— По дороге сюда я заезжал в Хорсхит-Холл. Вы, наверно, обрадуетесь, услышав, что Роберт Монтфорт уехал на два дня в Лондон. Элизабет осталась в Хорсхите с мисс Аллен.

Я равнодушно пожал плечами.

— Мне тоже нужно возвращаться в Лондон, чтобы продолжить расследование там. Здесь торчать бессмысленно, раз мне все равно отказано от дома.

— Напротив, Хопсон. Я настаиваю, чтобы вы вернулись в Хорсхит-Холл. Теперь для вас путь туда открыт, а мы, уверен, только начинаем раскрывать секреты, таящиеся в том доме.

Я отодвинул в сторону тарелку с недоеденным мясом и опять глотнул вина, силясь изгнать Элис из своих мыслей. Ее исчезновение и обилие выпитого спиртного уничтожили во мне былой оптимизм и решимость.

— Может, и так, — промямлил я. — Только ведь Роберт Монтфорт запретил мне появляться в его доме и пригрозил, что жестоко расправится со мной, если я ослушаюсь. И потом, каждый новый факт лишь осложняет расследование. У меня такое ощущение, будто я блуждаю по лабиринту и с каждым шагом запутываюсь все больше, так что никогда уж и не выбраться.

Губы Фоули скривились в подобии снисходительной улыбки, словно он забавлялся моим смятением.

— Не отчаивайтесь, мой друг, самый темный час всегда ближе всего к рассвету, — по-свойски отвечал он. — Я верю в вас. Вы непременно раскрутите эту интригу. Посмотрите, каких результатов вы добились сегодня. Если вам чего и не хватает, то вовсе не умственных способностей или проницательности, а упорства. Разумеется, сейчас нужно делать акцент не на том, был или не был Партридж родственником Монтфорта (мы знаем, что не был), а кто принимал его за такового.

Я опустошил свой бокал и вновь наполнил его. Фоули смущал меня, его хладнокровие бесило. Он не мог не заметить, что я расстроен, но игнорировал мое состояние, очевидно считая, что человек, которому он платит деньги, не вправе отвлекаться на собственные переживания. Я вспомнил, какое щедрое жалованье он положил мне за услуги, но раздражение не улеглось. Почему чувства, равно как и красивые экипажи, изысканные туалеты и большие дома, должны быть исключительно привилегией аристократов? Я глотнул вина, стараясь обуздать гнев.

— Что вы имеете в виду? — резко спросил я.

— Если Партридж представился Монтфорту сыном, которого тот давно потерял, кто еще мог знать об этом?

— Любой член семьи, любой, кто живет в этом доме.

— Совершенно верно.

— И возможно, кто-то из них — тот, кто рассчитывал унаследовать состояние Монтфорта после его смерти или каким-то образом зависел от него, — увидел в Партридже опасного конкурента и решил избавиться от него.

— Именно так, — подтвердил Фоули, словно я повторил вывод, к которому он пришел миллион лет назад.

Вино придало мне самоуверенности. Сердитый, раздраженный, я не видел причины обхаживать Фоули. Наоборот, мне вдруг подумалось, что, если я разозлю его, возможно, он отошлет меня назад в Лондон, а мне только этого и надо.

— Ну и как вам эта семейка? — Тон у меня стал язвительный, нахальный. — Полагаю, вы заметили… симпатию… между Робертом и его мачехой?

Фоули сосредоточенно сдвинул брови.

— Думаю, нас это не должно удивлять. В конце концов, Элизабет по возрасту ближе к пасынку, чем к покойному мужу.

Я допил вино и заказал кружку эля. Хмель усугублял мое смятение, и мне становилось все труднее выражать свои мысли.

— Элизабет Монтфорт… всегда держится замкнуто… но мне кажется, она волевая женщина… и темпераментная. Муж подавлял ее, а она, на мой взгляд, просто ненавидела его и боялась. — Я глубоко вздохнул, готовясь высказать еще несколько опрометчивых замечаний. — Что касается Роберта Монтфорта… он — разочарованный юноша. Измучен своей страстью к мачехе, обижен на отца, не одобрявшего его увлечение естественными науками.

— А мисс Аллен?

— За всех тревожится. Беспокойная мать? Натура такая же сложная, как и все остальные.

— Что значит «такая же сложная»? — Жилы на шее Фоули натянулись, он впился в мое лицо пытливым взглядом.

— Когда я первый раз заикнулся о связи Монтфорта с мадам Тренти, она стала все отрицать. Притворилась, будто впервые слышит об этой женщине, хотя мадам Тренти сама показывала мне письмо мисс Аллен, написанное всего два месяца назад. Потом, когда я сказал, что Партридж, возможно, был сыном ее брата, она стала более откровенной. Сообщила о деньгах, которые брат отправлял миссис Фиггинс, и намекнула, что, вероятно, он платил ей за заботы о незаконнорожденном ребенке. Очень странно, вы не находите? Почему она скрыла, что знает о мадам Тренти, но не побоялась сказать мне про ребенка Монтфорта?

Я на время замолчал, утоляя жажду. Я не собирался докладывать Фоули, что для себя уже установил причину неискренности мисс Аллен: она была сдержанна в начале нашей беседы, потому что рядом находилась Конни. Мои рассуждения привели Фоули в замешательство, что доставило мне несказанное удовлетворение.

— Конечно, в трагедии могут быть замешаны и другие лица из окружения Монтфорта, — продолжал я, желая смутить его еще больше, стремясь доказать ему, что он не такой уж всемогущий, каким себя воображает.

— Например?

— Лорд Брадфилд… леди Брадфилд, их сын Джордж, леди Фоули… вы.

Обычно желтоватое лицо Фоули покрыла мертвенная бледность.

— Хопсон, вы забываетесь. По-вашему, я и моя жена можем иметь какое-то отношение к смерти Монтфорта? Вероятно, вы совсем пьяны, если осмеливаетесь произносить вслух столь дерзкие нелепости.

Я залпом осушил кружку. У меня начинала кружиться голова, но гнев, эль и вино не признают титулов и чинов и побуждают высказываться менее осторожно, чем того требует благоразумие. Я не хотел уступать и, сконцентрировавшись, приготовился произнести обвинительную речь.

— Милорд, цель данного расследования — установить истину. Разве не это вы мне говорили, когда просили моего содействия? Разве не потому настойчиво требовали, чтобы я согласился вам помогать? Но нельзя поручиться, что истина обязательно окажется приятной или угодной вам. Вы же не станете отрицать своего интереса в делах Монтфорта. В конце концов, согласно изменениям, которые он внес в свое завещание, именно вы должны получить большую часть его наследства.

Фоули наградил меня убийственным взглядом и возвел глаза к потолку, словно давая понять, что он руководствуется высшими мотивами.

— Я не охотился за деньгами Монтфорта. И никоим образом не поощрял его брать у меня в долг. Скорее, наоборот: я пытался образумить его. Свое состояние он потерял по собственной глупости, и, кроме себя, в своих неприятностях ему винить было некого. Что касается лорда Брадфилда, его сына и наших жен… Боже, — он саркастически хохотнул, — это настолько абсурдное предположение, что даже не заслуживает опровержения. — Он вновь сердито посмотрел на меня. На его щеках проступили два багровых пятна размером с полкроны.[22]

— Я вам так скажу, Хопсон. Прежде чем вы решите выдвинуть очередную порцию диких обвинений, соблаговолите принять во внимание две вещи. Первое: хоть я и беседую с вами как равный с равным, условности, существующие в обществе, еще никто не отменял, и я ожидаю от вас некоторой осмотрительности. Второе: вам не мешает напомнить себе, что я плачу вам, дабы вы помогли мне выяснить обстоятельства гибели этих людей. Разве стал бы я это делать, если б сам был виновником трагедии? А теперь, если вы исчерпали свое красноречие, я отвезу вас в Хорсхит, где, надеюсь, вы продолжите поиски, проявляя большую рассудительность.

Его слова несколько отрезвили меня, но не подавили засевшего во мне тупого упрямства.

— Разве я не говорил вам, милорд, что Роберт Монтфорт запретил мне появляться в его доме? Он пригрозил, что заклеймит меня вором и посадит в тюрьму.

— А я разве не сказал, что Роберт Монтфорт отправился в Лондон? Он не будет знать о том, что вы в его доме, пока вы не уедете. Я дам вам записку для Элизабет или мисс Аллен, в которой попрошу, чтобы они не чинили вам препятствий.