— Мор, — прошептала она ему на ухо. — Мор, мы не должны этого делать, мы ведем себя, как сумасшедшие.

Мор слушал, и ее слова проникали в его мозг, становясь его собственными мыслями. Это были болезненные мысли. Он продолжал прижимать ее к себе. Такую боль невозможно вынести. А если нельзя вынести, значит, надо искать способ избавиться от этой боли.

— У нас нет будущего, — прошептала Рейн.

Он почувствовал ее слезы на своих щеках. Она храбрая девочка, подумал он. Сказала это так легко. Но для меня время еще не пришло. Он держал ее в объятиях и в то же время напряженно думал.

— Мор, пожалуйста, не молчи.

— Дорогая моя, — сказал он и снова присел на корточки. Недопитый бокал бренди стоял рядом. Он отпил немного. Рейн тоже чуть отхлебнула. «Мы плывем вместе, как рыбы, — подумал он. — Нас окружает мир, где одиночество неизбежно. Но по крайней мере, сейчас мы вместе». — Бренди придало ему храбрости. Невозможно, немыслимо отпустить ее. Но что же делать?

— Я не знаю, что делать, но мне хочется и дальше видеть тебя. — Произнеся это вслух, он как будто сбросил с себя часть тяжелой поклажи.

Рейн молчала.

— Я знаю, — наконец произнесла она, — мне надо сказать «нет», но я не могу. Если тебе хочется видеть меня, значит, так тому и быть. Но мы сумасшедшие.

Он почувствовал себя совершенно свободным.

— Неужели ты действительно полюбила меня? — сказал он. — Постарайся понять, что ты на самом деле чувствуешь. Давай не будем спешить и хотя бы это выясним до конца.

Сказанное ему понравилось. По крайней мере, хоть какой-то намек на твердую почву. Ведь пока еще все так неясно. Вполне возможно, чувства Рейн к нему не так уж и глубоки и если это так, значит, и нет никаких трудностей, по крайней мере, тех трудностей, которые могли бы возникнуть. Надо подождать, и тогда станет ясно, каковы их подлинные чувства… а пока встречаться как ни в чем ни бывало и терпеливо ждать.

— Не обманывай себя, — попросила Рейн. — Если мы сейчас не понимаем своих чувств, то вряд ли когда-нибудь их поймем. Если вообще есть то, что называют влюбленностью, значит, мы влюблены друг в друга.

«Господи, какая искренность!» — подумал Мор. Но он не хотел идти вслед за ней туда, откуда не будет выхода. И тут же нашел ответ.

— Ну хорошо, назовем это любовью… хотя как ты можешь меня любить? Это для меня загадка. Но я против скоропалительных решений, ведь мы же не расстаемся прямо сейчас. Нам надо подождать. Сейчас я слишком волнуюсь, чтобы принимать какое-то решение… кроме того, что мы уже приняли.

Рейн покоилась в его объятиях. Она допила бренди.

— Мор, — ее голос чуть задрожал, — о каком решении ты говоришь? Ты женат. Ты не собираешься бросать жену… и этим все сказано. Видеться мы будем, но в конце концов мне придется уехать. — Она спрятала лицо у него на груди.

Мор задумчиво покачивал ее в своих объятиях. Оставить Нэн? Но так ли уж это невероятно? Предположение было таким ошеломляющим и явилось так неожиданно, что у него перехватило дыхание. Нет, лучше об этом не думать. По крайней мере, не сейчас. Нужно время, а пока… держать Рейн в объятиях, убеждать, что ему можно верить, что надо запастись терпением.

— Знаешь, давай не будем больше мучить друг друга. Его тон успокоил ее. Некоторое время они провели в молчании.

— Ты любила кого-нибудь прежде? — Он лежал рядом с ней, и она положила голову ему на плечо.

— Да. А тебя это обижает? Я полюбила, когда мне было девятнадцать, в Париже, он был художник. — Она вздохнула.

Мор ощутил острый укол ревности. В девятнадцать лет!

— Он был французом? И что же произошло дальше?

— Да, французом. Ничего не произошло. Он не понравился моему отцу. Мы расстались. Он женился. — Она снова вздохнула, очень глубоко.

Он страстно прижал ее к себе. Он хотел ее.

— Кажется, ты вслед за мистером Эверардом думаешь, что мне страшно весело жилось во Франции… но это не так. На самом деле мы жили на юге очень скромно, и редко выезжали в Париж или Лондон. Отец ревниво относился к моему окружению.

Мор пытался представить эту жизнь. Удалось с трудом.

— Ты расскажешь мне подробней о себе… со временем. — Это была утешительная фраза.

Мор глянул на часы. Оказывается, уже половина двенадцатого. Теперь, зная что обязательно вновь увидит ее, он yace не тревожился, что она сейчас уйдет. Сердце ему подсказывало, что после всего здесь сказанного между ними возникла прочная связь… и ему не хотелось встревожить Демойта, а так и случится, если она вернется слишком поздно. Он сказал: «Ты должна идти домой, детка».

Рейн поднялась, на лице ее читалось смущение.

— Глупо, но я сказала Демойту, что еду в Лондон и вернусь только утром. Я сказала это, чтобы уйти, иначе пришлось бы просидеть с ним весь вечер. И я действительно собиралась, бросив письмо, сесть в машину и уехать в Лондон. Машина стоит возле школы. Что же мне теперь делать?

— Можно вернуться к Демойту и сказать, что передумала. Но это будет как-то странно выглядеть. Он догадается.

— Мне очень не хочется обижать его.

Они избегали смотреть друг другу в глаза. Дождь барабанил в стены со всех сторон.

— Впрочем, почему бы тебе не остаться здесь. В такой ливень глупо куда-то выходить. Переночуешь в комнате Фелисити. Я сейчас пойду и сменю белье.

Он уже собрался идти, но она остановила его.

— Мор, ты предлагаешь мне остаться и не сомневаешься, что…

Мор опять опустился перед ней на корточки.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Запомни хорошенько, я тебя люблю. — И он поцеловал ее.

Поднимаясь по лестнице, Мор думал — это невероятно, это прекрасно, она все же осталась в моем доме. Он начал стелить постель. Ему хотелось петь.

Рейн поднялась следом.

— Ложусь спать, ужасно устала.

Мор тоже чувствовал себя невероятно утомленным и не сомневался, что этой ночью бессонница ему не грозит. Он присел на краешек постели и привлек ее к себе на колени. Она обняла его за шею.

— Мор, еще одно… А вдруг твоя жена вернется ночью?

— Ну что ты, дорогая. Она же в Дорсете. И в любом случае ночью она не вернется. Я знаю, что она в Дорсете.

— И все же мне страшно. Если она вдруг вернется, я умру.

— Не вернется… а если и так, то ты не умрешь. Слушай, что я сделаю. Все двери внизу у нас с засовами. И я запру их, в том числе и дверь из коридора на улицу, значит, никто не сумеет открыть, даже ключом. Если жена вдруг вернется, раздастся звонок, и пока я буду открывать, ты уйдешь через заднюю дверь. Но это все просто фантазии. Никто не приедет.

Он ушел из спальни. Спустился и запер двери. Когда вновь оказался возле ее комнаты, свет уже был выключен. Он тихо пожелал ей спокойной ночи, услышал столь же тихий ответ и ушел к себе. Дождь не прекращался. Погромыхивал гром. Вскоре он заснул.

Мор проснулся от пронзительного, настойчивого звука. Вскочил и увидел, что уже утро. Холодный белесый свет заливал комнату. Дождь все еще шел. Он мгновенно вспомнил о прошлой ночи. Рейн у него в доме!

И снова этот звук. Мор похолодел. Это был дверной звонок. Длинный, настойчивый, потом молчание. Кто мог звонить в этот час? Он стоял в пижаме, боясь сделать шаг. Звонок прозвенел опять и опять, две коротких настойчивых трели. Это Нэн, понял он, никто другой так звонить не может, как будто имеет право войти. Страх и ужас наполнили его. В бледном свете он заметался по комнате, надел халат и тапочки. Опять звонок. Мор вышел на площадку.

И в этот момент отворилась дверь спальни, и вышла Рейн. Она была одета. Должно быть, расслышала звонок раньше, чем он. Она держала в руках чулки, как тогда, около реки. На ее лице он прочёл свой собственный ужас. Звонок не смолкал. Соседи в окрестных домах наверняка уже проснулись и прислушиваются. В бледном молчании утра этот трезвон казался просто душераздирающим.

Мор взял Рейн за руку. Они оба не осмеливались произнести ни звука. Он повел ее вниз. Она дрожала и шла с трудом. Мор тоже дрожал от макушки до пяток. А звон продолжался. И затих только, когда они достигли конца лестницы. Они остановились в нескольких шагах от двери. Мор затаил дыхание. Их шаги наверняка расслышали снаружи. Хотя дождь все еще барабанил и, может быть, стук капель заглушил шаги.