Только учтите. Когда окажетесь там, нужно помнить одну вещь: всё будет в порядке, если вам не вздумается выпить в одном из баров. Потому что они расплачиваются за свою выпивку такими фишками, которые, я думаю, они где-то приобретают — но где, понятия не имею. Во всяком случае, если вы закажете выпивку, а фишек не окажется, они сообразят, что вы посторонние, и выставят вас оттуда. Просто держитесь подальше от баров, и всё будет нормально. Всё усвоили?

— Конечно, не беспокойся,— засмеялся Ларри.— Мы попытаемся.

Следующим утром мы с Ларри поехали к «Ле Типаньес», а потом вплавь отправились к клубу. Ларри, который в своё время входил в студенческую команду по плаванию, был отличным пловцом в отличие от меня, которая плавала ниже среднего. Со мной всё было в порядке до тех пор, пока, проплыв часть расстояния между островками и клубом, мы не оказались в глубоком с сильной волной проливе, который отделял островное мелководье от пляжа. Оказавшись в проливе, который, как мне казалось, был шириной в триста футов, я почувствовала, как меня потащило течением в открытое море.

Я боролась с ним первые пятьдесят футов, но водой мне захлёстывало дыхательную трубку. Каждый раз, открывая рот, чтобы набрать воздуху, я наглатывалась воды, попадавшей вдобавок и в нос. Сначала я отплёвывалась и продолжала плыть, но прошло немного времени, и от борьбы с течением сбилось дыхание и я начала задыхаться. В общем, я обновилась, отчаянно пытаясь восстановить дыхание. Но чем больше я пыталась это проделать, тем сильнее задыхалась. В глубине души я с горечью осознала немыслимую иронию ситуации — после всего перенесённого за последние два года, вот сейчас здесь, всего за шесть дней до конца нашего путешествия, я и утону!

Руками я лупила по воде, стараясь удержать голову над водой, но ощущала обречённость. Дышалось с таким трудом, что воздух почти не попадал в лёгкие. Неожиданно я почувствовала, как маску и трубку сорвало с головы. Ларри обхватил меня за плечи и приподнял мне голову над водой. Наверное, прошла целая вечность, прежде чем я наконец перестала задыхаться.

— Я заберу твою маску с трубкой. Постарайся доплыть до лодок,— прокричал он, отпуская меня.

В проливе была вереница стоявших на якоре лодок, и я двинулась к ближайшей из них. Без трубки дышать стало легко. Я плыла от лодки к лодке, каждый раз хватаясь за якорный канат и отдыхая, прежде чем отправиться к следующей. Когда мои ноги наконец коснулись песка, было замечательно почувствовать, что я осталась в живых.

Мы приплыли на пляж незадолго до двенадцати и, после того как я, рухнув на песок, провалялась полчаса, вместе с членами клубами направились в ресторан. Мы оказались за столом с канадским парнем, который признался, что он тоже здесь нелегально.

— Это просто,— сказал он.— Я часто хожу сюда. Нужно всего лишь пройти по пляжу. Это ужасно, что вы добирались столь опасным способом.

Покинув клуб, мы с Ларри прошли до конца принадлежавшего клубу пляжа. Канадец оказался прав: никакого ограждения, отделявшего клубный пляж от соседнего, не было. Беспрепятственно мы дошли прямиком до «Ле Типаньес». Это была наша единственная экскурсия в «Мед-клуб».

Всё оставшееся на Муреа время мы провели, занимаясь рыбной ловлей со шлюпки Билла, плавая с маской на мелководье, лазая по горам и объезжая на велосипеде островные пляжи. Иногда по вечерам мы поднимались в узкую долину позади плантации, чтобы навестить Джин, художницу из Англии. Она жила в крытой тростником хижине на гребне, откуда открывался потрясающий вид на бухту Кука, горы и Тихий океан. Когда мы приходили, Джин сразу готовила свою замечательную смесь джина с тоником, мы втроём усаживались на деревянный настил, свешивая ноги с обрыва, и смотрели, как садится солнце, небо приобретает малиновый оттенок и расползаются тени. В другие вечера мы устраивали себе пикники на пирсе или ходили в гости к Донне и Биллу. И каждую ночь, как только мы забирались в свою палатку, появлялась пара таитянских юношей с бутылками дешёвого импортного вина — которое обычно поступает на Таити в качестве низкосортного бочкового алжирского — и звала нас разделить с ними выпивку, прежде чем они направятся в бар в Пао-Пао.

Однажды один из них пришёл, запинаясь, глубокой ночью в совершенно пьяном виде и решил позвать Джин. Как нам рассказывала Джин, а это первое, что мы услышали от неё на следующее утро, молодой человек как раз собрался влезть в одно из её окон, когда она двинула его молотком. К вечеру среди молодого мужского населения Муреа распространилась молва, что рисующей леди с обрыва нужно предоставить широкое спальное место.

Восемнадцатого апреля, за день до отлёта, мы с Ларри с большим сожалением распрощались с Донной и Биллом, с Джин, таитянцами и Муреа и сели на обратную баржу на Папаэте. В конце дня мы доехали на велосипедах до пляжа, который в четырёх милях от аэропорта в Папаэте, и разбили там свой последний в путешествии лагерь. Рядом, среди хлебных деревьев, кокосовых пальм и цветущего винограда, бежал широкий ручей. Искупавшись в чистой воде, мы приготовили себе на пляже рыбу и смотрели, как заходящее солнце окрашивает океан и небо в ярко-оранжевый цвет. Вдали виднелись очертания Муреа, с высокими темнеющими утёсами.

Мы просидели в эту ночь на пляже допоздна, обсуждая возвращение домой. В чём-то оно нас тревожило. Конечно, впереди были встречи с родными, друзьями, возможность на какое-то время обосноваться, не перемещаясь с места на место ежедневно или еженедельно. Перспектива обосноваться в доме, который укроет нас от бурь, где будут нормальные постели, туалет с душем и полностью оборудованная кухня,— и всё это под одной крышей,— казалась чертовски замечательной.

Но нас мучили и тревожные предчувствия. За последние два года постоянная физическая нагрузка, приключения и жизнь на свежем воздухе стали нашим образом жизни. И в ней было то, что непременно исчезнет: сон под звуки ручьёв, птичьих голосов, танцующего в ветках ветра, запахи цветов, сосновой хвои или свежего воздуха, бурная радость, которую мы испытывали всякий раз, проходя, казалось, нескончаемые мили под ледяным дождём, изнемогая от зноя, среди полчищ кровососов и людских толп, чтобы наконец оказаться там, дома, о чём мы так часто мечтали. А потом, пожалуй, больше всего остального мучила мысль о том, что, оставив свой таитянский рай, мы прилетим в Лос-Анджелес и сразу столкнёмся со смогом, автострадами, асфальтом и цементом.

Среди смешанных неясных чувств, навалившихся под конец путешествия, было то единственное, в чём я была совершенно уверена,— будущность нашего союза. В ту ночь я испытывала к Ларри такую близость, как никогда прежде за всё девять с половиной лет, что я его знала. После двух полных лет, проведённых бок о бок, разделяя совместные труды и заботы, перенося вместе несчастья и радость побед, мы стали теперь больше чем частью друг друга, о чём я и мечтать не могла. Путешествие помогло нам узнать друг о друге почти всё, а вместе с пониманием пришли настоящая любовь и уважение.

Уже почти в полночь 18 апреля 1980 года Ларри и я залезли в свою палатку и уснули, размышляя обо всём, что случилось с нами за последние два года, и желая узнать, что почувствуем, когда окажемся дома. Двадцать часов спустя мы протащили свои потрёпанные велосипеды через таможню. Оттуда выкатились к встречающим и обнялись с моими родителями и компанией друзей. Наше путешествие закончилось.