Сжав руками край рубашки, он потянул ее вверх, своим горячим дыханием опаляя кожу. Ли ахнула, ноги задрожали. Он втиснул плечо ей между ног, раздвигая колени, давая место своим рукам, губам и языку. Судорожные всхлипы вырывались из ее горла.

Мягкие волосы Ричарда щекотали бедра. Он продвинулся выше, рассылая невыносимую дрожь по ногам. Судорожно вздыхая, чувствуя, как нестерпимо нарастает жар внутри, Ли потянула его рубашку, побуждая заключить ее в объятия.

Успокаивающее бормотание было его единственным ответом. Он продолжал свое медленное мучительное путешествие вверх по ее телу.

Наконец он добрался до груди, неторопливо обведя соски и с рыком, терзая ее каждым втягивающим движением губ, рассылая ответное напряжение к низу живота и в лоно. Его рубашка тоже исчезла, и он увлек Ли к кровати.

Живот его был тугим и узким, бронзово-золотистым в угасающем свете. Волосы, такие же черные, как и на голове, покрывали грудь, стрелой сужаясь книзу и уходя под бриджи.

Когда он завозился с пуговицами, Ли подняла взгляд, захваченная шаловливой улыбкой на его губах и дьявольским блеском глаз.

А потом уже не осталось места ни для сомнений, ни для мыслей, ни для страхов. Был только Ричард, двигающийся над ней, скользящий в нее, нашептывающий греховно-порочные слова ей на ухо.

Это было горячее, дерзкое, отчаянное желание. Быстрое утверждение прав, страстный жар.

Она пылко прильнула к нему, вонзаясь пальцами ему и руки, ее губы двигались по его плечам, шее. Мышцы живота сжимались, груди ныли, а ноги дрожали, она обвила их вокруг Ричарда, принимая его в свое тело. Напряжение росло, поднималось до немыслимых высот, и он задрожал и прижал ее к своей груди, зарывшись лицом ей в волосы.

– Я люблю тебя! – вскрикнула она ему в шею.

Он застыл, одеревенел над, ней. Даже шелест дыхания не достигал ее ушей. Единственными звуками, которые она еще слышала, были бешеный стук ее сердца и эхо слов, повисших в знойном, тяжелом воздухе.

Когда, наконец, он приподнялся на руках и взглянул на нее своими невыносимо черными и холодными, как гранит, глазами, даже звук ее собственного сердцебиения стих, не осталось ничего.

Желваки заходили у него на шее. Он стиснул челюсти с такой силой, что зубы просто чудом не треснули.

– Никогда больше не говори этого. Ты меня слышишь?

Ли не могла вымолвить ни слова, иначе дрожащий голос выдал бы ее растущее страдание. Губы покалывало.

Она сжала их. Она не заплачет. Она не станет позориться еще больше.

Их глаза встретились. Черты его смягчились.

– Ли, прости. Я не хотел обидеть тебя. – Его голос звучал странно, отдаленно, словно он вырывал его из своей груди. – Я постараюсь быть тебе хорошим мужем, но больше этого я не могу предложить.

Его руки вонзились ей в плечи.

– Проклятие, не смотри на меня так. Ты молода. Ты еще не знаешь, что любовь – это миф, фантазия, выдуманная поэтами для романтических девушек.

Ли обнаружила, что ее голос может преодолеть ком в горле.

– Пожалуйста, не трудись. Ты выразился более чем ясно. А теперь, когда нам больше нечего сказать, не мог бы ты уйти?

Что-то вспыхнуло в его глазах, что-то дикое и опасное, как в глазах тигра, запертого в клетке.

– Есть еще кое-что, – сказал он голосом низким и холодным, царапающим ей кожу. – Ты больше не будешь принимать джентльменов в этом доме. Ясно?

Он рывком встал с кровати и вышел через соединяющую их комнаты дверь.

Ли закрыла глаза и свернулась калачиком на постели. Вот и конец мечтам о любви.

Утром он уехал. Был вызван в Йоркшир по срочным делам имения, если верить коротенькой записке, оставленной на прикроватной тумбочке. Он подписался просто «Сент-Остин».

И все. Ничего больше. Такая холодная, такая безличная записка. Когда же он заходил к ней в комнату? Как она не услышала? Ли могла бы поклясться, что за всю ночь не сомкнула глаз, не в силах забыть его резкие слова.

Как ни странно, но она не плакала, наверное, слишком оцепенела.

Слишком была ошеломлена. Слишком снедаема горем.

Утром она даже умудрилась заняться своими обязанностями: встретилась с домоправительницей, чтобы просмотреть опись белья и посуды, с поваром, чтобы составить меню на неделю, с Харрисом, чтобы организовать переделку своих комнат. Она организовала доставку в приют миссис Бристолл, выпила с Элисон чаю на воздухе, что, похоже, являлось ежедневным развлечением. Ужасно хотелось навестить тетю, но Ли боялась, что Эмма разглядит за напускной веселостью ее истинные чувства и начнет беспокоиться за нее.

Единственная свеча на письменном столе не спасала от туч, быстро закрывающих солнце. Внезапный порыв ветра ударил дождем по окнам и загрохотал ставнями. Резкий, неистовый и непредсказуемый, точно как Ричард.

Ли была рада, что он уехал. Ей не хотелось видеть его, не хотелось говорить с ним. И больше всего ей не хотелось, что бы он дотрагивался до нее. Ибо, окажись он в этот момент здесь, она вряд ли сумела бы устоять против неодолимого влечения, которое горело между ними. Теперь она хорошо понимала, что такое желание.

Как оно заставило ее сестру даже за пределами брачных уз отдаться мужчине, которого она любила. Как заставило Ли любить мужчину, желать мужчину, нуждаться в мужчине, который считает себя неспособным на ответную любовь.

Что же произошло, что сделало Ричарда таким циничным? Что стало причиной угрюмых складок, залегших вокруг рта? Отчаяния, которое пронизывало голос? Холодной пустоты глаз, говорящей о такой сильной боли? Кто причинил ему эту боль в прошлом? Боль настолько невыносимую, что он закрыл свое сердце, похоронил все чувства и эмоции, отверг надежду, поклявшись никогда больше не любить?

По крайней мере, так думает он.

Ли же считает иначе. Она любит его. Она знает это так же верно, как то, что сердце бьется у нее в груди, но она не будет обременять Ричарда словами. Он прав. Он ведь на самом деле не хотел жениться на ней, не просил ее любви. Ее презренный отец каким-то образом принудил его к этому браку. Когда-нибудь она непременно узнает, как отцу это удалось. Но не сейчас. Сейчас она должна найти средства вернуть своего мужа к жизни и исцелить его душу. Она пока еще не знает, как сделает это, но битву проигрывать не собирается.

Ричард похлопал себя по ногам, стряхивая дорожную пыль с бриджей. Жаркое солнце, припекающее затылок, было ничто в сравнении с сожалением, сжимающим сердце. Образ мягких зеленых глаз Ли с янтарными крапинками, едва заметными под поблескивающими слезами, преследовал его каждый час каждого дня, пока он был в отъезде. Или это чувство вины заставляло плечи сжиматься, а дыхание застревать в груди?

Ричард обещал ей вежливость, а сам взял и растоптал ее чувства, как какой-нибудь тупой, бессердечный громила. Как, должно быть, она ненавидит его теперь, но не больше, чем он ненавидит сам себя за то, что так сильно обидел ее.

Он протянул руку к дверной ручке, но тут дверь открылась и на дорожку вышла Рейчел.

– Слава Богу, ты вернулся.

Развевающееся голубое платье оттеняло ее глаза, и она мило улыбалась. Никто, глядя на это воплощение прелестной женственности, ни за что бы не догадался, какое зло таится внутри.

Она что, каждый день все эти три недели стояла у окна, дожидаясь его приезда? Придумывала, как лучше насолить?

Ричард прошел мимо нее и направился к лестнице. Он должен найти Ли. Правда, он понятия не имел, что сказать. Что угодно.

– Мне надо поговорить с тобой, – заявила Рейчел, не отставая от него ни на шаг. – Ты не знаешь, что здесь произошло в твое отсутствие.

– Уверен, ты расскажешь мне все и даже больше, но не сейчас. Я устал. Единственное, что мне сейчас нужно, – это горячая ванна и горячая еда. – «И Ли», – добавил предательский внутренний голос.

Рейчел преградила ему путь, скрестив руки на груди.

– Боюсь, я должна настаивать на том, чтобы поговорить с тобой немедленно. Если хочешь, я велю приготовить тебе ванну. Мы можем поговорить в твоей комнате.