Сильнее всего Ларри беспокоила Индия — из-за «голодающих масс». Его занимало, как поступить, если толпы «недоедающих индийцев» будут нас повсюду преследовать. Со своим аппетитом Гаргантюа он, естественно, переживал по поводу возможного недостатка еды. По нашим сведениям, дорога от индийской границы в Катманду, в Непал представляла собой двухсотмильную череду немощёных «американских горок», без пищи и воды. Для велосипедиста — невозможно, представляла я. Но Ларри был настроен оптимистично.
— Договоримся с водителями автобусов на границе, и они будут сбрасывать нам еду и воду, проезжая мимо каждый день. Что-нибудь сообразим. К тому времени, как доберёмся до Непала, мы должны поднатореть в разрешении подобных проблем,— заключил он.
Дойдя до Юго-Восточной Азии, мы потерпели неудачу. Наши знания о Таиланде, Малайзии и Индонезии равнялись почти нулю. По моим представлениям, страны эти были примитивными. А что, если, оказавшись там, мы не найдём ничего, кроме кишащих змеями и тиграми джунглей? Стало забавно. Я никогда не была почитательницей змей.
Следовало обеспокоиться ещё множеством неразрешённых вопросов, но и Ларри и я предпочли от них отмахнуться. Если бы мы взялись раздумывать над тем, какие неприятности могут нас подстерегать, то наше предприятие вряд ли бы состоялось, не выдержав груза сомнений. Вместо этого мы говорили о том, как будем нырять с маской и трубкой на коралловых рифах Таити, взбираться на гробницу Тутанхамона и покорять Скалистые горы, Альпы и Гималаи. В глубине души жила уверенность, что это путешествие меня прикончит, зато гибель теперь представлялась прекрасной.
Спустя месяцы после принятия нашего «судьбоносного» решения я сочла, что следует проявить благоразумие и провести испытание на длинной дистанции. Подобного опыта, ко всему прочему, у меня не было. Весь мой энтузиазм по поводу велотура основывался на одной слайдовой презентации и малоубедительном заявлении Ларри, который имел в своём запасе единственный трехсотпятидесятимильный четырёхдневный велопробег от Юрики до Сан-Хосе, Калифорния, а также на том, что «в общем чёрт знает сколько удовольствия несмотря на жуткие телесные страдания в первые два дня». Самая длинная дистанция, которую я проезжала когда-либо за день, составляла двадцать пять миль; а Ларри рассчитывал, что в США на безлюдных участках трассы мы будем преодолевать расстояние в три раза большее. Так что весной 1977 года в одну из суббот я решила вскочить на свой велосипед и выжать восемьдесят миль, чтобы узнать, на что это похоже. Мы с Ларри поехали на юго-восток от Санта-Барбары, преодолели несколько хребтов по пути к Охай, свернули на юг к Вентуре, потом — на север и вернулись домой вдоль побережья.
Поездка проходила без осложнений, пока на полпути между Охай и Вентурой у Ларри не спустила шина. Такую шину невозможно правильно установить, пока она не накачана до ста десяти фунтов, а наш ручной насос для этого не годился. Ларри помчался в Вентуру. Воздушных насосов не оказалось ни на одной из городских бензоколонок, но один служащий посоветовал нам обратиться в магазин по продаже мотоциклов «Харлей-Дэвидсон» на окраине города.
Мы воспользовались советом. Закатив свои велосипеды в помещение магазина, мы оказались лицом к лицу с семью мужчинами, на каждом из которых лежал отпечаток явной принадлежности к «Чёртовым Ангелам»: на руках и груди у них были вытатуированы голые женщины, тяжёлые цепи и «МОМ». Не берусь судить, кто из нас больше огорчился: семеро мужиков при виде двух «интелей», ввалившихся со своими легковесными колёсами в пристанище для их скакунов из хрома и стали, или мы, наткнувшись на семерых свирепо разглядывавших нас амбалов. Физиономии байкеров при нашем вторжении в их святилище имели приблизительно то же выражение, какое можно вообразить на лицах надменных французских судей при появлении на старте гонок «Тур де Франс» кого-нибудь из участников с колодой карт на спицах, а также со свисающими с руля разноцветными ленточками и гудком-пищалкой.
Ларри заговорил первым. Я хорошо знала этот его беспечный тон, призванный скрыть нервное напряжение:
— Привет. Как дела? Сколько здесь превосходных машин!
Его слова были встречены ледяным молчанием.
— Скажите, мы с женой никак не можем отыскать воздушный насос в городе, не могли бы вы одолжить свой, чтобы я подкачал и установил шину.
Кто-то сплюнул на пол табачную жвачку, а я начала пятиться к двери. Но прежде, чем я до неё добралась, самый здоровый из них нарушил молчание, показывая нам, чтобы мы следовали за ним. Мы с Ларри буквально на цыпочках пронесли свои худосочные велосипеды мимо рядов гнусных машин к центру помещения.
— Вот насос, мужик. Теперь разуй глаза на шкалу,— прорычал детина.— Шиз, эта шина рассчитана не больше чем на тридцать фунтов, и обрати внимание, я не любитель бесшумных взрывов, а ты, похоже, этого добьёшься, пробуя вот этот могучий насос на своей бесполезной резинке.
Остальные ржали и качали головами. Они-то знали, что шину непременно разнесёт на части, и ставили на тридцать фунтов и ниже. Правда, один чудак дал тридцать пять. Ларри присоединил насос к шине, нажал на клапан, а здоровяк стал следить за шкалой и оглашать показания.
— Пятнадцать — двадцать — двадцать пять — тридцать — тридцать пять.
Широкие улыбки знатоков стали вянуть.
— Сорок — сорок пять — пятьдесят.
Нахмуренные брови выражали явное замешательство.
— Пятьдесят пять — шестьдесят — шестьдесят пять — семьдесят.
Диктор заткнул уши и скосил глаза. Несколько человек отошли в дальний конец помещения.
— Семьдесят пять — восемьдесят.
Я взглянула на здоровяка. Его глаза так расширились, что занимали теперь треть лица.
— Шизнутый, ты же взорвёшь меня вместе с шиной! — заорал он, отбегая подальше. Ларри стал отсчитывать показания сам, и в его голосе слышалось злорадное удовлетворение.
— Девяносто — девяносто пять — сто — сто десять. Всё, готово.
Ларри и я осмотрелись. За толстыми хромированными спицами можно было обнаружить маленькие блестящие глазки, тускнеющие от недоумения. Ларри отсоединил насос и прокричал, не обращаясь ни к кому персонально:
— Спасибо! Удачная у вас вышла шутка. Подкачаю ещё, когда буду дома. Не хочу больше отнимать у вас время.
Ни один из байкеров не двинулся из своего укрытия, когда мы выкатывались из помещения. Вывеска из бамперной наклейки на входной двери гласила: «ГОСПОДЬ ЕЗДИТ НА ХАРЛЕЕ».
Первым по-настоящему суровым испытанием в моей жизни стал тридцатимильный переход от Вентуры до Санта-Барбары, сопровождавшийся жестоким встречным ветром. Боль появилась почти сразу. В течение часа мышцы рук, ног, плеч пронзительно агонизировали. За десять миль до Санта-Барары слёзы начали застить глаза. Из-за наползающего тумана температура упала, началась дрожь. Болело всё тело, я чувствовала, что брежу.
В полумиле от дома, у подножия холма, на котором мы жили, я вышла из игры. Капитуляция была шумной. Мои причитающие рыдания подняли на ноги обитателей всех ближайших домов.
— О Господи, я сейчас умру! — вопила я.
Произошло самое худшее, что только можно вообразить. Когда я наконец признала своё поражение, то утешала мысль: как только слезу со своего гнусного велосипеда, мои страдания уменьшатся. Но случилось обратное: едва я соскользнула с велосипеда, всё стало гораздо хуже. Мышцы стянуло так, словно их заморозили, и я вскоре обнаружила, что не могу ни согнуться, ни разогнуться. Стоя посреди дороги и балансируя с велосипедом, я несла чепуху. Мне не хватало воздуха.
— Забери меня домой! Я умираю! Помоги же мне! Помоги! Я сей-час у-умру! — кричала я.
— Жди меня здесь. Я отправлюсь домой и пригоню фургон. Приеду прямо сюда и отвезу тебя домой вместе с велосипедом,— сказал Ларри.
— Велосипед? Забудь о нём! Глаза б мои не смотрели на это кошмарное орудие пыток. Только МЕНЯ забери домой. Пожалуйста, помоги!
К счастью, никто не вызвал «скорую помощь», пока я унижалась посреди улицы, бешено мешая мольбы с проклятьями. Вернулся Ларри быстро. Я слишком одеревенела, чтобы самой забраться в фургон, он подхватил и перенёс меня на переднее сиденье. Короткая, но ухабистая дорога до дома меня доконала. Я продолжала стенать: «Пожалуйста, не дай мне умереть!» Комичным Ларри показался лишь мой страх смерти, но он достаточно хорошо понимал меня, чтобы не смеяться.
