— Это наша знаменитость, — сказал он Фьельду. — Дон Антонио Веласко. Великий мастер бокса. Его прозвали «Ужасом Перу», но он чрезвычайно добродушен.

— А этот джентльмен, — продолжал Мануэль, указывая на Фьельда, ученый из далекой страны. Он — доктор, и приехал изучить нашу знаменитую горную болезнь. Его имя — Фьельд, доктор Йунас Фьельд.

На миг среди общества наступила тишина. Эти оба, что стояли друг против друга, составляли разительную противоположность остальным джентльменам. Норвежец был выше, но могучие плечи и крепкая голова перуанца могли постоять за себя не хуже.

— Вы тоже должны быть «ужасом» в вашей стране, — промолвил Антонио любезно. — Если я не ошибаюсь, то вы в борьбе, вероятно, один из первых.

— Ну, да, — ответил Фьельд, — когда бывает необходимо.

Маленькие глаза-угольки Черного Антонио искоса разглядывали Фьельда. Он заметил правую руку гиганта, опиравшуюся о спинку кресла, но то, что произвело на него самое глубокое впечатление, был шрам, пересекавший лицо и шею норвежца. Этот шрам давно зажил, но боксеру было ясно, что причиной его была глубокая и опасная рана.

— Участвовали ли вы в войне? — спросил Антонио вскользь.

— Нет, — ответил Фьельд, — я принадлежу к нейтральной нации.

— В таком случае вы, наверное, много путешествовали и много пережили?

Фьельд кивнул головой.

— Я испытал всего понемножку… Вы смотрите на мой шрам. У меня есть еще несколько таких же на теле. Это, по большей части, ножевые раны. Между прочим, длинный шрам, идущий от коленной чашечки до самых паховых желез, произошел от удара «мизерикордиа»… Знаете ли вы, что это такое?

Легкая тень пробежала по лицу Черного Антонио.

— Я знаю это, — сказал он. — Вы уже побывали раньше в нашей стране?

— Нет, — ответил Фьельд. — Последний раз, когда я был в Южной Америке, мое пребывание ограничилось Бразилией и Аргентиною.

— Быть может, вы были в Куяба?

— Вы угадали, — ответил любезно Фьельд.

— Не встречали ли вы там человека по имени Хередиа?

— Не только встречал, но был даже знаком.

В маленьких глазах боксера появилось выражение напряженного любопытства. Фьельд, казалось, не обнаруживал интереса к продолжению разговора, а Мануэль, откинувшись на спинку дивана, тщетно боролся с тяжелым пьяным сном, и на каждом колене его сидели дамы, недовольные своим кавалером.

— Этот Хередиа, о котором я говорю, — сказал Антонио с ударением и нагнулся вперед, — он был моим другом. Он был убит одним иностранцем.

Фьельд медленно зажег сигару и положил спичку.

— Да, да, — сказал он, помолчав. — Кому же, как не мне знать об этом.

— Почему, сеньор?

— Потому что я убил его.

Черный Антонио подскочил на месте. Затем он спохватился, уселся снова и улыбнулся. Его белые зубы сверкнули, меж тем как он с беспокойством оглядывался вокруг себя. Молодые испанки колыхались в танце, а Мануэль громко храпел на своем диване.

— Я позволил себе упомянуть, — сказал Антонио с несколько принужденным смехом, — что Хередиа был моим другом…

— Я слышал, — возразил кратко Фьельд. — И поэтому я предполагаю, что вы, который хорошо знал его, что вы, говорю я, были достаточно знакомы с его достойною сожаления привычкою устраивать от времени до времени несчастные случаи с путешественниками, проводником которых он был. Вы, наверное, тоже борец, сеньор? Вы, значит, знаете, что в борьбе часто бывают случаи, когда падаешь вследствие своего собственного захвата. Такой именно случай произошел с Хередиа… Но, я думаю, теперь уже пора идти домой. Передайте мой поклон дону Мануэлю. До свидания.

И Фьельд вышел вон, не подавая руки боксеру.

Несколько минут спустя Мануэль был разбужен весьма грубым образом. Дамы куда-то упорхнули. Но над ним стоял Антонио, подобный грозовой туче. Добродушия его как и не бывало.

— Мне надо спешить, — заявил боксер. — Поезд в Оройю отходит через час. Но скажи твоему отцу, что белокурого малого, которого вы оба навязали мне на шею, надобно под всевозможными предлогами удерживать здесь до моего возвращения.

— Разве ты думаешь, что он опасен? — пробормотал Мануэль. — Мне он кажется совсем безвредным малым.

— Безвредным, — проворчал Антонио, — безвредным!.. Он опасен для нас всех. Если нам не удастся отправить его как можно скорее на тот свет, то наша безопасность не стоит и спички! Передай это дону Хосе. Расскажи ему, что этот доктор, приехавший изучать горную болезнь, — сам дьявол во плоти! Понимаешь ты, в чем дело?

Нет, дон Мануэль не понимал ни бельмеса. И, когда мало-помалу кое-что прояснилось в его голове, «Ужас Перу» давно исчез.

Когда Фьельд так просто выдал себя своему исконному врагу, то это было сделано совершенно сознательно. Он ясно отдавал себе отчет в том, что рано или поздно дело дойдет до столкновения между ним и «Мартинес и К^», и поэтому он предпочел, как и всегда, нанести первый удар.

Он также тотчас заметил беспокойное, трусливое выражение в глазах Антонио Веласко, когда он рассказал ему о своей встрече с известным по всей Южной Америке бандитом Марио Хередиа. То был моральный удар кулака, который не преминет оказать свое действие. В жилах Черного Антонио текли капли индейской крови. От своих индейских предков унаследовал он почти автоматический страх перед белым человеком. В сердце этого чистокровного бандита Фьельд уронил столь опасные семена, как неуверенность в себе и сомнение. Отныне этот разбойник черных банд, купленных политиками-спекулянтами, осмелится нападать только из засады, и даже тогда его рука будет дрожать. Страх поражения — почти всегда вернейший путь к неудачам во всех предприятиях. Особенно, если дело касается столь сложного предприятия, каким является убийство.

В ту ночь Фьельд вернулся домой в гостиницу в великолепном настроении. Он надеялся, что своим поведением по отношению к Черному Антонио он предупредил всякое покушение на внучку Сен-Клэра. Пакет ассигнаций, полученный бандитом в конторе Мартинеса, был, вероятно, задатком более крупной суммы, которая ему достанется, когда донна Инеса будет поймана и водворена обратно к своему опекуну.

Когда Фьельд попросил у ночного портье ключ от своей комнаты, последний нигде не нашелся. Зато в его ящике для писем лежала записка его нового помощника Кида Карсона, сообщавшая, что он спит на диване в комнате Фьельда.

Фьельд наморщил брови. Кажется, негр ведет себя довольно бесцеремонно для начала.

Но Фьельд скоро переменил свое мнение, когда увидел Кида, лежавшего совсем одетым перед дверью его спальни. Он вскочил при входе доктора.

— Я прошу извинения, — сказал он быстро, желая успокоить своего хозяина, — необходимо было охранять комнату… Я случайно пришел сюда сегодня вечером, и ваша дверь стояла открытая. Это показалось мне подозрительным, и я вошел. Тут я застал двух джентльменов, занятых обнюхиванием вашего багажа. Они были одеты в форму слуг гостиницы и пытались объяснить свое присутствие тем, что они думали, будто господин уезжает с ночным поездом… Я озаботился обоих выставить быстро и безболезненно, а сам улегся здесь. Позднее, ночью, опять явился кто-то, но я показал ему большой нож, и тогда он исчез… По-видимому, в этой гостинице очень интересуются вашим багажом!

Фьельд слушал этот отчет с величайшим удивлением.

— Я думаю, что мы отлично уживемся друг с другом, — сказал он ласково Карсону. — Ты поступил, как должно. Но теперь ты должен найти лучшую постель. Я посмотрю сам за своими чемоданами. Впрочем, я могу передать тебе поклон от Антонио Веласко. Весьма возможно, что тебе придется сыграть с ним один матч прежде, чем мы покинем Перу.

Негр-боксер просиял.

— Это меня очень радует, — сказал он с восхищением.

— Но едва ли это произойдет на арене.

— А где же в таком случае?

— Где-нибудь на свободе — на вершине утеса в Кордильерах или на лужайке девственного леса.

Негр расхохотался, сверкнув белыми зубами.