Вот, щас кончать будет, Попрыгун мой, попрыгунский. Во как напрягся, глаза зажмурил, и не пыхтит, а всхлипывает даже как-то. Напрягся, каждую мышцу видно на грудке, и на животе тоже видно, хоть совсем и не накачанный у нас Женька, - так, пацан, как пацан, - а всё равно, красиво. А я так думаю, - он вообще очень красивый пацанчик, и почему этого не видит никто, и хорошо, что никто не замечает этого, разве что Митька, но ему-то можно, Митьке кроме меня никто не нужен, а мне кроме Митьки Женька вот ещё нужен… Всё. И Женька валится на меня, так же как я валился на него, это он умудряется даже в таком состоянии мне подражать, обезъяна-попугай. И за это тоже я его люблю… в ванную попрыгал, ладно, это надо, это же я сам его так научил, а ножки прямые, худые только, и длинные такие, стройные, красивый пацан, странно, почему это мало кто видит?.. Ещё раз его, что ли? В ротик можно, только я не знаю, когда Митька точно вернётся, а так мы с Женькой завтра всё равно по полной оторвёмся, одни же мы целый день…
- Так, Илья? Здорово, но мне больше в рот нравится, не знаю, может я маленький ещё? И вот иногда у меня выскакивает, это не очень. Наверно, и правда, маленький.
- Маленький, скажешь тоже. Нормально.
- Правда? Хорошо. Ну что, теперь ты? Да, Илья? Давай?
Я прикидываю, что и как. Хочется. Но время. Нет, Митька может приехать.
- Завтра. Женя, давай одеваться, Дима может вернуться.
- Да? Конечно, тогда давай одеваться, Илья, а ведь ты говорил, что Дима знает…
- Знает, и что? Ты что, хочешь, чтобы он нас с тобой вот так вот увидал? Хочешь? Я не хочу, чего-то.
- Да нет, и я не хочу, раз ты говоришь, да я и сам не хочу, зачем, не надо вот так вот, чтобы Дима нас с тобой увидал, зачем… Одеваться. Давай, Илья, слушай, а где мои плавки?
- Ну, ты… Да вон же они. А вот мои. А футболка? Вот. Нет, я тоже одевать не буду, рука, чёрт. Ага. Молодец, хороший мальчик, послушный, умный, глупый, добрый, смешной, плакса, рисует, зефир любит, меня любит, ласковый, а я дурак, руку сломал, ладно хоть, что шею не сломал, сам дурак, только дураки ведь…
- А? Я опять не понял ничего, ты или жестами давай, или говори медленно.
- Я. Тебя. Люблю. Понял?
- Это понял, - счастливо смеётся Попрыгун.
Да, хорошо, и с Женькой хорошо, и с Митькой хорошо. Разве мог я подумать, что можно всё это вот так вот, чтобы и любовь, и хотелось, и по-настоящему, и навсегда. Ясен перец, в детдоме я такого подумать не мог, а в подвале этом, на вокзале в Кургане, в бригаде у Корженя, и подавно. Хм, Малайку он трахал, а я так думаю, что больше он вид делал, что эту Юльку-Малайку он трахает, а как же - пацан ведь! Крутой, куда там на хуй… У него и не стоял-то наверно, клей же вечно, да потом он и на иглу подсаживаться начал, все там так кончают, если не грохнут до этого, или ещё чего, похуже… Ну, этого мне и не узнать бы, чего там похуже могло быть, как раз меня-то они бы толпой на берегу бы и грохнули, если бы не Митька. Да, Митька…
…Выслушал он тогда в машине все мои признания, что со мной в детдоме творили, и почему я подорвал оттуда, и говорит: - Гордись, Ил, - тогда он так меня впервые назвал, а я понял, что так теперь меня зовут, и это теперь моё настоящее имя, и я им буду гордиться. А потом дошло до меня! Ты что, Дима?! Чем гордиться-то мне? Тем, что ты не сломался. Я, Илья, вот про себя не уверен, если бы мне было десять лет, и я бы попал в такую кашу, не знаю, право, не уверен… Да ну, Дима, ты ж вон какой. Митька хмыкнул, и всё, и больше мы ни разу с тех пор к этому не возвращались, и не вернёмся, не вспомним никогда, сто пудов уверен я, хоть Митька и не сказал ничего такого, мол, забыли, типа того… Ладно, приехали мы в гостиницу, а я уже понимаю, что Митьку люблю, как не знаю кого. И какое было испытание вместе с ним спать ложиться, - вместе, одна же там кровать была. И то, что он мне предложил, что он хочет, чтобы я его братом был, и как оно всё будет… Короче, не могу уснуть. Митька поворочался, и уснул вроде, и проснулся тут же. Не спишь? Нет, Дима. Тащи сигареты. Сидим у окна, курим. Я в свете от фонаря вижу его тёмные волнистые волосы, его широченные плечи, думаю… Ни хуя я не думаю, боюсь я аж до судорог, что это всё снится мне. А он бычок выкинул, и говорит: - Всё, хорош, одевайся. Ну, вот, - думаю, - вот и всё, кончился сон. Одевайся, Илья, чего сидишь, не могу я здесь больше, поехали из этого Кургана, если спать захотим, то по дороге в машине поспим. Я пулей одеваться, а самого руки дрожат, ну, думаю, ещё вот раз только напугай меня так, и я тебя ночью прибью, и сам удавлюсь! Это, Дима, а у меня вот пятьсот рублей тут есть. И что? Не знаю, может, нужно чего? Хм, много чего нужно, и тебе, Ил, в основном. Одежда, учебники, репетиторы… Кто такие ещё? Учителя, которые с тобой будут заниматься, отдельно и специально, пока ты в школу не пойдёшь. В школу?! Ебать!.. Больше чтобы не слышал. Есть! Хм, есть… И тут на меня понимание всего и накатило, - всё, это же всё с нуля, и… Дима, вот ты хочешь, ну, чтобы братья, да? А как же твои родители, они же ведь знают, что братьев скоко у тебя! Да, именно репетиторы, в первую очередь по русскому языку, и самые лучшие… - задумчиво усмехается Митька, - Ил, у меня одна мама. Так вышло. Так что ты не беспокойся, ты будешь моим братом только по отцу, да, и вот ещё, как тебе такая фамилия: - Туманов? Это ты, Дима, - Туманов? Это мы, Ил, - Тумановы. Да? Ладно, покатит, но если меня кто Туманом, каким-нибудь, как овчарку одну, вот только если назовёт, то я тогда сразу в морду! Это уж как тебе угодно. А отчество? Павлович. Ну… тоже ничо. Павлович. Очень даже. А меня по-настоящему как, я тогда тебе, Дима, и не скажу, только же у меня ведь и ни справки о рождении, и ничего, вообще ничего. Решится всё это, Ил, всё, пошли в машину нашу, ничего не забыл? Всё забыл, Дима, ничего не помню, всё с нуля! Митька рассмеялся, и меня обнял, а у меня сердце чуть не остановилось, а потом мы пошли в нашу Импрезу, и уехали из этого Кургана…
- Да, я понял, Митя, хорошо… Это, Мить, ты дядю Сашу поздравь там от меня… Кто, я? Да ну, какой же из меня крёстный, да и… Хм, ладно, там видно будет… Хорошо, ждём.
Я думаю: - нет, ну правда, какой же из меня крёстный отец? Да и Митька сам к этой всей церковно-поповской ерунде относится, как… как к ерунде. Ладно. Так, ну, Женька впился в телевизор, на экране то Nickelodeon то Jetix, это по жизни главные его каналы, со всеми этими отстоями, что там дурью маются. Попрыгун сидит у меня в ногах, смотрит на этих совсем уж неживых отпадков, за уши не оттащишь. А если ногой его вот так вот пощекотать? Ишь ты, сердится…
- Да ты отстань, Илья, я же тебе не мешаю, когда ты вон читаешь, например, или там ещё чего такого делаешь. Не мешаю ведь, почему ты всегда мне тогда мешаешь? Когда я мультики смотрю, например.
- Этого ещё не хватало, чтобы ты мне мешал! А вот это не мультики, а я не знаю что.
- А что это тогда? Как же это не мультики, смотри, вон же, это же Человек-Паук, видишь?
- Муха навозная, опарыш варёный, таракан ошпаренный, тоже мне паук, муха-цокотуха, блин, отпадок, смотреть такое, как же… - бормочу я, закрыв лицо ладонью, жалко, что одной, вторая же наполовину в гипсе…
А Попрыгун знает, что я щас какие-нибудь гадости говорю, он глухой, но не дурак же он, не то, что некоторые, с гипсом, которые. Но у Прыгуна почему-то нет желания драться, а может быть, он и правда, опасается за мою руку, да нет, не в этом дело, просто ему охота поласкаться, вот он и лезет мне под руку, обнимает меня за грудь, смеётся потихоньку мне в шею. Если я когда-нибудь увижу, что Женьку посмеет хоть какая-нибудь блядина обидеть, то я могу эту блядину запросто ведь тогда и грохнуть…
- Хм, Попрыгун ты, ласкучий… Женя, дай-ка, пусти меня, я в туалет пойду.
- Иди. Постой! Илья, а ты как?
- Не понял. Что, - как?
- Балда, ну, как, по-большому?
Я встаю с дивана, несколько растерянно смотрю на Женьку, хм, не понял… А тот опёрся башкой на руку, смотрит на меня хитро-хитро, блин, опять какую-то хохму задумал.
