Постников едва не вскрикнул от этого воспоминания…

Перед самым отъездом из Таежногорска погасшие глаза Лидии Ивановны, ее прыгающие губы и рваный шепот:

— Юрка-то Селянин… Ах, бедняга… Ведь мы с тобой, Игорь, хоть малым краешком, да виноваты…

Постников тогда едва не поссорился со своею подругой… Придумала на прощание ласковые слова. Какая может быть их вина, когда все, даже сам Федор Иннокентьевич, говорят: Касаткин… Зачем только Надежда Гавриловна затащила его к себе в дом. Правда, Касаткин давно на свободе. Сам Стуков говорил Постникову при встрече, что с Юрием произошел несчастный случай. И все-таки на что намекала тогда Лидия? Какой краешек вины? Ничего не помнил Игорь Петрович из последней поездки с ней…

— Ты, по-моему, не слушаешь меня, — откуда-то издалека долетел голос жены. — В каких далях витаешь, мечтатель? Надо приготовиться к худшему. Завтра сними со своей сберкнижки все деньги и отдай мне. Я положу их в надежное место. И главное — завтра же иди к Федору Иннокентьевичу. Он добрый, к тебе относится хорошо. И вхож всюду. Возможно, что-то придумает…

Чумаков встретил Постникова поощрительной улыбкой, даже подмигнул по-свойски. Широким гостеприимным жестом указал на кресло возле письменного стола и спросил:

— Как спалось молодцу в преддверии воцарения?

Постников не смог улыбнуться ответно и молча протянул через стол милицейскую повестку.

Федор Иннокентьевич с откровенной брезгливостью взял ее за краешек, прочитал, кинул на стол. Но спросил сочувственно:

— И что же из этого следует?

— Ехать надо. Вызывают.

— Это само собой. Не пойдешь, поведут силой… — Он постучал по повестке выхоленными пальцами, сказал недовольно: — Ах, как некстати, с учетом предстоящих в тресте перемен. А теперь… «Суд наедет, отвечай. Век я с ним не разберусь…» Пушкин. Мудрейший, между прочим, пиит. — Он опять побарабанил пальцами по повестке: — Однако при всем при том можешь мне честно сказать, что привлекло к тебе внимание доблестных стражей порядка? — И, не дожидаясь ответа Постникова, фальшиво пропел: — «Суд наехал с расспросом — тошнехонько. Догадались деньжонок собрать…»

Постников знал, что Федор Иннокентьевич не шибко большой певун и любитель стихов. И если сейчас цитировал поэтов и даже пропел — значит, он очень встревожен и прячет важную мысль. А что может быть сейчас для Федора Иннокентьевича важнее судьбы будущего главного инженера треста?

Постников влюбленно взирал на Чумакова и признательно думал об отзывчивости Федора Иннокентьевича, о редкостных его душевных качествах.

Как во вчерашнем тягостном разговоре с женой, Постников не мог припомнить никакой провинности и даже хотел призвать в свидетели своей безупречности самого Чумакова — ведь жизнь и работа Постникова в Таежногорске протекали на глазах Федора Иннокентьевича. Но вспомнил о тревожных намеках Лидии Ивановны и свел свои слова к невеселой шутке:

— Не знаю, не крал, не грабил, не убивал, в казну не запускал руки. И… И даже в пьяном виде по ночам песнями не будил обывателей.

— Значит, чист как стеклышко, — заметил Чумаков, как бы сожалея об этом. И опять, как показалось Постникову, пряча какую-то потаенную тревогу, продолжал почти ёрнически: — Значит, не грабил, не убивал, песен не орал по ночам и даже в казну не запускал руку… Ну, спасибо тебе, родной! Утешил! Грабить, убивать и казнокрадствовать — это, знаешь ли, нехорошо. Аморально это. По закону это преследуется. И строго!.. — Он замолк, долго крутил пальцами лежавшую перед ним на столе повестку. Потом сказал уже без иронии: — Что же, коли все у тебя в порядке, так и тревожиться не о чем. Какая-нибудь накладка бдительных товарищей. Они ведь могут тебя зацепить на крючок потому, что ты когда-то сидел за рюмкой водки с каким-нибудь взяточником или казнокрадом. Возьмут этого проходимца на цугундер, а тебя в свидетели, как да что… Или, помнишь, в одной кинокартине, название забыл. Там один бич пристроился к одной доверчивой девчонке: отец, мол, я твой, который тебя потерял в войну. И вдруг его вызывают в милицию. Он туда топает на полусогнутых. А оказывается, только всего и делов, что он не встал на воинский учет… И ты, может, сняться забыл с учета? — Чумаков не то засмеялся, не то кашлянул. И сказал уверенным, властным тоном, каким отдавал служебные распоряжения: — Но вообще-то, Постников, если что получится худо, я всегда чем только смогу… — И продолжал, должно быть, лишь сейчас вспомнив об этом: — Кстати, на последнем техсовете шла речь о поездке в Шарапово твоей или Кости Максимова. Так что я твой отъезд по вызову этих казуистов оформлю командировкой… Ты повестку когда получил? Вчера? Я датирую приказ позавчерашним числом. Так что о твоей явке в казенный дом будем знать только мы с тобой…

— Спасибо, Федор Иннокентьевич! — чуть не со слезами произнес Постников.

И такая растроганность добротой Чумакова, такая благодарность к нему, дальновидному и чуткому, готовому ради него поступиться даже принципами безупречно честного человека, переполнила сердце Игоря Иннокентьевича, что он понял: будет последним подонком, если утаит события того январского вечера, из-за которых, Игорь Петрович уже не сомневался в этом, его и вызвали для объяснений в шараповскую милицию…

Чумаков слушал сбивчивый рассказ Постникова, холеное, мясистое лицо Федора Иннокентьевича каменело, в больших черных глазах взметнулись гневные сполохи, яркие губы оттопырились, а голос стал хлестким:

— Ну, Постников, ты, оказывается, хохмач! Не заскучаешь с тобой. А прикидываешься ягненком: дескать, кругом чист… Не ожидал я от тебя такого. Это же до какой надо дойти безответственности, чтобы мертвецки пьяным сесть за руль да еще пассажирку взять в кабину. И жать на всю железку. Это в метель-то, по тамошним дорогам!.. А еще автомеханик.

— Не пойму даже, Федор Иннокентьевич, как допустил такое… Мы ведь частенько собирались то у Надежды Гавриловны, то у Лиды. И всегда все обходилось аккуратно…

— Частенько! — зло передразнил Чумаков. — А на какие-такие, собственно, трудовые сбережения? Ну, Круглова еще туда-сюда, при деньгах, по-старому говоря — лесопромышленник, лесоторговец. А Жадова на какие шиши такие пиршества закатывала?! Да еще до такой безответственности докатилась — пьянствовать с подчиненными… Смотри, мол, Касаткин, как мы шикуем… — Давая выход распиравшему его гневу, он грохнул по столу кулаком и после долгой паузы сказал вдруг с глубокой печалью: — А каков результат этого вашего «традиционного сбора»? Прямо скажем — трагический результат! Безвременно погиб Юрий Селянин, а ты знаешь, как я был привязан к нему… — Чумаков, видно, слезы прятал, прикрыл ладонью глаза: — Да-а… Юрий погиб. Касаткин чуть не угодил в тюрьму. А теперь вот и тебя таскают. А может, это действительно ты Юрия бортом зацепил?! — Чумаков остро воззрился на Постникова и продолжал официально: — И Лидия Ивановна твоя намекала на что-то…

— Все может быть, Федор Иннокентьевич… — уже почти поверив ему, пролепетал Постников.

Чумаков ровно бы обрадовался этому допущению Постникова, шумно выдохнул, будто тяжелый груз свалил с плеч, и заговорил сухо, но с сочувствием:

— Ну ладно, Постников, даже если и ты… Бог не выдаст, свинья не съест… Не раскисай раньше времени. Давай обмозгуем твою позицию на этот случай. Хладнокровно давай. Чего такого страшного могла видеть на дороге твоя разлюбезная? Газовал ты, как я понимаю, с ветерком, к тому же метель, какая там видимость! На вечеринке Круглова пила, как я понимаю, не только ситро. Так что зрение могло обмануть ее. А еще и о том вспомни, что Круглова с ее темпераментом за два года в солнечном Ташкенте семь раз замуж вышла и восемь раз развелась. И до девичьей фамилии ее никакие сыщики не докопаются. Ну, а если даже и отыщут ее, не годна она в свидетели обвинения. Что могла она видеть из кабины? Пьяного Селянина на дороге? Ну и на здоровье. Может, по ее понятию, краешек вины в том, что не усадила его к себе в кабину? Но пригласи она Селянина в кабину, это привело бы всех вас к кровавому эксцессу. И не скажешь, что лучше для Юрки и для тебя… Хотя, по моральным нормам, это можно считать виной. В общем, видела, не видела — это еще доказать надо. Да и какое это сейчас имеет значение. Юрка два года в могиле. Дело два года как прекращено. Так что же теперь?… — Он зорко оглядел Постникова и заметил сочувственно: — А тебя, остолопа, жаль. Станут раскручивать ваши мальчишники-девишники, всплывут твои юношеские шашни с Кругловой. Дойдет до Варвары. А она у тебя — кипяток. Может получиться нехорошо…