— А ты гляди, Яков Николаевич, — настаивал он. — Здесь заряд пороховой, разгонный, здесь камеру оставляем, а в ней фитиль для воспламенения подрывного заряду… Полетит как миленькая, полетит!

А путешествие наших героев меж тем продолжалось.

В Смоленск заходить не стали. С эдаким грузом только по городу и разъезжать! Бровкин послал в город продовольственную команду. Губернатор был уведомлен о преображенцах и скупости не выказывал. Себе дороже на защитниках отечества экономить, да еще на любимцах государевых с полка Преображенского!

Близилось Дубровино, Днепр понемногу ширился, и вскоре уже можно было спускать судно на воду. Занятие не из легких, но для русского солдата невозможного нет. По указанию Курилы Артамонова из заготовленных загодя лесов поставлены были стапели, и прямо с повозки под бодрые крики подводку спустили в реку. Усталые лошади с неодобрением наблюдали за действиями людей — мало что их измучили, еще и сами из сил выбиваются!

Поручик Алексей Бровкин обнялся с Раиловым и Мягковым, расцеловался с приглянувшимся ему мичманом Су-ровикиным, уважительно пожал мозолистые лапы гребцам.

— С Богом, робяты, — сказал он. — Дай вам Бог чистой воды!

— Может, свидимся когда, — неопределенно сказал Мягков, прислушиваясь к стуку топоров на реке. Имеющие мастеровые навыки преображенцы, следуя указаниям Артамонова, машкеровали полупогруженную подводку, делая из нее торговый шлюп, более привычный в здешних местах.

— Обязательно, — успокоил его Бровкин. — Кто ж, по-твоему, будет вас на Ворскле встречать?

Слава Богу, до воды добрались! Не море, конечно, дак и не суша же! Иван Николаевич расцеловался со старым тектоном и по шаткому досочному мостку перебрался на подводку. Для видимости распустили над нею загодя заготовленный парус, хотя то и без нужды было, все же по течению плыть предстояло. Экипаж уже переодевался. Холщовые штаны да рубахи, мухорчатые полотняные же шляпы, все должно было наводить любопытствующих местных жителей на мысль о мирном назначении шлюпа. Что с невинного купца возьмешь, окромя товару? Правда, в подобной маскировке крылась и своя опасность. Не секрет ведь был, что пошаливали на Днепре запорожские казачки, да и прихвостни предателя Мазепы иной раз рвение проявляли, российских лазутчиков улавливали. До встреч с ними было еще далеко, но береженого Бог бережет. Суровикин мастеровито устраивал по фальшивым бортам несколько пищалей на дубовых лафетах, рядом с каждой расставлял корзины с зарядами и ядрами, проверял наличие ручных гренад, пригодных для ближнего боя.

Курила Фадеевич еще раз крепко обнял капитан-лейтенанта Мягкова, увлажнившимся взором окинул свое любимое детище, что мирно покачивалось на днепровской воде.

— Слышь, Ванюшка, — заговорщицки шепнул он. — Пока лодку на воду спускали, я поглядел — очень даже запросто пищалки вертикальные можно будет поставить. А ежели отверстия бычьими пузырями затянуть, то и прямо из-под воды ракеты пустить возможно, тайно для неприятеля.

Прожекты Курилы Артамонова были куда как интересны, да далеки от времени своего. Забежал тектон вперед на многие годы, да не шибко, первый ракетный крейсер «Перволукша» был поставлен еще при его жизни и более чем достойно показал себя у берегов Крыма.

Мичман Суровикин сидел на корме и занимался вполне мирным делом — удил рыбу. Снасть нехитрая — леса из конского волоса, поплавок из куги, вместо груза дробина пищальная, а крючки у него с Дона были. Червей Григорий накопал по-над берегом. Клевало изрядно, в бочонке из-под пресной воды уже били хвостами несколько крупных плотвиц и красноперок, метались, выворачиваясь полосатыми боками, шустрые окуньки и нахальный щуренок, а на дне тяжело двигал жабрами приличный лещ.

— Будет вам настоящая уха, — обещал казак товарищам. — Я уж и пшенки припас, с самого Петербурга ее вез.

Еще с вечера мичман отлучился в соседнее село и принес оттуда свежий укроп, лучок и прочее, что потребно для хорошей ушицы. Не забыл принести и бутыль со знаменитым полтавским самогоном: выпьешь такого и словно Господь Бог по душе твоей нежными ножками протопает. А по масленой доброй улыбке мичмана видно было, что он там не только припасы добывал, подластился к какой-нибудь хохлушке и с обоюдными пользой да удовольствием время у малороски провел.

Мягков сунул руку в бочонок, выловил окунька и покачал головой.

— Мелкий больно, — сказал он. — У нас на Осетре такой мелочи и не водится! Отпустил бы ты мальцов, Гриша!

— Ничего ты, Иван Николаевич, в рыбацком деле не смыслишь, — ответствовал казак. — С этой мелкоты самый навар и вкус у ухи появляется!

Три Гаврилы да Николай, подбадривая друг друга возгласами, возились под обрывистым берегом. Другой Николай сидел на берегу и складывал в холщовую суму раков, выбрасываемых ему из воды неистовыми охотниками.

Оставшийся без бытовых забот гребец Григорий занимался самым важным делом — был за караульного. Он-то и подал с пригорка сигнал тревоги.

Что там? — крикнул из лодки Мягков.

— Всадники скачут! — отозвался сверху Григорий.

— Много их?

— В достаточности, — солидно сказал Григорий. И правильно сказал. Кто их, всадников-то, в пыли посчитает? Да и с арифметикой у Григория не шибко ладилось. Одно дело деньгу без спешности посчитать, совсем другое лошадей, что по дороге разнузданно скачут. По мундирам видно было, что преображенцев к ним Бог несет.

— Преображенцев? — ахнул Раилов, вылезая из подводки. — Да это ж, никак, сам государь пожаловал!

Слава Богу, успели. Когда отряд осадил на берегу коней своих, все уже было чинно, без греческих идиллий. Но в мундиры облечься все ж таки поостереглись — вдруг то неприятель, для диверсии тайной переодетый?

Обошлось. Не иначе святой Варфоломей подводникам ворожил.

Царь спешился, прыжком одолел водное пространство и оказался на подводке. Гулко стукнули каблуки ботфорт о дубовые доски, отзываясь в пустоте лодки. Петр Алексеевич расцеловал Мягкова, Раилова и Суровикина, махнул приветно рукой гребцам и с любопытством огляделся.

— Славная машкеровка! — заметил он.

Подошел к бочонку, любознательно сунулся в воду рукой, вытянул зубасто ощерившегося на него щуренка засмеялся от удовольствия:

— Чисто Карл!

На берегу смех его подхватили.

От конной ватаги отделился еще один отчаянный, прыгнул с разбегу, да неудачно — ботфортом в воду посу-нулся. Гаврилы сноровисто подхватили отчаянного прыгуна, поставили на подводу. Оказалось, что это сам светлейший князь Александр Данилович Меншиков.

— Мы этому Карлуше, мин херц, зубки-то малость пообломаем! — хвастливо сказал он.

Государь поморщился косо, ровно от боли зубной.

— Тебя, светлейший князь, хорошо заместо петуха на плетень посадить, — сказал он с непонятной усмешкой. — Уж ты рассвет не пропустишь, прокукарекаешь, когда еще солнце не встанет! — Поворотился к славному экипажу. — Благодарю за службу! — сказал он. — Не посрамили вы андреевского стяга, славно тяжкий путь прошли и вписаны навеки будете в скрижали гиштории. Вот только «ура» кричать не надо, — осадил он моряков, видя, как те надувают груди для молодецкого выкрика. — Не дай Бог, спугнете. неприятеля, отымите тем викторию у своего государя.

Приказано было ждать.

Однако же легко сказать — ждать!

Три дня вокруг Ворсклы шли маневры. Еще шестнадцатого июня начались первые столкновения. Письменные сношения с Полтавою русскими велись посредством пустых бомб, в которые вкладывались письма. Светлейший предлагал государю использовать для оных целей подводку, раз уж так удачно в распоряжении ныне оказалась. Петр Алексеевич странно оглядел Меншикова, сказал непонятно:

— С таким полководцем, Алексашка, никакого неприятеля не надобно!

Более о подводке не вспоминали.

Петр своего августейшего братца все ж таки побаивался, сказывались прежние уроки, полученные в Лифляндии и под Нарвой. И то сказать, шведское воинство считалось первым в Европе, а полководческий гений Карла ставили так высоко, что Ганнибалы рядом с ним смущенными учениками чувствовали. Пушек у Карла былс маловато, а ну, как гений себя окажет, что тогда? Нет, подводку следовало держать в тайности: ведь, кроме спасения августейшей императорской особы, дано экипажу! «Садко» хитрое задание — рвать мосты под шведом в случае отступления русской армии. Двадцатого июня русская армия, отойдя несколько по течению реки, переправилась через Ворсклу, двадцать пятого повернула к Полтаве и стала в четверти мили от неприятеля. Ретрашимент поспел в одну ночь; кавалерию поставили на правой руке и перед нею сделали несколько редутов, осажденных людьми и пушками.