— Хорошее дело! Однажды я лежал, притаившись за древесным корнем, в течение четырнадцати часов, чтобы получить возможность отомстить серому медведю в Колумбии. Я был тогда фермером, и медведь убил у меня лошадь и, кроме того, разорвал на клочки одну из моих тещ.

— Ну, и чем это кончилось?

— Спасибо, великолепно. Я употребил остатки моей тещи в качестве приманки. Это было очень печально, но необходимо. Медведь несколько раз ускользал от меня, но в конце концов попал в западню и был мною застрелен. А моя теща получила достойное погребенье.

— Ты испытал понемногу всего, как мне кажется, — сказал Фьельд. — Но охота на медведей и охота на людей — это далеко не одно и то же.

Кид Карсон искоса взглянул на Фьельда. Толстые губы приоткрылись. Какое-то признание словно хотел вырваться из-за белых зубов. Но он одумался, крепко сжал челюсти, пожелал Фьельду спокойной ночи и вышел вон.

Фьельд задумчиво посмотрел ему вслед.

— Странный малый, — пробормотал он. — Немного отличающийся от обычного типа негра. Опаснее цепной собаки, но по-своему честен. Трудно будет приручить его, сделать из него человека. Он и не думает, что я кое-что подозреваю за ним. У него руки зачесались, когда я заговорил об охоте на человека. Достойный Кид называет себя боксером, фермером, контрабандистом… но его прирожденная профессия — убивать. В этой области у него, наверное, большой опыт. Он вооружен опасным ножом bordie. Меня не удивит, если в один прекрасный день этому ножу придется иметь дело с легкими Черного Антонио.

Он стал раздеваться, насвистывая какую-то мелодию. По-видимому, крепкие напитки не очень-то на него подействовали. Наоборот… Необыкновенное блаженство охватило его. Итак, он стоял теперь в самом центре приключения. Опасности подстерегали его в незнакомой стране и среди незнакомых людей. Все требовало от него быстрых и ясных решений, хладнокровия и самой высокой бдительности. С удовлетворением он ощущал, как поспешно работали клетки его мозга, как просыпались для действия связи мускулов в его превосходно тренированном теле. Куда делись вялость и усталость!

Он подошел к окну и отодвинул в сторону гардины. Легкая прохлада повеяла ему в лицо. Была свежая ночь. Наверху дрожали звезды, словно алмазы на темно-зеленом бархате неба. Ах! — вон и Юпитер, опасная планета, приносящая всегда за собой великие события. Вон там, низко над горизонтом, стоял Южный Крест, словно покосившийся, полуразрушенный памятник на кладбище, а прямо впереди, на западе, блестела Венера, подобная крошечной луне, и бросала свои изумрудно скользящие отсветы на башни-близнецы собора.

Ночная тишина царила над городом старого Писарро. Не слышно было ни автомобиля, ни стука лошадиных копыт. Летучая мышь прорезала темноту, да несколько запоздавших москитов звенели в воздухе, меж тем как едва слышное журчание медленно текущей реки Римак звучало, словно тихий шепот матери над уснувшим ребенком.

Фьельд не покинул своего места у окна до тех пор, пока не посветлело на востоке и город не начал просыпаться. Твердые копыта мулов звонко застучали по каменной мостовой, а тяжелые повозки с зеленью и бычьими тушами пробирались по артериям, питающим Лиму. Издали слышался свист локомотивов, и громыхающий звук доносил об отъезде поездов.

Тогда Фьельд опустил ставни и собрался ложиться в постель. Но, очевидно, ему не было суждено заснуть в эту ночь. Легкий стук в дверь заставил его невольно протянуть руку за небольшим металлическим предметом, лежащим на ночном столике. Этот предмет почти исчез в его огромном кулаке.

Но то был лишь дружелюбный стук осторожного человека, не имевшего злых намерений.

На «войдите» Фьельда в двери показалось бледное лицо, подобное лицу человека, преследуемого фуриями. Глаза перебегали с места на место, словно ожидали, что из каждого угла появятся спрятанные дьяволы.

То был директор Вальдес своей собственной персоной.

Фьельд отбросил в сторону револьвер.

Могущественный начальник гостиницы «Делигенсия» не был, по-видимому, храбрым человеком. И его голос дрожал, когда он подошел к постели.

— Извините, доктор, — прошептал он, — что я беспокою вас в такое время суток. Но дело идет о некоторых событиях, которые я сообщу вам и о которых никто не должен знать. Я — человек подневольный… За мною следят…

— Все люди, как мне кажется, следят друг за другом в этой стране, сказал Фьельд сухо.

— В Перу так много противоположных интересов, — продолжал Вальдес невозмутимо. — Тут и политика, тут и женщины. Если я сейчас обращаюсь к вам, то это из-за женщины. Она — солнце этого города. Я видел, как над нею опустилось облако и как радость погасла в ее глазах. То было по моей вине. Да будет проклята моя трусость! А теперь ей угрожает еще худшая судьба. Речь идет об Инесе Сен-Клэр, доктор. Я слышал, что она интересовалась узнать ваше имя. Вы — человек решительный. А теперь я хочу рассказать вам о тех интригах, которые ткутся против этого удивительного ребенка и, может быть, также и против вас.

— Я не совсем ясно понимаю ваши намерения, добрый человек, — сказал Фьельд. — Я знаю только, что эта гостиница не особенно удобна для спанья. Какие-то частные сыщики бегают здесь повсюду и роются в моем багаже, а в довершение всего на рассвете дня является сам директор и рассказывает мне о каких-то интригах… Я раз и навсегда советую не вмешиваться в мои дела, и не дам себя запугивать.

Хозяин гостиницы смешался:

— Я думал… Я полагал… Что донна Инеса…

— Я никогда не видел эту даму.

— Это я понимаю… Не то вы бы, наверно, выказали больший интерес. К сожалению, сама донна Инеса не имеет возможности лично поговорить с вами об этом деле, так как вчера вечером она уехала в Оройю.

Если бы директор Вальдес был лучшим наблюдателем, то, конечно, заметил бы, как странно сверкнули голубые глаза белокурого гиганта при этом известии.

— Что понадобилось молодой даме в горах?

— Значит, вы этого не знаете. Она хочет отыскать своего дедушку. Теперь она на дороге к Пуэрто-Бермудес. Но так далеко ей не доехать, потому что за нею уже послан Черный Антонио. Он устроит там засаду и привезет девушку обратно сюда… Но, быть может, это вас не интересует?

— Разумеется, интересует, — сказал Фьельд и сел на постели. — Все, что происходит здесь, кажется мне в достаточной степени банальным. Но с Черным Антонио я провел сегодня всю ночь.

— Совершенно правильно. Он уехал десять минут тому назад с двумя наемниками в Оройю.

— Когда идет следующий поезд?

— Только в полдень.

— Отлично. Можете ли вы позаботиться, чтобы я получил два мула и проводника в Оройе? Он должен меня встретить на вокзале. А теперь расскажите мне все, что вы знаете.

Директор не заставил просить себя два раза и поведал почти все планы, которые выболтал ему Мануэль.

Когда он кончил, Фьельд вскочил с постели.

— Вполне возможно, — сказал он медленно, — что все рассказанное здесь вами не что иное, как ловушка… Почем вы знаете, что я не пойду к дону Хосе и не поставлю его в известность, каким скромным другом он обладает?

Круглое мальчишеское лицо директора внезапно удлинилось от страха.

— Не может быть… Чтобы вы захотели… — забормотал он.

— Нет, — сказал Фьельд почти дружелюбно. — Я не очень охотно берусь за это дело, но мое удивление и почтение к Раймону Сен-Клэру так велико, что я никогда не оставлю его внучку одну против козней банды Мартинеса. Но несмотря на все это, господин директор, я не совсем ясно понимаю ваши мотивы.

Вальдес поднял голову и блеснул глазами.

— Я повторяю то, что сказал перед этим, — ответил он с достоинством, — то есть, что вы не видели донны Инесы. Это — женщина, за которую стоит умереть. Ее наружность, ее гордая чистота, ее мужество… просто божественны. Я ее предал. Я выгнал ее из моей гостиницы, потому что я слабый, зависимый раб. Всю ночь я вертелся на постели, угнетаемый презрением к самому себе. Мануэль не достоин получить ее… А Черный Антонио не смеет тронуть ее даже краем своего черного ногтя. Этого не должно быть. Скорее я повешусь на самом высоком дереве моего сада и пройду через огонь геенны. Сам я не могу спасти ее. Для этого я слишком слаб. Но умереть я могу. Нет, нет, этого не должно быть!