Запись тридцать третья. Проклятье! Они ни на что не способны! Хотя... я так и предчувствовал: слишком уж долго не было о нём вестей...

Тенперон. Насмешница-судьба снова свела нас - но теперь в этой игре за власть над престолом. Уверен, что Даркхам тоже намеревается заполучить бразды правления Королевством, я достаточно хорошо его знаю, чтобы сказать: он алчет, он бредит властью. Властью - и магией. Ещё в академии...

Кольнуло левую часть груди... Какое-то забытое чувство силится напомнить себе, но - какое чувство? Сердце, молчи, умоляю, молчи! Я не хочу снова - чувствовать... Это слишком больно... Я и так пережил слишком много боли...

Запись тридцать четвёртая. Реджинальд замкнулся, он не желает никого слушать: он бредит местью. Мне даже не понадобилось его подталкивать, чтобы он подписал несколько указов. Да, Гильдии скоро - конец! И оружие на неё уже выковано.

Вчера вечером прошли первые испытания. Несколько храбрецов (или, скорее, безумцев?) взялись за реализацию моих идей. И... это было страшно, по-настоящему страшно! Труп, повинуясь приказам (пока ещё - устным и тактильным, но можно обойтись только мысленными командами, я уверен) поднялся и прошёл несколько кругов по лаборатории. К сожалению, тело не выдержало, и развалилось. Мерзко, конечно, но впредь мы будем более внимательны. Но в тот момент ни я, ни помощники ни о чём таком не думали: мы ликовали! Победа! Настоящая победа - власть над смертью, вызов Тайтосу и Даркосу. Какая перспектива открывается! Более не понадобится бросать в бой живых людей: трупы, мертвецы будут ходить в атаки, одним своим видом разгоняя огромные армии. Любой бунт захлебнётся, едва недовольные узнают, что на них брошены сотни оживших мертвецов, воплощённый кошмар. С этим оружием можно создать огромную империю - и, главное, удержать её в повиновении! Но, главное - я докажу Гильдии, что не скованный цепями ум сильнее, нежели заключённый в темницу правил и догм.

Запись тридцать пятая. Тенперон сумел меня удивить: всё чаще и чаще приходят сведения о развёрнутой им деятельности по борьбе с королевскими силами. И каков наглец - его за это обожали, боясь в этом признаться, учителя! А уж как девушки, бывало, посматривали. Но он ни на что не обращал внимания, кроме книжек и карт. Тенперон скупо отвечал на многочисленные вопросы, почему он не отвечает взаимностью, скажем, Милене Дебрасилье или Эсмеральде Гюиро: "В этом мире или любовь - или успех. Я выбрал успех". И, что самое смешное: ведь ещё больше взоров дамских обращалось на него...

Ладно, пустое, не о том, не о том надо думать. Владетели уже практически не скрывают своего недовольства. Говорят, Сагирина, Сегюр и Мишель вот-вот могут отколоться от Королевства... Отколоться от Королевства... Неужели это никого не пугает, кроме меня? Страна разваливается! Наша Родина трещит по швам - и всё из-за проклятых Артуа и Даркмура! Не будь их, мне бы не пришлось пойти на столь резкие и активные действия. Я ни при чём здесь. Я в этом уверен. Но почему же ноет сердце?

Проклятье! Забыть об этом! Нужно работать, работать, работать! Придётся мне взять на себя всё бремя проклятой власти, если больше некому! Предстоит привлечь на свою сторону кого-нибудь из королевского окружения, бразды власти должны быть у тех, кто того достоин, - у магов. Лишь способные менять мир должны получить право им править! Это был бы каламбур, не будь это чистейшей правдой! Маги должны править людьми, а не наоборот! Мы достойны этого, как никто другой!

Запись тридцать шестая. Трон под Реджинальдом зашатался: поговаривают, что даже его братья готовят взять власть в свои руки, а короля-мечтателя отправить в какой-нибудь храм - или в библиотеку побогаче.

Мишель, Сагирина и Сегюр объявили о своём неподчинении королю, прислали какое-то вздорное письмо в столицу, потребовали небывалых привилегий для Владений - им нечем ответить, кроме как ударом. Барон Сан-Зар подозревается в измене, но, похоже, беспочвенно. Обычный вояка, честный, прямолинейный, верный престолу, заботящийся о народе. Таких хорошо устранять, прежде чем начинать переворот. Надо будет подумать насчёт этого. К сожалению, Людольфинг не оставил мне выбора: делает вид, что слушает мои советы, а после поступает по-своему. Может, спровадить его на войну с непокорными Владениями, а тем временем подчинить себе столицу? Но Гильдия... Она стоит у меня на пути...

Как же красивы были эти земли! Мягкие цветы источавшие медвяный аромат и не резавшие глаз буйством красок. Ромашки и алые маки тянулись и тянулись во все стороны, насколько хватало глаз, споря за право на солнце с ковылем и клевером. Голубое-голубое, глубокое, как глаза прекраснейшей из дев, небо, по которому с неохотой и ленцой ползли величественные облака. А там, в реке, нёсшей свои воды с Партафских гор в сердце Степи, отражались чарующие горние выси. Несколько сизых голубей, не иначе как чудом спасавшихся от когтей местных ястребов и соколов, затеяли игру над речной гладью.

Эти края чем-то походили на родные для Андроника северные земли. Сходство было неуловимым, скорее осязаемым душою, нежели осознаваемым разумом - и всё же оно было. Может, всё дело в просторе? Там - приволье снегов и лесов, здесь - раздолье, пахнущее ковылём и маками. Там...

- Иллюстрий! - Лысый Онтрар, Кантакузин, испортил Андронику последний час покоя.

"Нет, в этих "безлюдных" местах от людей некуда деться! Где же в нашем мире остались по-настоящему пустынные края, нетронутые человеком? Аркар, молю тебя, подари мне шанс айти такие!" - Ласкарий безмолвно молился, глядя на спешно приближавшегося Феодора.

Серебряная застёжка плаща сверкала холодным и злобным блеском, а кольчуга двойного плетения тихо-тихо, едва слышно, позвякивала при каждом шаге Кантакузина. А сапоги, - лакированные сапоги давили зелёную траву холма, давили беспощадно. Через несколько дней эти же сапоги будут попирать павших степняков, а Феодор будет обращать на это ещё меньше внимания, чем на сминаемую траву. Ещё бы, истинный аркадец, какое дело таким до павших варваров? Вот такие люди и потеряли Ксариатскую империю: на всех, кто не был облачён в пурпурную тогу, они смотрели свысока, сквозь "стёклышки" гордыни, насмехались над такими, гнобили... И не заметили, как варвары потихоньку заполняют города и деревни, как вытесняют с "непригодных для великих ксариатов" работ, как армия постепенно перестаёт говорить на ксарыни, а через некоторое время - какая неожиданность! - сам ксариатский император не может связать двух слов на языке великого Ксара. Почему? Да просто правителем этаких гордецов стал варвар - и те продолжали бухаться на колени перед "недочеловеком", лобызали ему ступни и выполняли все просьбы, даже самые смехотворные или ужасные.

Андроник помахал головою, чтобы прогнать подальше бесов сомнения. Сейчас было не до философских размышлений - сейчас настала пора преподать урок Степи!

- Да-да, меня все ждут! - подмигнул Феодору Андроник, поднимаясь с земли и приводя в порядок одежду и ножны. - Пойдём! Нельзя посмотреть на эту красоту как будто!

- Андроник, мы вот-вот должны выступить - а ты любуешься травою... - нет, в голосе Феодора не звучало ни единой нотки осуждения: так, всего лишь недоуменье.

- Перед великим делом надо заняться хотя бы чем, что тебе нравится. Иначе ни о каких свершениях думать не захочется: устанешь, заскучаешь... И всё! Прощай, упущенная победа! - Андроник похлопал Кантакузина по плечу. - Ничего, войску тоже надо было отдохнуть: больше такой радости им не выпадет. Всё готово?

Интонации Андроника менялись прямо "на ходу": от расслабленной, ленивой беседы о пустяках - к деловому разговору.

- Да, разве только до сих пор никаких вестей от наших "союзников", - презрительно произнёс Кантакузин. - На этих кочевников нельзя положиться. Вдруг...

- Даже если они выдали наши планы старшему жузу - тем лучше! Не придётся бегать по всей степи за этими лошадниками, у меня как-то нет настроения для этого.