На берегу было пустынно. Ночной ветер оказался более пронизывающим, чем Нина ожидала. С бесцеремонностью папарацци он забирался под свитер, проскальзывал меж его тонких нитей, заставляя ежиться и дрожать, как паршивую собачонку. А когда-то она считала, что самая противная осень в Москве…

По иссиня-черному небу вдоль кривой ручки Ковша двигалась по направлению к Северу навстречу дождям и туманам маленькая светящаяся точка-самолет. Всего три часа, и он в Москве… Огромной, шумной, слякотной, безжалостной… Точка уже исчезла из виду, а Нина продолжала глядеть не мигая в космическую бездну, будто ждала ответа на несформулированный вопрос…

– Мы все-таки встретились. Может, это судьба?

Откуда он взялся, подкравшись под пологом темноты? Словно угадал, что именно сегодня вечером ей будет особенно хреново. В такие минуты Нина избегала общества. Говорят, больные животные уходят подальше ото всех. А люди – наоборот. Странно. Она не могла понять, хочется ей уползти в раковину своего гордого одиночества или все-таки остаться и прослушать очередную порцию бреда про несуществующую гармонию или детские мечты…

– Вам что, не спится?

– А вам?

– Я вообще мало сплю.

– Вы снова дрожите? – В его голосе послышалась неожиданная нежность. Наверно, это акустический обман, проделки проходимца-ветра. – Держите…

Нина не успела открыть рот, как он стащил с себя свитер и набросил ей на плечи, оставшись в футболке с панорамой Эйфелевой башни. – Не возражайте, видите, – он ткнул пальцем в Эйфелеву башню, – я жил в Париже. Учился обращению с женщинами. Правило номер один, пункт первый: дама не должна замерзать…

– А пункт второй? – рассмеялась Нина, удивившись тому, как легко ей с этим человеком.

– В объятиях. Но я, к сожалению, не француз, потому довольствуюсь разговором. И еще любуюсь морем. Отлично понимаю старика Айвазовского. Только на его месте я бы написал еще женщину на берегу, в свете луны.

– У вас еще все впереди, последний романтик, – усмехнулась Нина.

– Только не уверяйте меня, что у вас в голове одни цифры. Иначе сейчас вы бы крепко спали в теплой кроватке и видели сладкие сны о банковских счетах. Но вы здесь, рядом со мной. И возможно, смотрите вдаль, в тайном ожидании увидеть алый парус…

– При чем здесь алый парус? – резко спросила Нина, снова почувствовав холод гнетущей ночи.

– Так, к слову пришлось… – Он растерянно пожал плечами. – А что?

– Ничего. – Нина протянула ему свитер. – Наденьте, простудитесь. Идемте в бар, что-нибудь выпьем.

– Разве там не закрыто?

– У меня есть ключ.

– Я и забыл, что вы – босс, – улыбнулся архитектор.

– Когда-то я обожала Грина, – неожиданно для себя самой произнесла Нина. – «Они жили долго и умерли в один день…» Формула счастья… Я сожгла эту книгу в камине. Десять лет назад…

– Что-то случилось? – тихо спросил Владимир.

– Мои родители погибли.

– Простите. – Он осторожно взял ее за руку. Его ладонь была теплой и мягкой. От нее исходило молчаливое участие. Нина не стала высвобождать руку.

Дорога до бара была долгой, как расстояние между годами.

– Вам коньяк или водку?

– Лучше пива.

– А я выпью водки. Согревает, расслабляет, не имеет запаха. Луна, море, звезды и немного алкоголя – что еще нужно для идеального южного вечера?

– Только любовь, – мягко проговорил Владимир.

– «Любовь»… – горько и презрительно передразнила Нина, опорожняя рюмку. – Сколько вам лет, юноша бледный со взором горящим? Налейте еще. Вам нравится этот отель?

– Да, он хорош.

– Мой должен быть лучше. «Надежда». Большей пошлятины трудно и придумать. Вы сможете сделать «Сказку» на порядок выше этого мемориала?

– Я не совсем понимаю…

– Я объясню. – Она собрала силы для улыбки. – Все равно вас просветят. Не я, так кто другой. Это же местная легенда, романтическая история любви… – Она вложила в последнюю фразу весь сарказм, на который была способна. – Этот отель построил любовник моей мамочки и назвал ее именем. Надежда. Наверно, он был немного «того», точно не знаю. В общем, у них не сложилось. И, когда отец позволил Надежде вернуться, Алекс нанял киллера. Говорят, он хотел все отменить, но не успел. И тогда он покончил с собой, а мне завещал «Надежду». Ну, понравилась история?

– Вы… серьезно? – Он озадаченно заглянул Нине в лицо.

– Думаете, я бы смогла так весело пошутить?

– Простите… Сколько вам тогда было? – спросил Владимир. Вид у него был подавленный.

– Двенадцать. – Нина допила свою водку. – Ладно, пора спать. Завтра в семь ноль-ноль я буду вас ждать.

– Я провожу вас…

– Не стоит. Здесь нет ни бандитов, ни маньяков, ни киллеров. Здесь всем весело и хорошо. Это рай. Наслаждайтесь!

– Я построю вашу мечту, – совершенно серьезно сказал Владимир. – Обещаю вам.

– Спасибо. – Нина ощутила, как ее печаль становится легче, превращаясь из свинцовой тучи в легкое облачко. Наверно, начинало действовать выпитое. Она улыбнулась уже без напряжения. – В старинные времена из вас получился бы классный рыцарь в сияющих доспехах.

– К сожалению, – вздохнул Владимир, – сейчас другие времена. И прекрасные принцессы грезят о крутых ребятах на дорогих бибиках. Но я оптимист. Одна-то должна была остаться. Та единственная, в поисках которой я исколесил полмира.

– Я желаю вам поскорее ее найти, – сказала Нина, вдруг ощутив легкое сжатие в груди. Но она так и не разобралась, что это было. И не хотела разбираться. Самокопание – удел слабых и бездельников.

Вскоре закипела работа. В строительство Нина окунулась с головой. Она сновала повсюду, толкаясь среди строителей, ругаясь на ломаном турецком с хапугой-прорабом. Однажды едва не свалилась в котлован, но и эта маленькая неприятность не ослабила ее пыла. Невозможно было представить стройку без ее вездесущей фигурки в заляпанной раствором куртке, таких же джинсах и ботинках на высокой платформе, которыми Нина, как гусеницами танка, месила чавкающую землю. Даже сны ее стали иными. Привычные кошмары подвинулись, уступив место новым, в которых прекращались деньги и стройка вставала. Или же Нина летела в огромный глубоченный котлован, вырытый почти до самой середины земли. Иногда в этих снах появлялся Владимир, и тогда призраки отступали, и небытие наполнялось неведомой музыкой, шорохом снежинок, огромных и удивительно белых, так не похожих на мелкую турецкую крупу пополам с противным дождем. Эти сны наполняли ее особенной сладостной истомой, в которой, пробудившись, хотелось нежиться в уютном полумраке приспущенных штор и теплой неги пуховых подушек, неуловимо пахнущих морем.

В реальности все было иначе. Человек непосвященный мог бы назвать их с Владимиром отношения романом. Нина подбрасывала его на машине. Частенько вместе обедали, иногда спорили, иногда смеялись. Бывало, гуляли по берегу. Но всякий раз, возвращаясь в «Надежду», они говорили друг другу: «До завтра» – и легко расходились по своим бунгало. Когда Асим заметил, что не верит в дружбу между мужчиной и женщиной, Нина возмутилась. Асим спорить не стал. Многозначительно улыбнулся, обозрел стройку из-за забора, не запачкав новеньких штиблет, и, заявив, что Нина стала похожа на землеройку, умчался на своем свежевыдраенном «БМВ» бог весть куда. Летний сезон закончился, и блондинки разъехались. Для партнера это было время отдыха, когда он занимался отложенными с лета делами и собственным драгоценным здоровьем. Приближался сезон горных лыж и крепких спортивных красоток.

– И когда он все успевает? – уважительно заметил Владимир за обедом в крошечном придорожном ресторанчике напротив стройки.

– Что – все? – проворчала Нина. – Он последнее время вообще ни хрена не делает. Разве что по бабам шляется.

В глубине души она обиделась на землеройку.

– Но это у него здорово получается.

– Попросись в ученики, – посоветовала Нина, отправляя в рот добрый кусок хорошо прожаренного, обильно сдобренного перцем, специями и соусом «чили» бифштекса. – Иногда он бывает добрым. Может, отстегнет тебе одну из девочек.