– Ну, – выжидающе поинтересовалась Нина, – как деда?

– Он уехал.

– Ты с ним рассчитался?

– Он не взял денег.

– Почему?

– Не знаю. Сказал, что эта работа доставила ему удовольствие.

– Ну и черт с ним.

– Он здорово тебя нарисовал.

– Даже лучше, чем я есть… – Нина сплела пальцы так, что побелели костяшки.

– Такой, какая ты есть. Он сказал: «Берегите ее. Она гораздо более уязвима, чем кажется».

– А что же ты? – Нина закусила губу, отвернулась к окну. Дождливый ветреный полдень пригибал к земле прутики кустов в опустевшем от листвы саду.

– Ответил, что знаю. – Асим помолчал, подошел к бару, достал банку джин-тоника, при вскрытии она гневно зашипела.

– Черт возьми, – с фальшивым смешком произнесла Нина. – Какой тонкий психоанализ! Старик Фрейд в – гробу пританцовывает от восторга. Что за мужики пошли! Мало им тела, дай в душе поковыряться.

– Перестань. Он стоящий парень, хоть и не бизнесмен.

– Я знаю, – после паузы глухо отозвалась Нина.

– Он вернется.

– Нет. Он гордый и ужасно неуверенный в себе. Я сказала ему то, чего не прощают.

– Почему бы тебе не позвонить ему, не объясниться? Что у тебя за идиотская натура – отталкиваешь счастье обеими руками? Я же вижу: он нужен тебе.

– Я не нужна ему. Я только испорчу ему жизнь. Я не создана для брака.

– «Не создана», – усмехнулся Асим. – Что ты понимаешь, девочка…

– А ты, что ты понимаешь? Где твое семейное счастье?

– Здесь другое. – Он помолчал, собираясь с мыслями. – У нас не было детей по моей вине. Я был слишком глуп и самодоволен, чтобы заговорить об усыновлении. А она не решилась. Она была идеальной женой. Покорной, бессловесной, черт бы ее побрал. Я сломал жизнь себе и ей… Сейчас она собралась растить чужих внуков. Все правильно. Ей нужно было сделать это раньше. Годы летят… Не успеешь оглянуться, а ты один. Вокруг никого, впереди – пустота…

– Что ж… – сказала Нина. – Теперь мы вместе. Я и ты. Из двух наших одиночеств не сложишь гармоничного целого, но команда получилась неплохая. Между прочим, мне уже звонили из «Детура».[13] Хотят внести залог за лучшие блоки мест.

– В самом деле? – оживился Асим. – С «Детуром» можно работать.

– Я тоже думаю, что сдам места только туроператорам с отличной и очень хорошей репутацией. Конторы типа «Вася Пупкин и К0» могут отдыхать. И еще момент… Что ты думаешь о Мустафе Офенди?

– Офенди? – прищурился Асим. – Классический вариант цепного пса. Лает на каждого, кроме хозяина. Звезд с неба не хватает, зато и не смотрит на сторону. Работает двадцать лет и вполне всем доволен. А что?

– Я же не смогу торчать здесь постоянно. Мне понадобится управляющий. А он как раз на днях подошел и предложил свою кандидатуру. Сказал, что все годы присматривался к твоей работе, что много знает и умеет. Конечно, второго такого, как ты, я не найду, но хотя бы бледное подобие.

– Возможно, это не худший вариант. – Асим задумчиво потер переносицу. – Свой ишак всегда лучше чужой лошадки. Знаешь, чего ожидать. Я пригляжусь к нему повнимательнее, и тогда обсудим.

– Договорились.

– Значит, бизнес и еще раз бизнес? Ничего личного?

– Точно, – улыбнулась Нина. – Ничего лишнего.

На ее бледные щеки постепенно возвращался тонкий румянец. Но в глазах еще таилась влажная грусть. Асим догадывался, что подобную печаль будет нелегко искоренить даже такой сильной девушке, как Нина. Но в том, что она не сломается, он не сомневался.

– Когда-нибудь ты поймешь. И изменишься. Надеюсь, ждать придется недолго. Знаешь, чего бы я хотел больше всего? Погулять на твоей свадьбе.

– Спасибо тебе, – сказала она, приобняв его за плечи. – Я уже говорила тебе «спасибо» за все?

– А я тебе?

– За восемьдесят пять процентов?

– За это тоже.

– А еще? – Ее брови приподнялись в легком удивлении. – За геморрой и головную боль?

– Ага. И за первую седину.

– Ну, это легко исправить, – убежденно заявила Нина.

– Ой! Ты что, спятила? Больно же!

– Я только хотела помочь, – невинно пожала плечами Нина, продемонстрировав свежевырванный короткий серебристый волос.

Зима с ее дождями и сыростью пронеслась как один ненастный день. Вот уже первое весеннее солнце рассеивало золотистые соломинки лучей по стрельчатым крышам «Сказки». В «Надежде» тоже царил смутный переполох – предвестник таинственного «нечто». Хитом предстоящего сезона стала весть о назначении Мустафы Офенди на должность управляющего новым отелем.

«Кто бы мог подумать!» – разводя руками, только и говорили друг другу коллеги. Али не удивился. Он как истинный философ и просто человек, многое повидавший, хорошо знал, что карьеру гораздо чаще и успешнее делает упорная и преданная боссу посредственность, чем яркая индивидуальность. Еще и потому, что посредственность всю свою жизнь малюсенькими шажками медленно, но верно движется в заветном направлении. Индивидуальность же подчас шагает чересчур широко и не в ту сторону.

В тот день работы было немного. Из туристов – экономные немцы да небольшая компания англичан. Не сезон. Для «несезона» и это хорошо. Многие отели просто закрываются на осенне-зимний период. А «Надежда» не только держится – еще и приносит прибыль. А значит, зарплату сотрудникам. Что и говорить: молодцы Асим и девчонка. Команда. Эх, Алекс, дружок дорогой, вот какую девушку тебе бы следовало полюбить… С такой хоть в воду, хоть в огонь, хоть черту в задницу… Он поймал себя на том, что думает о молодой хозяйке почти с симпатией. Что ж, время все расставляет по местам. Только не стоит его торопить. Странно, почему люди постоянно забывают об этом.

Музыкалка выплюнула диск. Али наугад зарядил другой. Оказалось, русский. Россиян сейчас нет. Они к сезону потянутся. Ну и ладно, пускай.

Вроде бюргеры не против. К тому же в глубине сада бармен заметил Нину. Ей приятно будет.

«Пожалуйста, не умирай…»

Али заметил, как подошедшая Нина вздрогнула, даже дернулась всем телом, от ресниц до коленок, словно ей причинили неожиданную острую боль. В ту же минуту он поймал ее беглый взгляд, полный немого отчаяния, и, осененный смутной догадкой, переключил мелодию. Она сказала:

– Спасибо.

Бармен кивнул, не спрашивая, за что именно. Если человек цепенеет при словах «Пожалуйста, не умирай…», значит, есть на то веская причина.

Она посмотрела на него очень внимательно:

– Пожалуйста, приготовьте этот ваш… «Опиум».

Али принялся колдовать с бутылками. Подперев кулачком щеку, девушка наблюдала, как бармен орудует шейкером.

– Это Алекс придумал?

– Да.

– Для нее?

– Да.

– Вы мне не расскажете?

Взгляды бармена и хозяйки встретились. Али медлил, выжидая возможного подвоха.

– Наверно, я больше, чем кто-либо, имею право знать, как вы считаете?

– Вам все известно…

– Не знаю. Мне чего-то недостает. Вы ведь были его другом… Как все было? Расскажите с самого начала. Возможно, я сумею…

– Что?

– Так, ничего… – Она покачала головой. – Мне нелегко говорить об этом с вами.

– Мне тоже, – честно сказал Али. – Но я попытаюсь. – Он глубоко вздохнул, будто собирался погружаться под воду. – Что ж, с начала так с начала…

Глубокий зимний сумрак спустился на «Надежду». Казалось, в гулком темном отеле осталось только двое обитателей – мужчина в барменской униформе и девушка, зябко кутавшаяся в пальто. И казалось: весь мир сосредоточился на этом освещенном, будто сцена, пятачке, театра теней прошлого.

– Я виноват. – Бармен беспомощно вертел тонкую соломинку в широких пальцах. – Я сказал тогда: «Дерись за свою мечту… Пусть жизнь сама все расставит по местам…» Я не должен был этого говорить. Я не имел права вмешиваться. Возможно, все сложилось бы иначе, а быть может, и нет. Я не знаю. Но одно я знаю точно: я больше никогда никому не давал советов. Каждый сам делает свой выбор. Клянусь жизнями моих детей, я не мог и предположить, что все закончится так чудовищно… Но все эти годы я жил с мыслью, что, промолчи я в тот вечер, отель так бы и остался монументом несбывшейся мечты. Алекс не отправил бы тех писем, Надежда не появилась бы здесь снова… Потом я пытался его остановить, но было поздно… Алекс был болен ею, и с каждым днем ему становилось хуже и хуже…