На следующий день настал его черед уезжать – в Санкт-Петербург. «21-го апреля. Четверг. Вагон. Как ни грустно теперь не видеться, все же при мысли о том, что случилось, невольно сердце радуется и обращается с благодарственной молитвою к Господу!.. Завтракали в Конице; у моего прибора стояла прежняя карточка Аликс, окруженная знакомыми розовыми цветами».

Вернувшись в Россию, окрыленный новым счастьем Николай оказался перед лицом тягостной обязанности – поставить точку в любовной связи с Кшесинской. «Если я могла сказать, что на сцене была очень счастлива, – вспоминала звезда русского балета многие годы спустя, – то про свою личную жизнь я этого сказать не могла. Сердце ныло, предчувствуя подступающее горе… Хотя я знала уже давно… что рано или поздно Наследник должен будет жениться на какой-либо иностранной принцессе, тем не менее горю моему не было границ».[22] А злоязыкая генеральша Богданович, которая охотно распространяла любые слухи, носившиеся по Санкт-Петербургу, заносит в свой дневник язвительное: «Все думают, что, вернувшись в Петербург в субботу, цесаревич уже в воскресенье будет у Кшесинской, которая теперь разыгрывает роль больной, несчастной, никого не принимает…» (Запись от 18 апреля 1894 г.)

А вот на этот счет Ея Превосходительство ошиблась. При всех своих слабостях Николай был человеком сердца. Решив сочетаться законным браком с Аликс, он долее не мог продолжать любовную связь с Матильдой. Вот несколько трогательных строк из его письма об этом: «Что бы со мною в жизни ни случилось, встреча с тобою останется навсегда самым светлым воспоминанием моей молодости». «Далее он писал, – вспоминала Матильда, – что я могу всегда к нему обращаться непосредственно… Действительно, когда бы мне ни приходилось к нему обращаться, он всегда выполнял мои просьбы без отказа». После возвращения из Кобурга он попросил назначить ему последнее свидание. Оно произошло за городом, во время военных маневров. «Я приехала из города в своей карете, а он верхом из лагеря. Как это всегда бывает, когда хочется много сказать, а слезы душат горло, говоришь не то, что собиралась говорить, и много осталось недоговоренного. Да и что сказать друг другу на прощание, когда к тому еще знаешь, что изменить уже ничего нельзя, не в наших силах… Когда Наследник поехал обратно в лагерь, я осталась стоять у сарая и глядела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся вдали. До последней минуты он ехал, все оглядываясь назад… Мне казалось, что жизнь моя кончена и что радостей больше не будет, а впереди много, много горя».[23]

Впрочем, будущее компенсировало Кшесинской пролитые слезы – она выросла в приму-балерину Мариинского театра, в 1921 году вышла замуж за кузена Николая, великого князя Андрея Владимировича и получила титул княгини Романовской-Красинской. Но всю свою долгую жизнь она хранила память об этой своей первой любви: «Чувство долга и достоинства было в нем развито чрезвычайно… По натуре он был добрый, простой в обращении. Все и всегда были им очарованы, а его исключительные глаза и улыбка покоряли сердца».[24] Но и Николай на протяжении всей своей жизни не раз мысленно возвращался к тем блаженным часам, которые он провел возле этой импульсивной артистки.

Тем не менее огорчение царевича по поводу разрыва с Кшесинской знало меру – он был слишком поглощен мыслью о предстоящем браке с принцессой Гессенской, чтобы тосковать о прошлом. Теперь его идеей фикс было как можно скорее воссоединиться со своею избранницею в Англии. Однако царь-отец, далеко не полностью оправившийся от последствий недуга, начал с того, что запретил сыну в такой момент покидать Россию. Отпрыск заартачился, да так, что урезонивать его явился сам генерал-адъютант П.А. Черевин, начальник дворцовой охраны и личный друг государя. Наследник дерзновенно перебил генерала: «Я разговаривал с докторами, они не считают, что император серьезно болен. – Возможно, пока еще не так серьезно, – ответил генерал, – но представьте, что произойдет нечто, пока вы будете отсутствовать… – О, какой же вы пессимист! – вскричал Николай. – Я дал слово принцессе Аликс провести с ней июнь месяц в Англии, не могу же я забрать его обратно! И потом, у меня здесь такая грустная жизнь, что мне будет лучше уехать на какое-то время!»[25]

Несмотря на все мольбы окружения Государя, наследнику удалось-таки добиться у Папá дозволения на поездку – и вот 3 июня 1894 года Николай ступил на борт яхты «Полярная звезда», которая взяла курс на Лондон. Тихая погода благоприятствовала плаванию, и 7 июня Николай делает запись: «День был ясный, чудный, море было синее с барашками… Итак, даст Бог, завтра увижу снова мою ненаглядную Аликс; теперь уже я схожу с ума от этого ожиданья! Последний вечер провел в кают-компании».

Королева Виктория отдала распоряжение принять наследника российского престола со всеми почестями, подобающими его рангу. «Полярная звезда» была встречена приветственным салютом – и вот уже скорый поезд мчит Николая на всех парах в Уолтон-на-Темзе, на встречу с милой его сердцу Аликс и достопочтенной королевой Викторией, которую он ласково называет Granny – бабушка. Увидев свою невесту, наследник находит ее еще более прелестной, чем прежде. «Снова испытал то счастье, с которым расстался в Кобурге!» По прибытии Николай подносит невесте обручальное кольцо с розовой жемчужиной, ожерелье из крупного розового жемчуга, золотую цепь с огромным изумрудом, брошь, сияющую сапфирами и бриллиантами, и – от имени своего отца – массивное жемчужное колье от Фаберже. При виде таких сокровищ – и все это было для ее милой внучки! – восхищенная королева Виктория лишь вздохнула: «Не задирай нос, Аликс!» Помимо драгоценных даров, Александр III послал в Лондон также протопресвитера Янышева, в задачи которого входило изъяснение принцессе основ православной веры. Она слушает священника с большим прилежанием, но, стоит тому отвернуться, тут же бежит на встречу со своим любезным Ники. Молодая пара совершает продолжительные сентиментальные пешие прогулки, катается в коляске «в кильватере королевы», которая разъезжает в своем знаменитом шарабане, запряженном пони, посещает любимые ею замки – Виндзорский, Фрогморский и Осборнский, плавает по Темзе на «электрической шлюпке», – «прогулка вышла восхитительная, берега замечательно красивы, встречали массу катающихся, в особенности дам»; устраивает вылазку в Лондон… «Смешно и вместе с тем приятно было сидеть с моей дорогой Аликс в вагоне», – замечает Николай 23 июня. К этой записи «дорогая Аликс» добавляет по-английски: «Many loving kisses» – «много горячих поцелуев». Отныне она взяла за привычку украшать дневник своего fiancé[26] – ведомый на языке, которого она пока не понимает, – признаниями в любви вроде «God bless you, my Angel!» (Господи, благослови тебя, мой ангел!) или «For ever, for ever» (Навсегда, навсегда!), молитвами ко Всевышнему, моральными сентенциями и отрывками из стихотворений на английском и немецком языках. Тем самым она дает понять жениху, что вступает в свои права владения им и что особенности ее миропонимания и мироощущения именно таковы. Когда Николай, чтобы сбросить грех с души, рассказывает ей о своей прошлой холостяцкой жизни и своих отношениях с Кшесинской, она записывает, против отметки «8-го июля. Пятница» целую тираду, давая своему возлюбленному осознать, что все поняла и простила: «Мой дорогой мальчик… Верь и полагайся на твою девочку, которая не в силах выразить словами своей глубокой и преданной любви к тебе. Слова слишком слабы, чтобы выразить любовь мою, восхищение и уважение, – что прошло, прошло и никогда не вернется, и мы можем спокойно оглянуться назад, – мы все на этом свете поддаемся искушениям, и в юности нам трудно бывает бороться и противостоять им, но, как только мы раскаиваемся и возвращаемся к добру и на путь истины, Господь прощает нас… Твое доверие меня глубоко тронуло, и я молю Господа всегда быть его достойной. Да благослови тебя Господь, бесценный Ники!»[27]