Посмотрев на дюжину до зубов вооруженных телохранителей Луи, актер почувствовал желание немедленно проложить себе путь к выходу и задать отсюда деру. Он сделал глубокий вдох и затем выдох, беря себя в руки.

— Ну как, Гэвэйн, — спросил он шепотом, — как я?

— Замечательно, ваше высочество, — пробормотал рыцарь, — впечатляюще. Если позволите заметить, вы несколько жестковаты, но в данном случае это не повредит. Никто не знает, как лучше разговаривать с вами после такого длительного отсутствия, поэтому некоторая демонстрация силы заставит многих прикусить языки.

— А как насчет того выпада, который сделал Луи, намекая на Доминика и Элизабет? Я хочу сказать, что эта женщина, конечно, многое значила для меня, но ведь теперь я с Хетер? Кстати, почему ее нет здесь? Разве она не должна быть рядом со мной?

— Она, несомненно, скоро присоединится к нам, государь. Что же касается Элизабет и Доминика, вы ведь ждали столько лет, чтобы получить наконец возможность заставить их заплатить. Думаю, можно подождать и еще немного, чтобы ударить наверняка. У вас ведь было немало времени, чтобы выучиться ждать.

Главная дверь снова распахнулась, и собравшиеся, затаив дыхание, выслушали герольда, который провозгласил появление принца Доминика и госпожи Элизабет. Джордан внимательно изучал их обоих, когда они, постояв секунду-другую в дверях, медленно двинулись вперед, отвечая на приветствия придворных. Доминик оказался высоким и довольно стройным молодым человеком. Соломенного цвета волосы жидкими прядями свисали ему на плечи, благодаря мерцавшему в них серебряному ободку его строгое, несколько аскетическое лицо было открыто. Синий цвет его одежды, очень темный, почти черный, делал его и без того бледную кожу еще бледнее. Именно таким Джордан и представлял себе младшего из сыновей короля Малькольма. Описания, которые хоть и различались между собой в деталях, все-таки оказались довольно точными. К одному только оказался не готов актер — Доминика, словно невидимым облаком, окружала со всех сторон атмосфера леденящего душу страха. Было что-то отталкивающее в его светло-голубых глазах. Джордану понадобилось какое-то время, чтобы заметить — глаза Доминика почти совсем не мигали.

Госпожа Элизабет стояла рядом с мужем, ее рука по-хозяйски обвивала руку младшего брата Виктора. Ростом она была почти с супруга и фигурой, если можно так выразиться, напоминала валькирию. Джордан прекрасно знал женщин такого типа и их вечные проблемы, связанные с диетами и постоянным контролем над весом. Бедняжка когда-нибудь растолстеет. Ее распущенные волосы, черные, как вороново крыло, падали на белые, покрытые пудрой плечи. Одежда цвета аквамарина была, несомненно, сшита искусными портными, которые сумели скрыть все недостатки и подчеркнуть достоинства фигуры жены принца Доминика. Ее лицо… Нет, здесь Джордан не мог с уверенностью сказать, какие чувства оно у него будило. Эту женщину, несомненно, можно было назвать красивой, были бы губы чуть-чуть потоньше да скулы поуже… Своим безупречным видом кожа госпожи Элизабет в значительной мере обязана коробке с гримом. Наверное, никто, кроме актера, не мог столь быстро разглядеть все подробности, но они значили очень многое для Джордана. Когда работаешь в театре, встречаешься с большим числом красивых женщин, чем где-нибудь в другом месте, но скоро приобретаешь способность видеть их сущность, скрывающуюся за обворожительной внешностью. Элизабет была, несомненно, роскошна, но Джордану хватило нескольких секунд, чтобы понять — такая дамочка стелит мягко, да жестко спать. Какая-то неуловимая угроза и затаенная жестокость чувствовались в улыбке и в суженных глазах этой женщины — удовлетворение, которое вспыхивает в глазах кошки, когда она забавляется с мышью, прежде чем лапой сломать ей хребет. Взгляд ее темных глаз остановился на Джордане, словно оценивая его. Потом женщина игриво улыбнулась и что-то прошептала мужу. Тот молча повернул голову и своим немигающим взглядом уставился на актера. Тот слегка наклонил голову. Доминик в сопровождении супруги не спеша, с достоинством направился к Джордану. Придворные торопливо расступались, чтобы дать им пройти, и гробовая тишина окутала всех присутствовавших в зале. Гэвэйн стоял рядом, и актер постарался придать своему лицу наиболее спокойное выражение. Ни в коем случае нельзя показать, что он нервничает и боится. Двор, затаив дыхание, ждал. Наконец супруги остановились в нескольких шагах от Джордана. Доминик сдержанно поклонился, а Элизабет не сделала даже реверанса.

— Добро пожаловать домой, брат, — произнес Доминик, голос которого неожиданно оказался глубоким и звучным, но таким же холодным, как и взгляд, — извини, что не смог встретить тебя сразу, как ты приехал, но я был так занят последнее время. Ты, наверное, рад, что вернулся домой, но я хотел бы предупредить тебя — за истекшие годы очень многое изменилось.

— Ну конечно, — дружелюбно согласился Джордан, — но ведь есть такое, что никогда не меняется, правда? Мне сказали, что вы с Элизабет увлеклись политическими играми.

— У Доминика в настоящее время много друзей среди придворных, — ответила Элизабет, — могущественных и влиятельных друзей, которые ожидают от него очень многого, поэтому они деятельно поддерживают его.

— Конечно, могу себе представить, — ответил Джордан «брату», совершенно не обращая внимания на его жену, точно ее тут и не было, — но, как я только что говорил Луи, верность имеет свою цену, даже за простенькую дружбу и то подчас платить приходится, в такие уж времена мы живем. Лично я никогда не придавал особого значения дружбе, за которую надо платить. Ее ведь могут… и перекупить.

Доминик промолчал, а Элизабет залилась краской от злости, видя, что ее упорно игнорируют.

— И все-таки, Виктор, дорогуша, — проворковала она, — ты считаешь, что не стоит покупать друзей, так? Не потому ли, что у тебя просто нет будущего, за которое стоит бороться? Поберегись, Виктор, в Полуночном Замке — новые обычаи, и ты не вписываешься и никогда не будешь вписываться в их рамки.

— Много она говорит, правда? — сказал Джордан, снова обращаясь к Доминику. — Она, насколько мне помнится, и во сне все время что-то бормочет.

Элизабет замерла, щеки ее начали заливаться краской, а Доминик нахмурился.

— Никогда я не любил тебя, Виктор, — произнес он, и голос его был спокойным и несколько отстраненным — Я не буду плакать, когда тебя опустят в могилу. Если ты не слишком глуп, ты поймешь, что пока есть возможность, тебе лучше бежать из Полуночного Замка. В противном случае мне будет трудно обеспечить твою безопасность.

— А я и сам сумею постоять за себя, — ответил Джордан, — и если кто-нибудь окажется настолько глуп, чтобы проверить это, друзьям придется горько рыдать над его бренными останками. Ты заноза у меня в заднице, Доминик. Ты ею был, ею и останешься. Но я не могу сердиться на тебя, потому что сильно обязан тебе. Ты избавил меня от одной заносчивой болтливой сучки. Не понимаю, как ты сам ее терпишь? Если бы я оказался на твоем месте, то пользовался бы какими-нибудь затычками для ушей; ей Богу.

— Сволочь!

Элизабет размахнулась, собираясь ударить Джордана по лицу. Он мгновенно извлек из рукава один из своих воспламеняющихся шариков и раздавил его в руке. Пламя заплясало вокруг его сжатых в кулак пальцев. Женщина опустила руку и сделала шаг назад. Доминик не шевельнулся. В зале стояла полнейшая тишина, так что хорошо было слышно, как трещали бело-голубые искры от огня, облизывавшего руку Джордана.

— Только попробуй тронь меня, — теплым, задушевным тоном проговорил актер, — ты или кто-нибудь еще.

Доминик посмотрел на него бесстрастно:

— Ты — покойник, Виктор.

— А больше ты ничего не хочешь, Доминик?

Младший брат принца Виктора развернулся и пошел прочь, его супруга после секундного замешательства последовала за ним. Совсем недалеко от Джордана находился Луи со своей свитой, внимательно наблюдавший, как актер погасил огонь и опустил руку. Придворные снова зашептались.