Правда, одновременная пересадка человеку и сердца, и печени, и искусственного мозга — это, пожалуй, многовато. Недаром Мензи называют величайшим медицинским светилом Солнечной системы.

— Пустое, я не обидчив, — сказал Исав. — Вживили мне все это хозяйство, а дальше началось то, чего хирурги и биофизики предвидеть не могли.

— Сердце? — спросила Шелла.

Исав покачал головой.

— Сердце работало как надо, — сказал он. — И печень то же самое, и мозг. Но вся штука в том, что трудились они несогласованно, каждый орган если можно так выразиться, сам по себе: сердце не слушалось указаний мозга, мозг не очень считался с импульсами, которые идут от нервных клеток, и так далее.

— Как же так? — произнесла Шелла.

— Дело в том, что одному человеку еще не приходилось пересаживать так много добра, — пояснил Исав. — Я был первым. Чего-то медики, видно, недоучли.

— Но теперь все в порядке?

Исав улыбнулся:

— Как видите.

— Мензи вас воскресил?

— Нет, Мензи спасовал, — покачал головой Исав. — Жизнью я обязан Жильцони.

— Полно тебе, Абор, — процедил Альвар и сшиб в воду факел, чадивший близ обрубка, на котором они втроем сидели.

— Хозяин отладил меня, как машину, — сказал Исав. — Несколько месяцев возился, ночей не спал.

— Опять хозяин? — резко повернулся к нему Жильцони.

— Извини, Альвар. Сам не знаю, откуда привязалось ко мне это словечко хозяин, — виновато произнес Исав. — Знаете, у меня после клиники часто так бывает, — обратился он к Шелле, — будто кто шепчет в мозгу: сделай то, сделай это. Или какое-нибудь слово привяжется и сидит, как заноза.

— Но это же чудо, что вы остались живы! — восторженно воскликнула Шелла. — А ты более скрытный, чем я думала, — посмотрела она на Альвара. Никогда ни словом мне не обмолвился, что спас жизнь человеку.

— Пустяки! — сказал Альвар. — Тоже мне, героический поступок. Напичкал я Исава, раба божьего, разными реле, установил между ними радиоконтакт с обратной связью — и дело с концом.

— Вас ничто после пересадок не беспокоит? — спросила Шелла Исава.

— Да как сказать… — неожиданно замялся крепыш. — Полного счастья, наверно, не бывает. Все бы ничего, только боли в затылке иногда мучают. Припечет — жизни не рад. Словно кто в мозжечок раскаленную иглу тычет. Вот и нынче — схватило, когда я надумал добираться сюда, к Альвару… А потом отпустило.

Шелла сочувственно вздохнула:

— Скажи, Альвар, неужели ничего нельзя сделать с этими болями? спросила она.

— Я не хирург, а физик, — резко ответил Жильцони. Видно было, что разговор ему неприятен.

— Есть одно средство заглушить боль… — начал Исав.

Жильцони погрозил ему пальцем, и тот умолк.

— Орник в порядке? — спросил он.

— Да.

— Ты загрузил его?

— Полностью. Меня вдруг осенило, что нужно взять с собой… — начал Исав.

— И куда летим, тебя тоже осенило? — перебил Жильцони.

— В Скалистые горы.

— Верно.

— Вертится еще в голове название — «Воронье гнездо», а что за гнездо хоть убей, не знаю, — пожаловался Исав.

— Все в порядке, Абор, — успокоил его Жильцони. — Гнезда еще нет, мы совьем его.

Исав потер лоб.

— Зачем я прибыл сюда, на плот? — пробормотал он. — Не понимаю…

— Ты прибыл сюда для того, чтобы я перед вылетом убедился, что все в порядке.

— Не понимаю…

— Этого от тебя и не требуется, — усмехнулся Альвар. — Ступай к орнику и жди меня.

Исав, неуклюже поклонившись Шелле, двинулся к лодке сквозь заметно поредевшие пары танцующих.

— Странный у тебя приятель, — сказала задумчиво девушка, глядя, как Исав садится в лодку.

Альвар пожал плечами:

— Все люди странные.

— Почему он называет тебя хозяином? Юмор, что ли?

— Скорее, естественное чувство благодарности. Думаешь, это было легко согласовать работу пересаженных органов? Я несколько месяцев ковырялся в радиосхеме, чуть не все деньги ухлопал…

— А чем это он боль заглушает? — продолжала расспрашивать Шелла.

— Наркотиками. Самыми сильными. Они действуют на него не так, как на других людей.

— Почему?

— Искусственные альвеолы в легких, — пояснил Жильцони.

— Ты обращаешься со своим приятелем так, будто и впрямь ты хозяин, а он раб.

— А что же ты думаешь, я возился с ним так, за здорово живешь?

— Не боишься, что раб взбунтуется? — спросила она.

Жильцони усмехнулся.

— Пусть попробует.

— Он сильнее тебя в десять раз.

— Это не имеет значения. Потанцуем?

— Не хочется. Не нравится мне, как ты ведешь себя с Абором, — сказала Шелла.

— Уж не влюбилась ли ты в него, чего доброго?

— Хочешь меня обидеть? Напрасно. Я не собираюсь ссориться с тобой, произнесла негромко Шелла.

Они помолчали.

— Послушай, разве ты улетаешь в Скалистые горы? — спросила тихо Шелла, воспользовавшись паузой в оркестре.

— Да.

— Зачем?

— Дело есть.

Альвар посмотрел на девушку и добавил:

— Дело, самое важное в моей жизни.

— И я об этом ничего не знала…

— Так получилось, Шелла. Не сердись, я все тебе объясню… Видишь ли, я должен сделать выбор: ты — или уравнение мира.

— Выбор? — поразилась Шелла. Ей показалось, что она ослышалась.

— Я имел вчера с Мензи обстоятельный разговор. Попросил его всесторонне исследовать меня.

— Ты себя плохо чувствуешь? — встревожилась Шелла. — Ты болен?

— Не то. Я решил определить потенциал своего головного мозга. Так сказать, потолок моих возможностей. Мензи уделил мне много своего драгоценного времени.

— Что он делал?

— Снимал биотоки, чертил какие-то графики. Потом сказал: «У вас, молодой человек, несомненные признаки гениальности. Будет жаль, если они не получат развития. А это легко может произойти». «Почему?» — спрашиваю я. «Видите ли, — отвечает Мензи, — у вас несчастная конституция. Такая конституция встречается крайне редко. Посмотрите на этот графике, — и протягивает мне ленточку, которая только что выползла из дешифратора электронного диагноста. Затухающая кривая. График пересекается красной горизонтальной чертой.

«Красная линия — это средний мыслительный уровень человека, — поясняет Мензи. — Видите, как высоко отклоняются от него пики вашего графика?» «Но кривая затухает», — говорю. — «Вот, вот, молодой, человек, вы ухватили самую суть. Наибольшая амплитуда у кривой получилась, когда я включил этот аппарат и оставил вас одного, наедине со своими мыслями. Комната, обратите внимание, снабжена релейной защитой, что обеспечивает полную изоляцию. Но стоило мне зайти, и амплитуда — глядите! — растаяла, как кусок сахара в стакане горячего чая. Теперь вам, надеюсь, ясно, куда я клоню? Структура вашей нервной системы такова, что для полного выявления способностей вам необходимо абсолютное уединение. Я подчеркиваю — абсолютное. Пока будете общаться с кем бы то ни было, ничего, возвышающегося над средним уровнем, из ваших исканий не получится».

— И ты ему поверил?

— Во всяком случае, это мой единственный шанс, Шелла. Забраться, как говорится, в башню из слоновой кости. И жить там…

— Сколько?

— Год. Десять лет.

— Или всю жизнь?

— Может случиться, и так.

— Ты будешь там, в Скалистых горах, совсем оторван от людей… сказала Шелла.

— Связь с внешним миром будет осуществлять Абор Исав. Теперь ты понимаешь, зачем он мне нужен?

— А как же условие Мензи?

— У Исава позитронный мозг, он не излучает альфа-ритмов, как обычный.

— Вижу, ты все продумал. Только обо мне забыл, — с горечью произнесла Шелла.

— Я вернусь к тебе, когда выведу уравнения, — сказал Альвар, но его слова прозвучали не убедительно.

— А мне прикажешь ждать тебя? Год? Десять лет? Всю жизнь? — Шелла подняла на Альвара глаза, полные слез. — Послушай, за деньги можно купить все. У меня есть кое-какие сбережения… Ты можешь купить себе уединение где угодно, даже в центре большого города. Особняк со звуконепроницаемыми стенами, Вокруг — густой парк, огороженный стеной. А?