Метрдотель отошел к другим гостям. Уормолд подозревал, что это его агент дробь семь; не странно ли, если по иронии судьбы он окажется и его убийцей? Уормолд оглянулся, но Картера уже не было: он отправился на поиски доктора Брауна.

– Пейте, что дают, – произнес чей-то голос с шотландским акцентом. – Моя фамилия Макдугал. Кажется, мы сидим рядом.

– Мы с вами, по-моему, прежде не встречались?

– Я принял дела от Макинтайра. Вы, конечно, знали Макинтайра?

– Ну да, еще бы.

Сплавив такую мелкую сошку, как Картер, швейцарцу, торговавшему часами, доктор Браун обходил теперь зал вместе с американским генеральным консулом, представляя ему самых важных гостей. Немцы держались обособленно; как и подобало, они сгруппировались у западной стены зала; они кичились мощью немецкой марки, как дуэлянты своими шрамами; национальное чванство, которое пережило даже Бельзен, питалось теперь высоким курсом западногерманской валюты. Интересно, не один ли из них выдал доктору Гассельбахеру тайну этого банкета, подумал Уормолд. Выдал? Так ли? С помощью шантажа они могли заставить доктора снабдить их каким-нибудь ядом. Ну что ж, ради старой дружбы он выбрал что-нибудь безболезненное, если только есть такой яд, который не причиняет боли.

– Вы меня послушайте, – говорил мистер Макдугал с неукротимой энергией шотландца, пляшущего джигу, – лучше выпить, не откладывая. Больше вы ничего не получите.

– Но вино, наверно, будет?

– Взгляните на стол. – Возле каждого прибора стояли маленькие бутылочки с молоком. – Разве вы не прочли в пригласительном билете? Это обед-ассорти, по-американски, в честь наших великих американских союзников.

– Ассорти?

– Приятель, неужели вы не знаете, что такое ассорти? Вам суют под нос всю еду сразу, и все на одной тарелке – жареную индейку, клюквенное варенье, сосиски, морковь, мелко наструганный картофель. Терпеть не могу картофель по-французски, но, когда подают ассорти, выбирать не приходится.

– Выбирать не приходится?

– Ешь, что дают. Это и есть демократия.

Доктор Браун пригласил гостей к столу. Уормолд надеялся, что их рассадят по национальностям и Картер окажется рядом, но слева от него сел незнакомый скандинав, который мрачно уставился на свою бутылочку в молоком. Уормолд подумал: «Ну и здорово же все подстроено! Ведь и до молока опасно дотрагиваться». А вокруг стола уже сновали официанты, разнося краба по-мавритански. Тут он с облегчением заметил, что Картер сидит напротив. Даже его вульгарность казалась сейчас Уормолду якорем спасения. На него можно было положиться, как можно положиться на английского полицейского, – ведь знаешь наперед каждую его мысль.

– Нет, – сказал Уормолд официанту, – краба я не хочу.

– И умно делаете, что не едите эту ерунду, – подхватил мистер Макдугал. – Я и сам не ем краба. Не идет под виски. А теперь, если вы отопьете немного воды со льдом и протянете мне под столом стакан, у меня найдется в кармане фляжка, которой хватит на нас двоих.

Уормолд протянул было руку к стакану, но тут его взяло сомнение. Кто такой этот Макдугал? Раньше он его никогда не видел, да и об отъезде Макинтайра он слышал впервые. Разве не могли они отравить воду в стакане, а то и виски в фляжке?

– Почему уехал Макинтайр? – спросил он, не выпуская из руки стакан.

– Да просто так, – оказал мистер Макдугал, – взял и уехал. Отпейте-ка воды. Не хотите же вы совсем утопить в ней виски. Это самое лучшее шотландское солодовое.

– Я не пью так рано. Спасибо.

– Правильно делаете, если не доверяете здешней воде, – как-то двусмысленно сказал мистер Макдугал. – Я и сам пью неразбавленное. Если не возражаете, мы оба будем пить из колпачка моей фляжки...

– Нет, право, нет. Днем я не пью.

– Это англичане, а не шотландцы выдумали особые часы, когда можно пить. Скоро они придумают часы, когда можно умирать.

Картер сказал ему через стол:

– А я вот выпить не прочь. Моя фамилия Картер.

И Уормолд с облегчением увидел, как Макдугал наливает виски Картеру; одно из его подозрений отпало – кому нужно травить Картера? А все-таки, подумал он, есть что-то подозрительное в том, как Макдугал хвастает своим шотландским происхождением. Тут попахивает подделкой, как от Оссиана [легендарный певец, герой кельтского народного эпоса, якобы живший в III в].

– Свенсон, – резко провозгласил мрачный скандинав, прикрытый шведским флажком; впрочем, Уормолд только предполагал, что флажок шведский, – он никогда не мог с уверенностью отличить национальные цвета скандинавских стран.

– Уормолд, – представился он.

– Какого черта они расставили это молоко?

– Мне кажется, – сказал Уормолд, – доктор Браун слишком педантично соблюдает правила.

– Или смеется над ними, – сказал Картер.

– Не думаю, чтобы у доктора Брауна было так уж развито чувство юмора.

– А чем вы занимаетесь, мистер Уормолд? – спросил швед. – Кажется, мы с вами не встречались, хотя я вас и знаю в лицо.

– Пылесосами. А вы?

– Стеклом. Вы же знаете – шведское стекло лучшее в мире. Какой вкусный хлеб. Вы не едите хлеба?

Вся его беседа, вероятно, была приготовлена заранее, с помощью разговорника.

– Больше не ем. От него, говорят, толстеют.

– Я бы лично сказал, что вас подкормить не мешает. – Свенсон разразился мрачным хохотом, прозвучавшим как жалкая попытка оживить глухую полярную ночь. – Простите. Я говорю о вас так, точно вы гусь.

В том конце стола, где сидел генеральный консул, начали разносить тарелки с ассорти. Макдугал ошибся насчет индейки – вместо нее подавали жареного цыпленка. Но его пророчество насчет сосисок, моркови и картофеля оправдалось. Доктор Браун немного отстал от своих гостей: он все еще ковырял краба по-мавритански. Видно, генеральный консул задержал его глубокомысленным разговором и загипнотизировал блеском толстых стекол своих очков. Двое официантов обходили стол: один собирал остатки краба, другой расставлял тарелки с ассорти. Только генеральный консул решился откупорить свое молоко. Слово «Даллес» уныло донеслось в дальний конец стола, где сидел Уормолд. Подошел официант с двумя тарелками; одну он поставил перед скандинавом, другую перед Уормолдом. Тому пришло в голову, что вся эта история с покушением может оказаться глупым розыгрышем. Вдруг Готорн – просто шутник, а что касается доктора Гассельбахера... Он вспомнил, как Милли спросила, морочил ли ему когда-нибудь голову доктор Гассельбахер. Иногда легче поставить жизнь на карту, чем выставить себя на посмешище. Ему захотелось довериться Картеру и услышать его трезвый совет, но, взглянув на свою тарелку, он заметил нечто странное. На ней не было моркови. Он поторопился сказать:

– Вы, кажется, не любите моркови? – И подсунул тарелку Макдугалу.

– Нет, я не люблю картофеля по-французски, – поправил его Макдугал и передал тарелку дальше, люксембургскому консулу.

Люксембургский консул, поглощенный беседой с сидевшим против него немцем, рассеянно передал тарелку соседу. Такая же вежливость одолела всех, кого еще не обслужили, и тарелка быстро доплыла к доктору Брауну, у которого в эту минуту забирали остатки краба. Увидев, что происходит, метрдотель погнался вдоль стола за тарелкой, но она далеко его опередила. Уормолд остановил официанта, вернувшегося с новыми порциями ассорти, и взял одну из них. Вид у официанта был смущенный. Уормолд принялся есть с аппетитом.

– Отличная морковка, – сказал он.

Метрдотель вертелся возле доктора Брауна.

– Извините, доктор Браун, – сказал он, – вам не положили моркови.

– Я не люблю морковь, – ответил доктор Браун, отрезая кусочек цыпленка.

– Простите, – сказал метрдотель, выхватив у доктора Брауна тарелку. – Ошибка кухни.

С тарелкой в руках, словно церковный служка с блюдом для пожертвований, он шествовал через зал к служебному выходу. Макдугал потягивал свое виски.

– Пожалуй, теперь рискну и я выпить глоточек, – сказал Уормолд. – Ради праздника.

– Вот молодец! С водой или чистого?