весело закричала. Публика в самом деле очень странная вещь.

– Хорошо, – сказал Лэдди. – Восемь фунтов. – И прочистил горло. – Вы должны назвать мне авторов следующих поэтических строк. Готовы? – И он начал читать очень сдавленным голосом: – «Есть чары в музыке, которые смягчают свирепые сердца».

– Уильям Конгрив, – сказал Говард. – Из его пьесы «Невеста в трауре».

– «Достойный человек – достойнейшее Божие творенье».

– Александр Поп, – сказал Говард. – «Очерк о человеке».

Дело становилось скучноватым.

– «Все славные пути ведут к одной могиле», – сказал Лэдди.

– Томас Грей. «Элегия, написанная на сельском кладбище».

И тут Лэдди О'Нил немножечко огорошил Говарда. Он сказал:

– «Я поджарил яйцо на раскаленном тротуаре».