- Можно, Жека. Не разбей только. Илюшка, ты сиди, он и сам справится…
И вот сидим мы себе, чай попиваем, - ну правильно, рано ведь обедать, да я и не хочу вовсе, - я рассказываю, что и как было, Митька слушает, не хмыкает, и то ладно. Прыгун слушает, - ну, это я так говорю, - слушает, - он на меня смотрит, губами шевелит, иногда за руку меня ловит, когда я уж больно увлекаюсь. И я тогда медленнее говорить начинаю, и к нему персонально обращаюсь, и тогда он так доволен, аж красный делается, хоть и не поймёт толком, чего это я рассказываю.
- Вот так-то, Митька, так что, как ни крути, а надо бы мне амортизатор сзади поменять, на регулируемый, на «Ёлинс»…
- Ты мне тут! А ещё чего? Что так скромно-то? «Ohlins»! Давай уж по полной, давай и вилку-перевёртыш, и тормоза, радиалки Brembo’вские, и…
- И диски лепестковые! - мечтательно подхватываю я.
- И бронепроводом по сраке! - радостно, в тон мне заявляет Митька.
- И глушак Akrapovic… - упавшим голосом заканчиваю я. - Да, мечтать не вредно. Дорого это всё, ясен перец…
- Д’орого! - отзывается Попрыгун, во, блин, уловил, и при этом головой качает и такую деловую морду делает, что мы с Митькой покатываемся со смеху.
Женька смотрит на нас, пожимает плечами, - дураки, мол, - и, чуть подумав, с важным видом цапает с блюда очередную зефирину. И так это похоже он сейчас делает на завхоза нашего, на Сергеева, из детдома который…
- Женька! Много сладкого! Ешь колбасу.
- Да пусть его, Дим, он же сладкоежка.
Митька хмыкает совсем уж по-особенному, - ну, так хмыкать научиться мне и мечтать нечего, - ну вот, хмыкает он, значит, и рассказывает, - в сотый раз, блин! - какой лично у него был первый байк. Ты бы ещё про самокат свой вспомнил! - сердито думаю я, ну а чо он, в самом-то деле, двадцать первый век на дворе! Его «Восход» только в музеях и увидишь, да на помойке ещё разве что, на какой-нибудь, на колхозной… Тут телефон звонит, вот уж кстати! Митька идёт за трубкой, Женька вопросительно смотрит на меня, я показываю ему, что, мол, телефон. Прыгун кивает головой, и снова тянется к зефиру. Хватит! Я хлопаю его по руке и подсовываю к нему поближе бутерброд с маслом и сервелатом, - хоть бы этот съел, с сыром ведь есть его не заставишь…
- Да, Лена, да. Вот он, с нами, чай мы пьём… - Митька возвращается на кухню, говорит с Женькиной мамой, и грозит мне кулаком, блин, забыл я позвонить домой Прыгуну… - Да в порядке всё. Ну, как в порядке, руку сломал… Гипс… Да я ему добавлю! Вредный ведь, гад!.. Женька? У нас ночевать собрался? Ну, если отпросился… Да ясно, что волновался, он же на Илюшку молится, да зря только! Выбрал себе героя без башки!..
Я с угрюмым видом тянусь за чайником, - начинается… Женька тычет меня локтём, кивает на Митьку и показывает мне жестом, - кулаком в челюсть тычет себя, - что, мол, достаётся? И кивает довольно, - поделом, мол, - и тут же хихикает себе в ладошку…
- И ты туда же, Ленка! Хрен бы с ним, с мотоциклом… Целый, целый, так, мелочи, бак там… Щас, погоди. Ил, тебя не тошнит? Говорит, - нет… Ремня ему хорошего, вот чего ему надо!.. Да, ладно… Да ты что?! Когда это я его… Нет, ну поорать-то мне надо? Или не надо? Я же брат, хоть и сводный, и ещё опекун, всё-таки, или я кто!..
Митька возмущённо смотрит на меня, снова грозит мне кулаком, я закатываю глаза, а Прыгун, гадость мелкая, роняет вихрастую башку на стол…
- Да нет, не стал я маме звонить, пусть отдыхает, и так мы её с Илом в Абзаково еле затолкали… Неделю ещё… Да ты что, с ума сошла, ты что же думаешь, мы тут с голоду пухнем, что ли?.. Да всего полно! И пельмени, и мясо, фрукты-овощи всякие, приготовим чего-нибудь там, шурпу я вот хотел сварить. Во, приходи завтра!.. Да? Ну, ладно. Погоди, а Женька?.. Да зачем же тогда тебе его забирать-то? Пусть уж у нас тогда… Да пусть, я сказал! Вот ведь! Ну кому он тут мешал когда-нибудь! Я на работе, Ил на инвалидности, вот пускай тут вдвоём и… Во! Я их заставлю уборку произвести! Генеральную!.. Ничего, ему полезно! Ещё как справится, Женька поможет, а не справится,- хм, - я ему тогда бронепроводом по филейным частям, за всё сразу… Вот тебе и ха-ха. Ладно, Елена, пока.
Ну-у, теперь вся Магнитка будет знать, что я на байке навернулся! Хорошая у Женьки мама, да язык вот только у неё… хотя, это у них у всех, - у женщин, я имею в виду.
- Ты всё понял, Ил? Женька два дня у нас будет жить, Ленка на сутки уходит, так что сегодня, завтра, и ещё полдня послезавтра. Жека! Сегодня и завтра ты у нас ночуешь… Илька! Мама, да что же это за день! Прыгун, чтоб тебя! Чашку кокнул… Женька, тряпку! Бля, пополам, как ножиком! Хм, Илюха, и ведь именно мою кокнул, заметь, не свою, и не твою, уж тем более…
- Жека! Брось. Фиг-ня, по-нял? Не-пе-ре-жи-вай. Мало, надо было Митьке на брюки чашку эту… Отстань, Дим! А ну! Я ж инвалид сёдня, меня ж нельзя сёдня…
Митька отпускает мой загривок, щёлкает машущего на него руками Прыгуна по лбу, потом некоторое время задумчиво так на нас с Женькой смотрит, решительно нам кивает, и достаёт с полки свой коньяк. Чо, неужто?.. Ага, как же! Рюмку-то одну достал, себе только. Попрыгун тут же подскакивает, радостно хватает у Митьки рюмку, и, задевая за всё локтями, торопится её помыть, - обожает наш Прыгун смотреть, как Митька коньяк пьёт! Ну, не сам коньяк, вообще-то, а обожает Женька то, как Митька лимон при этом ест, без сахара, без ничего, - у Прыгуна аж глазищи его на лоб лезут всякий раз.
Я вздыхаю горько, не нальёт мне Митька коньяку, да только это без толку, - вздыхать, - Митька с первого дня на мои вздохи ноль эмоций. Ну, что ж, ладно, не больно-то и хотелось. Я забираю у Митьки нож, которым он нарезал себе лимон, и режу своё яблоко маленькими дольками. А неудобно, всё-таки, с одной рукой-то…
- Ты чего это, Ил, - зубы на Доменщиков растерял, что ли?
У-у, подкольщик! Ладно, промолчу, буду умнее. И всё-таки, я хмыкаю, не удержавшись, ну, не так как Митька, но тоже ничего себе получается. И кладу пару ломтиков яблока себе в чай. Ну, и чего тут особенного? А Женька тут же забывает про лимон, глазами хлоп-хлоп, и ножик тоже, - цап! - и за своё яблоко. Это он как я хочет, ясен перец!
- Обезьяна-попугай, - ворчу я на Прыгуна, качаю головой, и чуточку смущаюсь, ну а чо, в самом-то деле…
А Митька тут же хмыкает, теперь уже, правда, с восхищением, и говорит:
- Потрясающе! Живая иллюстрация по социальной психологии! Полное, беззаветное растворение рецессивной личности в доминантной особи… А если бы я тебе сейчас, Илька, при нём, коньяку бы налил, а? Чего бы тогда? Спился бы тогда Прыгун наш, сто пудов, спился бы.
Ёлки! А ведь Прыгун-то всё понял! Ржёт Женька, аж слёзы градом, Митьке кулаком грозит, меня за ногу щипает…
- Я н’е хочу! И Ил’я т’ожэ нет! Мы не п’ём, Д’има! Ха-ха-ха! Ил’я у нас и т’ак, бес кон’яка того!
- Чего, - того? Попрыгун ты, попрыгунский! Того…
- Того, того, Ил, прав Жека… - Митька собирается, было, начать, наконец-то, делать мне выволочку, да тут опять звонит телефон, ну, класс, это уж совсем, ой, как кстати…
- Петрович! Здоров будь, ещё раз… Да… - Митька кивает нам с Прыгуном, и уходит с кухни.
Женька смотрит на меня, хлопает себя по плечу, - погоны? - спрашивает, - Петрович? Я киваю, Прыгун трёт большой и указательный пальцы, - бабки… Я отмахиваю двумя пальцами у себя перед носом, вперёд и в сторону, - да пошёл он!.. Прыгун тут же зажимает уши ладошками, качает головой, машет мне указательным пальцем, - ну да, я ж сам ему материться не разрешаю. И он не матерится, вот бы мне Митьку бы ещё отучить…
Лёгок на помине. А чо довольный-то такой?
- Ты чего, Дим?
- Да я, понимаешь, Петровичу рассказал, какого ты на этом «лежаке» завалился…
- Ну, - хмуро говорю я.
- Гну! Он в восхищении, представь себе! Говорит, что прав он, будет из тебя толк, и, знаешь, Ил, он прелагает тебе к ним в кросс записаться, созрел ты, говорит.
Созрел я, значит…Да нет, это лестно, очень даже, и зимой там гоняться можно, да и пацаны там суперные… но…
