Джимбо наконец оторвал взгляд от колен и под­нял на меня глаза Боль и гнев были на его добро­душном лице.

— Я достал мобильник и позвонил ему, но его телефон был выключен. В общем, написал я ему эсэ­мэску, чтоб катился куда подальше. Когда он потом позвонил, я все еще бесился. «Чего так долго не зво­нил?» — спросил я его. А он: «Занят был. С Люси». — «Брехун», — сказал я. А он мне: «Люси говорила, что ты именно так и скажешь». — «Что скажу?» — спро­сил я. «Что я тебе вру. Только дело в том, что ты не можешь видеть ее, пока она сама этого не захочет». Я сказал, что тупее брехни в жизни не слышал, а он: «Нет-нет, Люси совсем не обычный человек». — «Не сомневаюсь», — сказал я и отключил телефон.

Вечером, накануне дня своего исчезновения, Марк пришел к Джимбо домой объясниться — рассказать все как есть. Люси не является обыкновенным че­ловеком, заявил он. Он и сам толком не разобрался, кто она на самом деле. Но она ждала его, и он вы­звал ее к жизни. Единственное, что Марк знал на­верняка, — это то, что Люси Кливленд была для него всем, и он для нее — тоже.

Джимбо не мог вынести подобного бреда. Он на­орал на Марка. Марк просто хотел, чтоб друг поверил, будто он занимался сексом с потрясающей девят­надцатилетней девушкой. А на самом деле повторя­лась история с Молли Уитт, только еще хуже, потому что теперь он утверждал, что его сексуальная парт­нерша умеет становиться невидимой! Даже если б Джимбо очень постарался наврать с три короба, та­кое ему не по силам

Марк сказал, что ему очень жаль, если Джимбо так думает о нем, и ушел домой.

На следующее утро Джимбо тоже пожалел, что орал на друга Он плохо спал ночью и поднялся с по­стели намного раньше обычного. Расправившись с яичницей, которую приготовила сыну приятно удив­ленная Марго, он вернулся в свою комнату и позво­нил Марку.

— Значит, мир? — сказал Марк.

— Мир. Прости, что я сорвался. Что сегодня со­бираешься делать?

— Почти весь день буду с Люси, — ответил Марк. — Пардон. Забыл, что ты не считаешь ее ре­альной.

— Да потому что она не реальная! — закричал Джимбо, но тут же удивительным образом взял себя в руки. — Ладно, будь по-твоему. И что, будешь весь день нянчиться со своей воображаемой подруж­кой? Или не весь?

— Может, встретимся у тебя примерно в пол­седьмого? — предложил Марк.

— Ну, если сможешь оторваться...

Весь день до назначенного срока Джимбо мучил­ся: то ли злиться на Марка, то ли великодушно про­стить. Порой ему казалось, что причиной лжи Мар­ка стало — вот только он не мог до конца понять, каким образом, — самоубийство матери. Может, с помощью воображения он пытался найти ей замену и зашел так далеко, что поверил в свою фантазию. Опять Джимбо поймал себя на мысли, как важно позаботиться о Марке — настолько, насколько Марк позволит ему. Вскоре после того, как Марк подошел к задней двери дома Джимбо (а произошло это бли­же к семи, нежели к половине седьмого), Джимбо понял, что Марк позволит ему проявить лишь капель­ку участия.

Но первое, что заметил Джимбо, открыв на стук Марка, — блаженство, сиявшее на лице друга, и едва ли не пугающие довольство и расслабленность, кото­рые исходили от того волнами. Второе, что заметил Джимбо: если Марк Андерхилл и казался счастли­вейшим человеком на земле, за это счастье он доро­го заплатил. Марк, показалось ему, стал неуловимо старше и был так измучен, будто сейчас привалится к дверному косяку и заснет.

— Как поживает Люси Кливленд? — спросил Джимбо, не в силах удержаться от сарказма Но да­же не сумев убедить себя в существовании девушки-невидимки, он чувствовал ревность. Джимбо отдал бы все на свете, чтобы познать это счастье, чтобы ощутить такое блаженное изнеможение.

— Люси Кливленд изумительная! Может, впус­тишь?

Джимбо отступил, и Марк вошел. Марго Монэ­ген уехала за продуктами в магазин, и мальчики про­шли в гостиную, где Марк упал на диван и уютно свернулся калачиком

— Тогда ты виделся с ним в последний раз? — спросил я Джимбо.

Джимбо кивнул.

— В каком он был настроении? Помимо того, что Марк был счастлив, заметил ты что-то еще?

— Ну да Мне показалось, что он... Ну, не знаю, как сказать. Вроде он никак не может решить, что делать дальше. Я его спросил: «Ты вообще как сам-то?» — «Устал, но счастлив». Марк распрямил ноги и вытянулся на диване. Потом сказал: «По идее, дол­жен по ночам спать как убитый, а не могу: только залягу, тут же начинаю думать о ней и так волнуюсь, что сон слетает». Марк некоторое время смотрел в потолок. Затем проговорил: «Мне надо кое-что об­думать. Я пришел сюда подумать, но говорить об этом сейчас не могу». Я ему говорю: «Ну, спасибо», а он сказал, что Люси Кливленд попросила его кое-что сделать.

Марк так и не сказал другу, что просила его сде­лать Люси, но у Джимбо — как и у меня — было ощу­щение, что это какая-то личная просьба. По словам Джимбо, Марк про это больше не сказал ни слова, только обмолвился, что размышляет над выбором, предложенным Люси. Поначалу Джимбо решил, что Марк сомневается, стоит ли ему признаваться, что он выдумал Люси Кливленд с целью произвести на него впечатление. Однако когда Марк заговорил, ста­ло понятно, что дело в другом.

Он хмыкнул, и Джимбо спросил:

— Йоу, а чего смешного?

— Да так, просто вспомнил кое-что, — ответил Марк.

— Надеюсь, приличное.

— Знаешь, я тогда в гостиной сидел, ждал — вдруг она покажется, а ведь ничего о ней не знал, даже имени. Тогда она для меня была просто Присутст­вие. Единственное, в чем я был уверен, — что она в доме со мной и что она становится ближе. Сижу на нижней ступеньке лестницы, а передо мной разло­жено это дурацкое барахло: молоток, фонарик, «фом­ка». И вдруг чувствую какой-то очень приятный за­пах.

Марк чувствовал, знал, понимал: внезапное дуно­вение этого аромата означало, что Присутствие вот-вот явит себя ему.

Марк продолжал:

— Я никак не мог определить, что это за запах. Он был жутко знакомым, таким, знаешь, будничным, «повседневным», но очень приятным. Тут я услышал чьи-то шаги за дверью стенного шкафа: значит, она спустилась по потайной лестнице и вот-вот выйдет из шкафа. Потом слышу, поднимается панель и она делает два шага к дверце шкафа. И в тот самый мо­мент, когда она открыла шкаф и вышла, до меня до­шло, что это был за запах. Не поверишь. Шоколадное печенье! Так пахнет, когда печенье еще в формочках в духовке, но уже почти готово — такое вкусно-ко­ричневое...

Для Джимбо это был сигнал, что Марк оконча­тельно свихнулся. Красивая женщина пахнет шоко­ладным печеньем? Что может быть нелепей?

Нет, сказал ему Марк, Люси Кливленд не пахла шоколадным печеньем. Люси Кливленд пахла... как бы тебе сказать... солнцем, и молодой травой, и све­жим хлебом — всем вместе, если она вообще чем-то пахла А запах этот был как знамение, как трубный звук фанфар. Это был знак: она здесь, она сейчас вой­дет.

Джимбо оставалось только изумленно смотреть на друга

Марк соскочил с дивана и сказал, что отец так и не заметил его отсутствия ночью. Филип перестал контролировать соблюдение «комендантского часа». Он совсем забросил Марка, и оба — отец и сын — кружили по дому, как отдаленные планеты на своих орбитах, связанные лишь законами притяжения.

Джимбо спросил Марка, куда он собрался сей­час и не нужен ли ему компаньон.

Нет, ответил Марк. Он только что вышел и не ус­пел как следует подумать. Поэтому прогулка в оди­ночестве сейчас очень кстати.

Примерно между 7.15 и 7.30 патрульный Джестер заметил моего племянника сидящим на одной из ска­меек, что тянулись вдоль ведущей к фонтану аллее. Со стороны казалось, что мальчик глубоко задумался и решает какую-то серьезную задачу. Губы его шеве­лились, но патрульного Джестера вообще-то совер­шенно не интересовало, что там парень нашепты­вал себе под нос Все равно не слышно.

Когда Джимбо Монэген рассказывал, как Марк шагал по дорожке и махал ему на прощанье рукой, он казался таким несчастным, что с трудом мог про­должать. Мальчик бессильно сполз по спинке дивана