— Ничего! — заорал один из них. — Подловим еще вас, поплачете кровавыми слезами, хуемо недобитые!

Кирилл не стал даже оборачиваться, а не то что отвечать. Он шел быстро, крепко взяв всхлипывающую Марику за руку.

Когда они подошли к метро, она остановилась. — Ты чего? — спросил Кирилл, заглядывая ей в глаза.

— Боюсь! — ответила она и заплакала, уткнувшись ему в плечо.

Кирилл обнял ее и начал гладить по волосам.

Когда она немного успокоилась и вытерла слезы, то отодвинулась от него и подняла глаза. Снег с дождем прекратился, ветер стих, и пошел только снег. Крупные рваные хлопья кружились в свете фонарей. Недалеко от них притормозило такси. Из него вышла девушка и торопливо направилась к метро. Марика глянула на кружащиеся в свете задних красных фар хлопья, которые казались розовыми от этой подсветки, и тихо проговорила:

— Смотри, розовый снег в этом черном мире! Почему столько ненависти здесь?

— Эй, ребята, чего стоим? Может, поедем? спросил в этот момент, высунувшийся из машины таксист.

— Нет! Спасибо! — ответил Кирилл.

— Да! Поедем! — явно обрадовалась Марика и, схватив его за руку, устремилась к такси.

Кирилл не стал сопротивляться.

— Боюсь в метро, — прошептала Марика, когда они уселись на заднее сиденье. — Тут все такие злые!

Они благополучно доехали до дома и поднялись в квартиру. Марика, скинув куртку прямо на пол, сразу бросилась в ванную. Кирилл медленно разделся, подобрал ее куртку, аккуратно повесил в шкаф и пошел на кухню. Он поставил чайник, порезал хлеб, сыр и колбасу и начал делать бутерброды. Когда вода закипела, заварил черный чай и выставил на стол чашки. После небольшого раздумья вымыл большие красные яблоки, длинные зеленые груши и выложил их на тарелку. Оглядев стол, добавил красные бумажные салфетки.

Марика вышла из ванной в футболке на голое тело, с мокрыми зачесанными назад волосами и умытым лицом. Она напоминала обиженную девочку, потому что смотрела в пол и только что явно плакала.

— Садись, — предложил Кирилл. — Я чай приготовил.

Она вскинула глаза, оглядела стол и молча кивнула.

— Я быстро! — сказал Кирилл и скрылся в ванной.

Марика подошла к окну и выглянула на улицу. Снег продолжал идти, и она, не отрываясь, следила за медленным кружением пушистых хлопьев. Подсвеченные тусклым сиянием фонарей, они выглядели золотисто-розоватыми и испещряли черноту ночи хаотичными беспрерывными движениями. Марика завороженно смотрела на снежинки. Слезы вновь потекли по ее щекам. Кирилл подошел и обнял ее сзади, положив подбородок ей на плечо.

— Почему все так? — прошептала она и всхлипнула. — Что мы им сделали?

— Ты привыкла, что в нашем городе нас не трогают, — ответил Кирилл, обнимая ее за талию. Но ведь ты на сайтах читала, как на самом деле относятся к эмо. Ты же мне сама ссылку как-то кидала по аське на сайт, где тусуются антиэмо.

— Но почему?! — упрямо спросила Марика и повернулась к нему. — Что мы плохого кому сделали?

— Мне кажется, на Западе все по-другому, — сказал он и убрал с ее лба упавшую влажную прядь. — А у нас всегда так! Пока ты не стала эмо, в нашем городе тоже при каждом удобном случае нас били. Ты просто не знаешь, не видела. Да и что вы видите за своими ублёвскими стенами? Живете там как у Христа за пазухой, как любит говорить моя мать.

— Но почему? — вновь спросила она. — Мне нравится так одеваться, носить такую прическу, так красить глаза, слушать такую музыку. Кому от этого плохо?

— Не знаю, — пожал плечами Кирилл и уселся за стол.

Он налил чай себе и ей. Марика села и сделала глоток. Потом положила сахар, и начала медленно помешивать чай.

— Думаю, что из-за позеров, — после паузы сказал он. — Они решили, что это самое модное течение, надели наши шмотки, стали так же красить паза и рыдать на всех углах. Они все утрировали. А ведь эмо — это то, что внутри, а не черно-розовая одежда. Я-то это чувствую по себе. Могу носить что-нибудь совершенно не в стиле, налысо постричься, но в душе будет все то же самое. Понимаешь?

— Люблю тебя, — тихо произнесла Марика.

— Ты меня не видела полтора года назад, — усмехнулся Кирилл. — Я как раз увлекся этой культурой решил, что могу открыто самовыражаться, ни на кого не обращая внимания. Я прямо в классе устраивал истерики, честно! Химичка как-то пару мне влепила, так я упал на пол возле доски, орал, катался, визжал, в общем, дал себе волю. И даже кайф получал от этого. Конечно, остальные ребята нас невзлюбили. Мы же вели себя как идиоты. Да и сейчас многие меры не знают.

— Но ты… — тихо сказала Марика и улыбнулась ему.

— Да, изменился, — кивнул Кирилл. — И все из-за тебя. Учусь сдержанности, хочу быть мужчиной и выглядеть достойно рядом с такой девушкой, как ты. Но эмоции переполняют по-прежнему, на разрыв мозга!

— Люблю тебя, — тихо повторила Марика и после паузы прошептала: — Но вот…

И она замолчала, опустив взгляд в чашку с чаем.

— Что? — настороженно спросил Кирилл.

— Много читала, да и от наших ребят слышала, что суицид — необходимая часть культуры, — сказала она и подняла на него глаза.

Кирилл побледнел, понимая, куда она клонит, и даже машинально прикрыл пальцами почти зажившую царапину на запястье.

— Это стереотип, — после паузы ответил он. Как и то, что все мы би, что нюхаем, ширяемся и пьем.

— Но… — начала она.

В этот момент раздался приглушенный звонок мобильного.

— Твой, — заметила Марика. — Кто бы это мог быть так поздно?

— Понятия не имею, — ответил Кирилл и вышел в коридор.

Он достал телефон из кармана куртки и увидел, что это звонит его одноклассник Костя.

— Да, — ответил он.

— Не спишь? — не здороваясь, быстро заговорил Костя. — Ты куда пропал? Тут у нас такое! Батя твой сказал, что ты в Москву смылся на каникулы.

— Да, к брату поехал, — ответил Кирилл, начиная волноваться.

— Ира-то наша руки на себя наложила, — сбивчиво продолжил Костя. — Похороны завтра. Наши все в шоке. Странно, что тебе родители не сообщили. Так тебя на похоронах не будет?

— Ужасно! Это все ужасно! — после паузы тихо сказал Кирилл.

— Да, ужасно! А все ваше эмо, — сухо сказал Костя. — Тебе тут наши ребята звонили несколько раз, да ты не берешь. Решили, что не слышишь, по Москве бегаешь.

— Да, — ответил он. — Не слышу.

— Не расстраивайся так, — участливо проговорил Костя. — Знаю, что вы с Ирой еще в один детсад ходили, но сейчас уж ничего не поделаешь. Не знаю, что еще сказать, — после длительной паузы заметил он.

— Мне страшно, — прошептал Кирилл.

— Блин, Кирюх! — громко и зло заговорил Костя. — Кончайте вы с эмо! Ни к чему хорошему это не приводит! Три месяца назад в школе, которая за ТЭЦ, девочка тоже вены себе перерезала. И насмерть! Ей вообще 13 было. Мне один друган из той школы говорил, у него отец в милиции. Неужели про нее не слышал? Она ведь тоже была из вашей тусовки э-э-эмо! — протянул он с явной издевкой.

— Не слышал, — сказал Кирилл.

— Ну ты что? — удивился тот. — Она еще какую-то странную записку оставила, что типа идет к свету, который здесь называется тьма. Причем слово «тьма» написала на английском — «дарк».

Кирилл вздрогнул, его сердце заколотилось.

— Не хочу больше говорить об этом, — сказал он.

— Ну, прости, друг, прости, — тут же опомнился Костя. — Понимаю, как тебе тяжело. Значит, завтра тебя не будет? Похороны в пять вечера.

— У нас билеты только через четыре дня. Если поменять, — тихо сказал он. — Но не получится. Даже если мы попадем на поезд, который уходит в восемь утра, то в городе мы будем лишь в семь вечера.

— Да, не получается, — заметил Костя. — Mы? А ты это с кем? Неужели со своей ублёвочкой? И как ее предки отпустили? Ну ты даешь, Кирюх! Сила!

— Да, я с Марикой, — ответил он и вдруг неожиданно для себя расплакался.

— Ладно, старичок, не расстраивайся ты так! испуганно сказал Костя. — Приедешь когда приедешь. Ну что теперь поделать? А ребятам я все объясню. Давай, пока!