— Нет, вы беседуете именно со следователем, — сказал Денис и, стремясь хотя бы в порядке психологического эксперимента поколебать невозмутимость собеседника, побудить его к опрометчивым словам и поступкам, продолжил: — Со следователем, коллега которого, капитан Стуков, к счастью для Постникова, для исхода всего дела, произвел тщательные расчеты скорости движения по дороге Селянина… — Денис подробно изложил Чумакову сущность этих расчетов. — Согласитесь, выводы Стуков сделал сенсационные.

— Воистину, с вами не соскучишься, — сказал Чумаков без прежней бархатистости в голосе. — Прямо-таки шкатулка сюрпризов. Но позвольте мне, грешному, и попенять вам. Все-таки я руководитель вышеозначенного Постникова, могли бы, как говорится, поставить в известность о его алиби и без внешних эффектов.

Денис с удивлением уловил глубоко в себе нечто похожее на профессиональную гордость: оказывается, непробиваемый, неуязвимый Чумаков, как и все люди, подвержен и волнению, и растерянности. Похоже, что своим сообщением Денис попал в самое больное, самое уязвимое место этого человека. Теперь Денис знал точно: Чумакову больше всего на свете хотелось обвинить Постникова, сделать его ответственным за смерть Селянина. Почему?

— Поверьте, Федор Иннокентьевич, никаких эффектов, — дружелюбно сказал Денис и даже руками развел: виноват, мол, что получилось так нескладно. — Сказал вам об этом, когда пришлось к слову. До этого я с удовольствием слушал вас. А вообще-то, сообщил вам совершенно доверительно. Тайна следствия не подлежит разглашению.

— Тогда, если это не еще более страшная тайна следствия, может быть, посвятите, почему освобожденный от обвинения Постников до сих пор не знает об этом и ему не разрешен выезд из Таежногорска?

— Так он же в служебной командировке в Таежногорской ПМК и даже призвал вас прибыть для решения кардинальных вопросов перспективного развития колонны. — Денис с невозмутимым видом достал папку, вынул из нее телеграфный бланк, подал Чумакову. — Получали, Федор Иннокентьевич?

— Получал, — даже не заглянув в текст телеграммы, подтвердил Чумаков. — Разочарован я вами, товарищ Щербаков. Больны вы подозрительностью. Это что же такое получается? Похоже, вы даже за моей служебной перепиской установили контроль?

Сделав вид, что не слышит и не замечает гнева в голосе Чумакова, Денис заметил спокойно:

— А между прочим, по мнению Афонина, в вашем прибытии сюда не было срочности.

Длинные, с выхоленными ногтями пальцы Чумакова плотно сомкнулись в кулак, и голос, когда он заговорил, был оскорбленным:

— На это я мог бы сказать: никакому нижестоящему руководителю внезапный приезд его начальника не в радость… Если вас заинтересовала целесообразность моего приезда в Шарапово, ознакомьтесь с протоколами совещания, которое я вчера провел в ПМК. Но я скажу по-другому: не слишком ли широко понимаете, товарищ Щербаков, свои служебные функции? Или, говоря по-старинному, по плечу ли своему рубите дерево? Я ведь, простите за банальные слова, на самом деле номенклатурный работник, причем не областного, а союзного масштаба. И знаю дорогу к прокурору области и в другие руководящие инстанции.

Можно было, честно говоря, и даже хотелось ответить резкостью. В скольких лицах предстал в этой комнате Чумаков? Прямо маски Аркадия Райкина… И все-таки на резкость нет права у представителя закона. Да и не время, не время еще… И Денис решил попробовать расширить брешь в неуязвимой, на первый взгляд, круговой обороне Чумакова. И как бы пропустив мимо ушей угрозы Федора Иннокентьевича, сказал покладисто:

— Что касается телеграммы, то, право же, депеша, отправленная частным лицом, да еще из другого населенного пункта, это уже не служебная переписка, а предмет размышления для следствия. А что до запрета Постникову покидать Таежногорск, то не стану скрывать… Мы подозревали Постникова в двух преступлениях: в неосторожном, а может быть, даже умышленном наезде на Селянина и в том, что Постников, пользуясь своим служебным положением, вполне возможно, что не бескорыстно оказывал Кругловой содействие в вывозе приобретенного ею леса до железнодорожной станции.

Денис очень рассчитывал, что после этого сообщения Чумаков сыграет немую сцену из «Ревизора». Но Федор Иннокентьевич лишь покачал сокрушенно своею массивной головой и сказал с неподдельной печалью:

— Ну, Постников! Скользкий он все-таки человек! Неужели за моей спиной мог с этой бабой-торговкой предоставлять для ее бизнеса производственный транспорт, вступать в преступные сделки с подчиненными да еще иметь от этого выгоду?! Поверьте, самое горькое, что за моей спиной. Выходит, я тоже косвенно виноват. Прошляпил. А еще начальник главка ставит меня в пример коллегам: ты, говорит, Чумаков, зоркий хозяин.

Федор Иннокентьевич сделал долгую паузу: не то остужал в себе раздражение настырностью следователя, не то свыкался с новостью о моральной нечистоплотности Постникова, не то давал возможность Денису оценить мнение о себе начальника главка. Потом улыбнулся, правда, натянуто, но сказал дружелюбно:

— И все-таки у вас, слуг закона и Фемиды, подозрительность — болезнь профессиональная. То, понимаете, бедняга Касаткин за рупь двадцать чуть не угодил валить лес под конвоем, то Постников чуть не записан в убийцы, и никто, понимаете, ответственности не несет за слепоту и своеволие следствия! В общем, простите за назойливость, но мне хочется от души выразить вам свое сочувствие. Заместитель вашего главного шефа — Николай Николаевич — мой товарищ еще со студенческих лет. Ну, бывает, пускается со мной во внеслужебную откровенность. И понял я его в том смысле, что самое гадкое для вашего брата — это когда вы, проев в командировках государственные копейки, не сыщете виновного и бываете вынуждены приостановить дело за необнаружением преступника, а то и совсем прекратить его. Так вот, примите мой совет. Денис Евгеньевич… Честно скажу: несмотря на все ваши выверты, приглянулись вы мне по-человечески. Не знаю, как там с лесом. Не дай бог!.. А что касается гибели Селянина, так не вступайте в конфронтацию с очевидностью, нет виновного в его гибели. Заурядный несчастный случай с пьяным. На шоссе все произошло. Грунт мерзлый. Покачнулся, упал, и делу конец… Как я понимаю, единственный логический выход для вас — повторная констатация несчастного случая. — И, не дожидаясь ответа Дениса, вдруг засобирался: — Ну, как говорится, спасибо за привет, за ласку. Поговорили очень содержательно и полезно. Просветили меня во многом… Едва ли снова сведет судьба.

Денис, пожимая сильную широкую ладонь Чумакова, сказал:

— Не исключено, что я напишу постановление, в котором признаю: Селянин — жертва несчастного случая, но сделаю это после того, как полностью исключу версию о его умышленном убийстве.

— Как говорится, безумству храбрых… — усмехнулся Чумаков.

Оставшись один, Денис торопливо распахнул форточку, глотнул пронзительный мартовский холодок, потом долго сидел, подперев голову руками, одолевал навалившуюся на него тяжелую усталость и словно бы во сне думал: кто же он есть, этот Федор Иннокентьевич Чумаков? На самом деле — скала на страже государственных интересов?… Или самый опасный преступник из всех, с кем сводила Дениса Щербакова следовательская судьба? Но тогда трагическое происшествие с Юрием Селяниным действительно айсберг…