Он и сам не понял, что сказал, пока она не высадила его у дома и не отъехала.

Милли сказала:

– Ты выпил только кофе и ничего в рот не взял, даже сухарика.

– Что-то не хочется.

– А потом пойдешь и наешься на банкете у своих коммерсантов, – будто не знаешь, что твой желудок не выносит краба по-мавритански!

– Даю тебе слово, я постараюсь не есть ничего лишнего.

– Лучше бы ты как следует позавтракал. Поешь пшеничных хлопьев – они впитывают весь алкоголь.

В этот день рядом с ней была дуэнья.

– Ну, ей-богу же, не могу. Мне не до еды. Не приставай. Нет у меня аппетита.

– Ты приготовил речь?

– Старался, но я ведь не оратор. Понятия не имею, почему они попросили меня.

Но его мучило, что теперь он, кажется, знает, почему. Кто внушил эту мысль доктору Брауну – вот что нужно было узнать любой ценой. Он подумал: «Но ведь цена – это я сам!

»

– Пари держу, что ты произведешь там фурор!

– Ну нет, я сделаю все, чтобы не произвести там никакого фурора.

Милли ушла в школу, а он остался сидеть за столом. На картонной коробке с хлопьями «Уитбрикс», которые всегда покупала Милли, был напечатан отрывок из последних приключений Мальчика с пальчик. В коротком рассказике с картинками Мальчик с пальчик встретил крысу величиной с рослого сенбернара и обратил ее в бегство, прикинувшись кошкой и замяукав. Это была очень незамысловатая история. Вряд ли ее можно было рассматривать как ценное назидание молодому поколению, вступающему в жизнь. За двенадцать купонов, вырезанных из таких коробок, фирма обещала духовое ружье. Коробка была почти пуста, и Уормолд принялся вырезывать купон, аккуратно водя ножом по пунктирной линии. Он уже обрезал последний угол, когда в комнату вошла Беатриса. Она спросила:

– Чем это вы занимаетесь?

– По-моему, духовое ружье может пригодиться нам в конторе. Не хватает всего одиннадцати купонов.

– Я не спала всю ночь.

– Наверно, выпили слишком много кофе?

– Нет. Это из-за того, что вам сказал доктор Гассельбахер. Насчет Милли. Пожалуйста, не ходите на банкет.

– Ну, пойти-то я, во всяком случае, должен.

– Вы и так делаете достаточно. В Лондоне вами довольны. Я сужу по тону телеграмм. Что бы там ни говорил Генри, Лондон вовсе не захочет, чтобы вы шли на бессмысленный риск.

– Он прав, когда говорит, что если я не пойду, они попробуют что-нибудь другое.

– Не бойтесь за Милли. Я не спущу с нее глаз.

– А кто будет смотреть за вами?

– Я сама выбрала эту профессию. Вы за меня не отвечаете.

– Вы бывали уже в таких переделках?

– Нет. Но и начальника такого у меня еще не было. Вы словно ткнули палкой в осиное гнездо. Знаете, обычно наша работа – чистая канцелярщина: картотека и скучные телеграммы. Убийства – не наша область. И я не хочу, чтобы вас убивали. Понимаете, вы какой-то настоящий, а не персонаж из «Бойз оун пейпер». Ради бога, оставьте вы в покое эту дурацкую коробку и послушайте, что я вам говорю!

– Я читал про Мальчика с пальчик.

– Вот и оставайтесь с ним сегодня дома. А я пойду и куплю вам все предыдущие коробки этой серии, чтобы вы могли прочитать про него с самого начала.

– Готорн говорил здравые вещи. Мне только надо быть поосторожней с едой. Ведь и в самом деле важно установить, кто они такие. Тогда я по крайней мере отработаю полученные деньги.

– Вы и так сделали больше, чем нужно. Незачем вам ходить на этот проклятый банкет!

– Нет, есть за чем. Хотя бы из гордости.

– Перед кем вы хотите покрасоваться?

– Перед вами.

Он пробирался по холлу гостиницы «Насьональ» мимо витрин с итальянской обувью, датскими пепельницами, шведским стеклом и сиреневыми английскими фуфайками. Дверь в банкетный зал, где всегда заседало Европейское коммерческое общество, загораживал стул, на котором расположился доктор Гассельбахер – он явно кого-то поджидал. Уормолд замедлил шаг; он не видел доктора Гассельбахера с той самой ночи, когда тот сидел в мундире улана на кровати и вспоминал прошлое. Члены коммерческого общества, направлявшиеся в банкетный зал, останавливались и заговаривали с доктором Гассельбахером, но тот не обращал на них внимания.

Когда Уормолд поравнялся со стулом, на котором сидел доктор, тот сказал:

– Не ходите туда, мистер Уормолд.

Он говорил громко; слова его дрожали в загроможденном витринами холле, привлекая всеобщее внимание.

– Как поживаете, Гассельбахер?

– Я оказал: не ходите туда.

– Слышу!

– Они собираются вас убить, мистер Уормолд.

– Откуда вы знаете, Гассельбахер?

– Они хотят вас там отравить.

Кто-то из приглашенных остановился и стал смотреть на них с улыбкой. Один американец спросил:

– Да неужели тут так уж плохо кормят?

Все рассмеялись.

Уормолд сказал:

– Уйдите отсюда, Гассельбахер. На вас все смотрят.

– Вы все-таки пойдете?

– Конечно; я ведь один из ораторов.

– У вас есть Милли. Подумайте о ней.

– Не бойтесь за Милли. Я вернусь целым и невредимым, Гассельбахер. Ступайте.

– Хорошо, но я хотел вас удержать, – сказал доктор Гассельбахер. – Я буду ждать вашего звонка.

– Я позвоню вам из дому.

– Прощайте, Джим.

– Прощайте, доктор.

Уормолд оторопел, услышав, что доктор Гассельбахер назвал его Джимом. Он вспомнил, как не раз подумывал в шутку: только сидя у его смертного одра и отказавшись от всякой надежды, доктор Гассельбахер назовет его по имени. Его вдруг охватили страх, одиночество, тоска по родине.

– Уормолд, – произнес кто-то за его спиной.

Он обернулся. Перед ним стоял Картер из фирмы «Ньюклинерс», но для Уормолда в этот миг Картер был английской землей, и английской спесью, и английской пошлостью – всем тем родным и надежным, что заключалось в самом слове: Англия.

– Картер! – воскликнул он, словно Картер был тем человеком в Гаване, которого ему больше всего хотелось встретить; и в этот миг так оно и было.

– Чертовски рад вас видеть, – сказал Картер. – Не знаю здесь ни души. Даже моего... даже доктора Брауна.

Трубка и кисет оттопыривали его карман; он погладил их, словно надеясь обрести бодрость в этом привычном жесте, может быть, он тоже испытывал сейчас тоску по родине.

– Картер, познакомьтесь с доктором Гассельбахером, это мой старый друг.

– Здравствуйте, доктор. – Картер сказал Уормолду: – Искал вас вчера вечером по всему городу. Никак не могу попасть в те злачные места, о которых вы говорили.

Они вместе вошли в банкетный зал. Трудно было объяснить, почему Уормолд испытывает такое доверие к своему соотечественнику, но с той стороны, с которой шагал Картер, он чувствовал себя в безопасности.

В честь генерального консула банкетный зал был украшен двумя большими флагами Соединенных Штатов, а маленькие бумажные флажки указывали, как в ресторане аэровокзала, места представителей различных стран. Во главе стола красовался швейцарский флажок – там должен был сидеть президент, доктор Браун; был тут даже флажок Монако – он стоял против места монакского консула, одного из крупнейших экспортеров сигар в Гаване. В знак уважения к августейшему бракосочетанию [имеется в виду брак князя Монакского с американской киноактрисой Грейс Келли], его посадили справа от американского генерального консула. Когда Уормолд и Картер вошли в зал, гостям разносили коктейли, и к ним сразу же подошел официант. Показалось ли это Уормолду или же официант и в самом деле так повернул поднос, что последний оставшийся на нем «дайкири» оказался как раз под рукой у Уормолда?

– Нет. Не хочу, спасибо.

Картер протянул руку, но официант уже двинулся к служебному выходу.

– Может, вы предпочитаете сухой «мартини», сэр? – спросил чей-то голос.

Он повернулся. Это был метрдотель.

– Нет, нет, я не пью коньяк.

– Шотландское виски, сэр? Херес? «Дедушкин коктейль»? Что вам угодно?

– Я сегодня не пью, – сказал Уормолд.