– Какая честь.

– Знаете, в некотором роде это даже лестно. Показывает, что вы стали им опасны.

Вытягивая через соломинку остатки пунша из-под кубиков льда, ломтиков апельсина и ананаса, украшенных сверху вишней, Готорн громко причмокнул.

– Пожалуй, – сказал Уормолд, – мне лучше туда не ходить. – Он вдруг почувствовал какое-то разочарование. – А ведь за десять лет я не пропустил ни одного банкета. Меня даже речь там просили произнести. Фирма любит, чтобы я ходил на такие обеды. Она тогда считает, что я высоко несу ее знамя.

– Вы непременно должны пойти.

– Для чего? Чтобы меня отравили?

– Да вас никто не заставляет там есть.

– А вы когда-нибудь пробовали пойти на банкет и ничего не есть? И пить-то ведь все равно придется.

– Не подсыпят же они яду в бутылку вина. Вы бы могли прикинуться алкоголиком, который ничего не ест, а только пьет.

– Спасибо. Репутация моей фирмы от этого сильно выиграет.

– А что? Все люди питают слабость к алкоголикам, – сказал Готорн. – И, кроме того, если вы не пойдете, они заподозрят что-то неладное. Вы можете провалить мой источник. А источники надо беречь.

– Это что, такое правило?

– Вот именно, старина. И еще одно соображение: мы знаем, в чем суть заговора, но не знаем заговорщиков; нам известны только клички. Если мы их раскроем, мы заставим полицию их посадить. Тогда и вся организация будет разгромлена.

– Ну да, убийца всегда рано или поздно попадется. Вскрытие наведет вас на след, и тогда вы заставите Сегуру действовать.

– Неужели вы струсили? Такая уж у нас опасная профессия. Не следовало за нее браться, если вы не были готовы...

– Ну, прямо спартанка из хрестоматии, да и только. Возвращайся, с победой или пади в бою.

– А знаете, это идея! В нужный момент вы можете свалиться под стол. Убийцы решат, что вы умерли, а остальные – что слишком много выпили.

– Член Европейского коммерческого общества не падает под стол.

– Никогда?

– Никогда. Но вам кажется, что я зря так встревожен?

– По-моему, волноваться пока нет оснований. В конце концов, всю еду вы берете себе сами!

– Верно. Но в «Насьонале» закуска всегда одна и та же – краб по-мавритански. А это кушанье раскладывают на тарелки заранее.

– Вот краба не ешьте. Мало ли кто не ест крабов. А когда гостей начнут обносить блюдами, не берите того, что лежит к вам всего ближе. Это как с фокусником, который подсовывает вам нужную ему карту. Не берите ее, и все тут.

– А фокуснику все-таки удается всучить вам именно ту карту, которую он хочет.

– Вот что... вы говорили, кажется, что банкет будет в «Насьонале»?

– Да.

– Так почему бы вам не использовать дробь семь?

– А кто такой дробь семь?

– Вы что, не помните своих агентов? Да это же метрдотель в «Насьонале». Пусть он и позаботится, чтобы вам в тарелку ничего не подсыпали. Пора ему, наконец, отработать полученные деньги. Я что-то не помню, чтобы вы прислали от него хоть одно донесение.

– А вы не можете мне намекнуть, кто этот человек? Ну, тот кто собирается... – он запнулся на слове «убить», – собирается со мной это сделать?

– Не имею о нем ни малейшего представления, старина. Остерегайтесь всех подряд. Выпейте-ка еще пуншу.

В самолете, летевшем обратно на Кубу, было мало пассажиров. Какая-то испанка с целым выводком детей – одни принялись кричать, а других стало тошнить, как только самолет оторвался от земли. Негритянка с живым петухом, закутанным в шаль. Кубинский экспортер сигар, с которым Уормолд был шапочно знаком, я англичанин в толстом грубошерстном пиджаке, упорно куривший трубку, пока стюардесса не сделала ему замечание. Тогда он стал демонстративно сосать незажженную трубку, обливаясь потом. У него было сердитое лицо человека, уверенного, что он всегда прав.

Когда подали обед, он перебрался в хвост самолета и подсел к Уормолду.

– Не выношу эту писклявую мелюзгу, – сказал он. – Разрешите? – Он заглянул в бумаги, разложенные на коленях у Уормолда. – Вы служите у «Фастклинерс»?

– Да.

– А я у «Ньюклинерс». Моя фамилия Картер.

– Вот как!

– Это моя вторая поездка на Кубу. У вас, говорят, не скучают, – сказал он, продувая трубку и откладывая ее в сторону, перед тем как приняться за обед.

– Да, наверно, – ответил Уормолд, – если вы любите рулетку и публичные дома.

Картер погладил свой кисет, как гладят по голове собаку – «мой верный пес со мною неразлучен».

– Да я не совсем это имел в виду... хотя, конечно, я не пуританин. Наверно, это даже интересно. С волками жить – по-волчьи выть. – Он переменил тему. – Хорошо идут ваши машины?

– Торгуем помаленьку.

– Наша новая модель захватит весь рынок.

Он отправил в рот большой кусок розоватого пирожного, а потом отрезал кусочек цыпленка.

– Да ну?

– Работает, как садовая косилка. Дамочке не надо утомляться. И никаких шлангов, которые путаются под ногами.

– А как насчет шума?

– Специальный глушитель. Куда меньше шума, чем у вашего. Модель так и называется – «Женушка-щебетунья». – Проглотив черепаховый суп, он принялся за компот, с хрустом разжевывая виноградные косточки. – Скоро мы откроем свое агентство на Кубе. Вы знаете доктора Брауна?

– Встречал. В Европейском коммерческом обществе. Он наш президент. Импортирует точный инструмент из Женевы.

– Он самый. Дал нам очень полезный совет. Собственно говоря, я буду его гостем на вашем банкете. А кормят у вас прилично?

– Вы же знаете, чего стоят ресторанные обеды.

– Ну уж, во всяком случае, он будет лучше этого, – сказал Картер, выплевывая виноградную кожицу. Он не заметил спаржи в майонезе и теперь принялся за нее. Затем он порылся в кармане. – Вот моя карточка. – Карточка гласила: «Уильям Картер. Бакалавр технич. наук (Нотвич)», а в уголке значилось: «Ньюклинерс-лимитед». Он добавил: – Я остановлюсь на недельку в «Севил-Билтморе».

– Простите, у меня нет при себе карточки. Моя фамилия Уормолд.

– Вы знакомы с Дэвисом?

– Кажется, нет.

– Мы с ним жили в одной комнате в колледже. Устроился в фирме «Грипфикс» и живет где-то в ваших краях. Прямо смешно – ребят из Нотвича встречаешь повсюду. А вы сами случайно не у нас учились?

– Нет.

– Значит, в Ридинге?

– Я не учился в университете.

– Вот бы не сказал, – благодушно заметил Картер. – Знаете, я поступил бы в Оксфорд, но в технических науках они уж очень отстали. Для школьного учителя Оксфорд, пожалуй, еще годится. – Он снова стал сосать пустую трубку, как ребенок соску, пока из трубки не вырвался свист. Вдруг он проговорил таким тоном, словно на язык ему попал никотин: – Старомодная ерунда, живые мощи, чистый пережиток. Я бы их упразднил.

– Кого?

– Оксфорд и Кембридж.

На подносе не оставалось ничего съедобного, кроме булочки, – он взял ее и раскрошил, как время или плющ крошат камень.

Уормолд потерял Картера в таможне. У того вышли какие-то неприятности с образцом пылесоса «Ньюклинерс», а Уормолд не считал, что должен помогать представителю конкурирующей фирмы. Беатриса встретила Уормолда в «хилмене». Уже много лет его не встречала женщина.

– Все в порядке? – спросила она.

– Да. Конечно. Кажется, они мной довольны. – Он смотрел на ее руки, державшие руль; день был жаркий, и она не надела перчаток; руки были красивые и ловкие. – Вы сняли кольцо?

Она сказала:

– А я думала, никто не заметит. Но Милли тоже заметила. Какие вы оба наблюдательные!

– Вы его потеряли?

– Я сняла его вчера, когда мылась, и забыла надеть. А зачем носить кольцо, если о нем забываешь?

Тут он рассказал ей о банкете.

– Надеюсь, вы не пойдете? – спросила она.

– Готорн хочет, чтобы я пошел. Боится, что раскроют его источник.

– А ну его к дьяволу, его источник!

– Но есть причина посерьезнее. Помните, что сказал Гассельбахер? Они привыкли наносить удар по тому, что мы любим. Если я не приду, они изобретут что-нибудь другое. Что-нибудь похуже. А мы не будем знать, что именно. В следующий раз выбор может пасть не на меня – я ведь не так уж сильно себя люблю, – а на Милли. Или на вас.