Усмехнувшись по поводу этой мысли, он занялся чаем, раздумывая над тем, как бы убедить ребят нанести Ольгиным родителям краткосрочный визит. Встреча с папой подполковником в его собственные планы не входила. Тем более что представители столь мужественных профессий всегда относились к нему с подозрением, словно чувствуя в нем чужого.

За чаем Ольга успокоилась и уже рассуждала о неизбежности поездки. Алик же попытался рассмотреть другой вариант:

– А может быть, имеет смысл честно рассказать им обо всем?

– Нет, нет, – снова заволновалась Ольга. – Как им дальше жить, зная, что и вторая дочь рожает от любимого зятя? Да и потом, у нас в семье всегда виноватой оставалась я. Боюсь, этот случай не станет исключением.

– Ну, это ты зря. Здесь явно просматривается вина твоей милой сестры… и этого самого зятя, – возразил Алик. – У тебя в данном спектакле роль жертвы, как ни крути.

– Ты не знаешь моего отца. Дина для него всегда будет самой-самой, что бы она ни совершила, – Ольга помолчала. – Когда мне было шесть лет, а ей три, мама на день рождения подарила мне немецкого пупса. Он был замечательный, совсем как настоящий. Если не смотреть близко, можно было подумать, что это живой ребенок. Я целый день не спускала его с рук, кормила, купала, пеленала, целовала ему щечки и пяточки. Правда, мама сразу предупредила, что игрушка дорогая, редкая, поэтому играть с пупсом мы должны обе. Я была не против. Но Дина, увидев Алешку, я его так назвала, сразу надулась, забилась в угол и просидела там весь день. Честно говоря, мне было не до ее капризов. Впрочем, она часто обижалась и я не обращала на нее внимания.

Парни слушали с интересом, стараясь не отвлекать Ольгу от воспоминаний.

– Вечером пришел со службы отец, я показала ему игрушку. Он потрепал меня по щеке и сказал, чтобы я играла осторожно и не сломала куклу. Дина вышла из своего угла, залезла к отцу на колени, мы все вместе ели пирог, пили чай, казалось, мир в семье был восстановлен. А утром, проснувшись, я не обнаружила Алешку рядом с собой. Дина сладко спала в своей кроватке. Я бросилась искать игрушку, нашла на балконе. У нее были выколоты глаза и исцарапано чем-то острым все лицо, розовое тельце разрисовано черно-синим химическим карандашом. Сбоку валялись оторванные руки и ноги. Я дико закричала, со мной случилась истерика. Родители проснулись, бросились ко мне. Мама затащила меня в комнату, пыталась успокоить. Отец ударил по щеке, очень больно, я замолчала. – Ольга вздохнула, лицо у нее раскраснелось, похоже, она заново переживала свой детский ужас. – В тот день родители сильно поругались. Отец говорил маме, что она виновата в Динкиной выходке. С тех пор на мой день рождения нам всегда дарили одинаковые подарки.

– А на ее? – спросил Илья, догадываясь, каков будет ответ.

– На ее дарили только ей. Я всегда была старшей сестрой, мне капризничать не позволялось.

Альберт не находил слов от возмущения.

– А тогда, ну за то, что она сотворила, ее наказали?

– Нет. Ее никогда не наказывали. Она от рождения очень нервная девочка. Если начинала плакать, у нее дергался левый глаз.

– А ведь ребенка-то лечить нужно было… У психиатра, – заявил Илья безапелляционно. – Правда, Алик?

– Проконсультироваться однозначно стоило, – согласился Альберт. – У психотерапевта. Значит, так, слушайте сюда. Завтра регистрируем брак, отправляем телеграмму типа «Вышла замуж, приедем… в субботу». Приедем в субботу вечером, – он выразительно взглянул на Ольгу, – в воскресенье назад, думаю, хватит времени для знакомства.

– Может, не стоит все-таки? А вдруг они нам не поверят? Вдруг догадаются обо всем? – попробовала Ольга отговорить друзей.

– Не-а, можешь не переживать. Хоть родители странно вас с сестрой воспитывали, все же они вполне нормальные люди, – возразил Илья. – А ни одному нормальному человеку мысль о такой афере, что мы затеяли, в голову не придет.

– Умеешь ты успокоить, – сказал Альберт и похлопал друга по плечу.

– Все, ребята, дороги назад нет. Регистрируемся и едем в Армейск пред светлые очи предков.

В голосе Альберта прозвучала такая убежденность в правоте, что Ольга не решилась больше спорить. Сколько она потом ни пыталась вспомнить в подробностях, как проходила регистрация, как они втроем отмечали это странное событие, память отказывалась повиноваться. Выплывали отдельные картинки, кусочки разговоров…

Дорога в Армейск тоже отчего-то не запомнилась, стерлась. Лишь переступив порог родительской квартиры, Ольга словно очнулась. Мама суетилась вокруг них, охала, бесконечно хлопала в ладоши, как ребенок. Отец вышел в коридор, пожал Альберту руку, сухо поздоровался с дочерью и, даже не поцеловав ее, вернулся в зал. Ольга растерянно пожала плечами и виновато взглянула на Альберта, словно оправдывалась в чем-то. Вот видишь, мол, я предупреждала, что нормальной встречи не будет.

Они приехали в восемь вечера, и мама, ожидая их прихода, уже накрыла праздничный стол. Когда все уселись, она, пытаясь сгладить мрачное впечатление, которое производили взоры мужа, произнесла:

– Ну, дети мои, то есть наши, поздравляем вас. Будьте счастливы!

Было видно, что ей очень хочется сказать длинный красивый тост, но она побаивается еще больше рассердить подполковника Русанова, восседающего на месте хозяина во главе стола. Все выпили шампанского, Ольга слегка пригубила и отставила бокал.

Неожиданно заговорил отец, недобрым взглядом проследивший за ее действием.

– То, что ты учишься на врача, хорошо, – обратился он к Альберту, – но как ты-то, взрослый мужик, мог допустить подобный позор, не понимаю! Две дочки собрались замуж и обе брюхатые. Стыдоба!

– Что ты такое, Сашенька, говоришь, – вступилась мать, – это же счастье, сразу двоих внуков нянчить будем.

– Рано меня в деды записали, – не унимался глава семьи. – Те хоть свадьбу играть затеяли, а вы вообще самовольничаете. Как людям в глаза смотреть!

– Папа, может, не будешь нотации читать? – попросила Ольга. – Мы сегодня были на занятиях, потом дорога. Дай поесть спокойно.

– Какое ты право имеешь перебивать меня! – Подполковник вскочил и начал бегать из угла в угол. – Совести у тебя нет! Опозорила отца, теперь еще рот затыкаешь!

– Извините меня, Александр Викторович, что вмешиваюсь, но мне не нравится, что вы кричите на мою беременную жену.

Говоря это, Альберт спокойно резал у себя в тарелке отбивную, которую потом щедро залил аджикой домашнего приготовления и наконец поднял глаза на тестя.

– Не вижу причин для позора, как не пытаюсь вас понять. Ваша двадцатилетняя дочь вышла замуж за вполне приличного молодого человека, будущего врача, ростовчанина к тому же. Думаю, что ее родителей это не должно огорчать. А то, что Ольга ждет ребенка и вовсе большая радость, поскольку бездетность – огромная проблема в современном обществе.

Сказав это, Альберт тут же переключил внимание на свою тарелку. Женщины, сидевшие за столом, замерли. Они-то знали, что Русанову нельзя перечить.

Как только заговорил его новоиспеченный зять, подполковник от возмущения побагровел и начал ртом ловить воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Когда же Альберт закончил, Русанов молча прошел к выходу, набросил летную куртку и, даже не застегнув ботинок, ушел, громко хлопнув дверью.

– Я тебя предупреждала, – вздохнула Ольга, которой кусок не лез в горло.

– Не переживай, дорогая. Тебе обязательно нужно покушать. Давай я положу тебе вот этот салатик. И вам тоже, Людмила Анатольевна. Вы замечательно готовите. Приятного аппетита, дамы!

Невозмутимый Краснопольский продолжил трапезу.

Мать промолчала и неохотно последовала его совету. Парень ей понравился. Вежливый, интеллигентный. Очень красивый к тому же. Понятно, почему Ольга не устояла. Такой любую сумеет уговорить. Хотя, нужно признаться, смотрит он на ее дочь нежно, с любовью. Вон какой заботливый. Может, и будут счастливы. А отец, что, побегает да перебесится.

Когда убирали со стола, Людмила Анатольевна спросила у дочери: