– Присядем, – сказал я, и мы опустились на мягкий кожаный диван к очевидному неудовольствию работника гостиницы. Очевидно, он предпочел бы, чтобы я выгнал ее в шею.

Агаповой было лет пятьдесят пять, она имела минимум метр семьдесят росту и вполне лошадиные черные зубы. Когда она двигалась, болониевая ткань громко шуршала.

– Вы получите сто марок, если сумеете доказать, что ваш протеже действительно тот, кого мы разыскиваем.

Я посчитал, что для человека с ее внешним видом, и сто марок – вполне приличная сумма. Однако она запросила двести. Я согласился. Тогда она с готовностью протянула мне конверт, в котором, конечно же, оказались фотографии. Только на сей раз конверт был голубого цвета, а фотографии – черно-белые.

Я попросил меня извинить и взмыл на лифте к себе в номер. Посоветоваться с фантомами. Малышка дулась на меня за мои художества с Майей Маевской, но, когда я показал фотографии, взяла их и долго рассматривала.

– Не чувствуется мысли, – наконец, бросила она.

– Какой мысли?

– Пришла беда, откуда не ждали.

– Ты уверена?

– Совершенно.

– Значит я могу даже не показывать их мистеру Голдблюму?

Тролль иронически косился на нас и немилосердно чадил трубкой.

– Не знаю… По крайней мере во всех тех картинах эта мысль явственно ощущается. А здесь – нет.

– Понятно…

Я находился в некотором замешательстве. Могу ли полностью довериться Малышке, то бишь – самому себе? С другой стороны очень уж не хотелось второй раз кряду попадать впросак и выставлять себя в невыгодном свете перед Голдблюмом.

– Миша, не дергайся, – покровительственно бросил Тролль. – Просто оставь одну фотографию себе. Когда будешь в следующий раз говорить с шефом, покажешь ему, будто невзначай. Если вдруг Малышка ошибается, а это вполне возможно, то фрау Агапову мы найдем без труда.

– Очень трезвая мысль! – я посмотрел на него с симпатией.

Фрау Агапова действительно начала наш немой диалог с того, что сунула мне в руку свою визитную карточку. Иначе, откуда бы я узнал, что она – Агапова. Ведь вслух она произнесла всего лишь одно слово: «Сколько?» Впрочем, на самом ли деле визитная карточка принадлежала ей?

Я бросил одну из фотографий на письменный стол, остальные засунул обратно в конверт и спустился вниз. Фрау Агапова вопрошающе уставилась на меня. Я отрицательно покачал головой. На лице ее отразилось подлинное изумление, и она ткнула пальцем в голубой конверт. Как бы отказываясь верить собственным глазам.

На сей раз я покачал головой утвердительно.

– Борька!.. – хрипло воскликнула она. – Сучий потрох!..

Потом выхватила из моих рук злополучный конверт и швырнула его в кадку с раскидистой пальмой. Видно, какой-то Борька обманул ее самым коварным образом. Наблюдавший за нами гостиничный «генерал» сделал несколько шагов вперед.

– Вам нужно пополоскать горло фурацилином или календулой, – посоветовал я фрау Агаповой.

Затем попрощался и отправился в ресторан завтракать.

Честно говоря, чувствовал я себя не в своей тарелке. А вдруг, Малышка действительно ошибается, и этот загадочный Борька никакой не «сучий потрох»?

В ресторане, разделавшись с яйцом всмятку, я бросил взгляд на стеклянную дверь, и неожиданно увидел вдалеке, где-то в джунглях нашего гостиничного холла, огненно-рыжую шевелюру. Видно, Мюнхаузен – слишком самоуверенный тип. Иначе он бы давно уже перекрасился в блондина или брюнета.

Думаю, можно было бы ограничиться описанием уже упомянутых двух эпизодов, чтобы в достаточной степени дать представление о том, как добросовестно используют наши бравые представители эмиграции любую возможность подзаработать. Навевало это, разумеется, мысли не очень веселые, поскольку подобными вещами занимались явно не от хорошей жизни. Но вскоре произошло еще кое-что заслуживающее внимания.

Я как раз совершил очередную бесплодную попытку разыскать «Судзуки-Свифт». Прочесал местность вдоль и поперек, и, наконец, полностью уверился, что машину похитили. В полицию обращаться страшно не хотелось, но другого выхода не было. Все же решил сначала позвонить Горбанюку. Может у него имеется для меня что-нибудь любопытное. И он действительно сообщил, что был очередной звонок. Некий Григорянц клялся и божился, что столь живо интересующий нас художник – его близкий друг.

Конечно, это не избавляло от похода в полицию, однако позволяло несколько оттянуть неприятный момент.

И я устремился на многообещающую встречу.

– Арно Григорянц, – он протянул мне руку, не преминув при этом заметить, что армянин он грузинский – из Тбилиси.

На нем был черный костюм из панбархата, белая рубашка и огненно-красный галстук. Почти как у пионера. Поверх костюма – модного покроя светлый плащ. Все пуговицы плаща расстегнуты, воротник поднят.

Ни о сумме вознаграждения, ни о каких-либо предварительных условиях разговор не зашел.

– Минэ нэ надо гаранты, я тэбэ вэру, у тэбя чэсны взгалад…

Мы сели в его «Рено». В зеркале заднего обзора я видел, как засуетился, забегал, срочно ловя такси, Мюнхаузен. Но ему не повезло, и мы оторвались.

– Мой друг – такой парэн, – все время повторял Григорянц. – Такой парэн…

– Какой? – Я был заинтригован.

– Увыдыш.

Через некоторое время выяснилось, что движемся мы в направлении района Панков. Ничего особо подозрительного я в этом не усмотрел, но улица, на которой припарковалась машина, заставила насторожиться. Мы вошли в обшарпанный подъезд, поднялись на третий этаж и позвонили. Дверь открыл сам Котелков. За его спиной мелькнула супруга с кофейником.

– Вот так неожиданная встреча! – воскликнул я.

Арно Григорянц удивленно уставился на меня.

– Я ведь говорил тебе, что это – тот же самый! – прокричал Котелков жене, не оборачиваясь.

Я сумел разглядеть на стенах комнаты несколько абстрактных картин. Все его загадочные существа с козлиными мордами куда-то подевались.

– Кито тот же самый? – не понял Григорянц. – Ви знакомы?

Я рассмеялся. Появилась жена Котелкова с кофейником в руках. Было похоже, что она готова вылить горячий кофе мне на голову.

– Желаю дальнейших творческих успехов, – продекламировал я и пошел к выходу.

– Эй, генацвале! – крикнул Арно, но тут Котелков втащил его внутрь квартиры, и дверь захлопнулась.

Пришлось идти пешком до ближайшей остановки метро. Дорога лежала через пустырь. И здесь я обнаружил свой «Судзуки-Свифт». Я не поверил собственным глазам. Десять раз сверял номера, хотя мог этого и не делать – на заднем сиденье валялся «Огонек», приобретенный мною на Zoo[13]. Естественно, и ключ подошел. Я завел двигатель и отправился в гостиницу.

Не знаю, сознавал ли мистер Голдблюм, каким тяжелым, рутинным трудом являлось то, что я делаю. Вряд ли. Для него важен был результат, а результата как раз и не было. Мы с фантомами подвели неутешительные итоги. Расследование буксует. Продвинуться не удалось ни на шаг. Вдобавок эта загадочная история с автомобилем.

Каким образом он оказался в Панкове? Внутри ничего не было тронуто. Бензина истратили ровно столько, чтобы перегнать его от Александрплац. Кто-то явно хотел, чтобы я лишился колес. Или случайность?

Вообще, насколько я понимал, моей скромной персоной вплотную занимался лишь Мюнхаузен. Тролль не сомневался, что это – дело его рук. Пока я пил найденное в номере пиво, Тролль приставал с настойчивыми рекомендациями его физического устранения. Я даже не отвечал. Это давало Троллю повод предполагать, что я всерьез обдумываю его предложение.

Позже позвонила Майя Маевская. Малышка демонстративно удалилась в ванную. Майя поинтересовалась, как идут дела. Я пробубнил что-то невнятное.

– Завтра в галерее Веньковецкого проходит вернисаж, посвященный открытию выставки современной русской живописи. Будет, естественно, много наших художников. Приходи. Авось обнаружишь для себя что-либо интересное.

Я вяло поблагодарил. Мне уже начинало казаться, что предположение о русском происхождении гения заведет меня в непроходимые дебри. А в итоге окажется, что художник приехал из Огненной земли или Занзибара.