«Да что же ты, человече! — возопило в душе Астарта. — Почему глаза твои во мраке?! Почему сила твоя слепа?!»

Он с размаху шлепнул о земляной пол все еще живое сердце чудовища и принялся яростно топтать его босыми ногами. Потом пошел не оглядываясь.

Несколько дней Астарт бродил среди усыпальниц Города Мертвых. Долго смотрел в таинственные глаза Сфинкса, пытаясь понять тех, кто зовет его «отцом страха». У Великой пирамиды тоже долго стоял, погруженный в размышления, и наблюдал, как безмолвно и равнодушно курилась песком громада, закрывшая полнеба.

Усилием воли Астарт сбросил оцепенение и по едва приметной дороге у подножия пустынного плато зашагал в Мемфис. Может, судьба улыбнется ему в городе Имхотепа и Ахтоя?

Слева — Нил с его зарослями, деревьями и пашнями. Вдали, у самого горизонта — голые, мертвые скалы, где во времена Великих фараонов древности добывали камень для пирамид. И опять пирамиды, полуразрушенные, засыпанные песками, вечные стражи безжизненного плато.

Темнело. Подножия гигантов закутались в сумрак, и только их вершины блестели на фоне густеющего неба.

Неожиданно Астарт почувствовал, что за ним следят! Мускулы затрепетали словно перед битвой. Он некоторое время продолжал идти, потом присел, сделав вид, что зарывает что-то в песок, затем отряхнулся и зашагал дальше. Обернувшись, увидел, как два маджая торопливо разрывают песок.

Астарт злорадно захохотал. Маджаи, похожие друг на друга, как близнецы, выхватили мечи и в несколько прыжков догнали финикийца.

— Где остальные? Где твои друзья? — выкрикнул один из них и вдруг с воплем подпрыгнул, словно хотел взлететь, и упал, неестественно изгибаясь и хрипя. Второй маджай дико озирался, готовый вот-вот закричать. Он умоляюще посмотрел на Астарта и даже раскрыл рот, намереваясь взмолиться, но запела невидимая тетива, и стрела впилась в бритый затылок маджая. Стражник ткнулся лицом в песок.

Из-за древней, разрушенной стены вышли двое мужчин и женщина. Они осмотрели убитых, переговариваясь между собой и бросая мимолетные взгляды на Астарта. У обоих мужчин были грубые, обветренные лица и густые, выжженные солнцем до пепельного цвета волосы, по самые плечи. Старший, кроме того, был более массивен, высок ростом, бородат. Молодой поражал несоответствием могучих плеч и тонкой девичьей талии. Женщина под стать им, крепкая, сильная, смотрела по-мужски пытливо и жестко.

Старший из мужчин что-то произнес, молодой вытащил стрелы из тел, и все они не спеша отправились в сторону западных ворот Мемфиса.

— Эй! — крикнул Астарт, ничего не понимая. Все трое обернулись. Старший дружелюбно проговорил: — Пусть боги помогут в твоих поисках, фенеху. Смутная догадка толкнула Астарта вслед за ними. Грабители пирамид приняли Астарта за коллегу — поэтому помогли ему освободиться от саисских стражников-маджаев, с которыми у них были давние счеты. Впрочем, и маджаи приняли одинокого бродягу-чужестранца за грабителя.

Астарт рассказал немного о себе, и египтяне долго колебались, прежде чем привели его в одну из лачуг, прильнувшую к белокаменной мемфисской стене. Женщина разожгла огонь в мелком очаге посреди глиняного пола. Мужчины выпили пива, закусили жареной рыбой и пресными лепешками. Не сказав ни слова, помолились каждый про себя и повалились на охапки пшеничной соломы. Хозяева и гость мгновенно уснули, только женщина продолжала стряпать на весь завтрашний день. Поднялись затемно. На Астарта взвалили мешок с чем-то увесистым и бренчавшим. Каждый нес свою поклажу.

Шли долго. Городские стены давно растаяли в предрассветном сумраке. Потянулись вязкие песчаные сугробы. Женщина шла последней и заравнивала следы на песке пучком ивовых веток. Астарту давно хотелось остановиться и попросить глоток воды. Но они шли по-прежнему молча и быстро.

Восток посерел. Прохлада приятно освежала разгоряченные тела. Наконец, преодолев остаток какой-то стены, видимо когда-то очень высокой, остановились. Впереди смутно темнела расплывчатая громада не то храма, не то усыпальницы. И тут Астарта захватило величественное зрелище: еще невидимое солнце озарило верхушку гигантской пирамиды, господствующей над всем мемфисским некрополем, над всей долиной. Словно облитый золотом холм повис в густом сумрачном мареве высоко над землей, обжигая мозг тайной, а душу красотой.

Спутники Астарта тоже смотрели, запрокинув головы. Издали донесся последний шакалий вопль, и утро стремительно ринулось на землю.

В утренних лучах ступенчатая пирамида выглядела не столь таинственно, но не менее грандиозно. Белокаменная облицовка давно была расхищена, и время сгладило все углы и ребра ступеней. Песок целыми слоями покоился везде, где можно было задержаться. В некотором удалении от пирамиды дремали величественные развалины построек, похожих на храмовые. У южной стены ограды можно было рассмотреть верхушки засыпанных колонн и два сохранившихся пилона — все, что осталось от некогда парадной колоннады входа в храм.

После завтрака, который в точности повторил вчерашний ужин, пожилой египтянин протянул Астарту стопку перевязанных веревкой кожаных мешков.

— Чья? — Астарта показал кивком на пирамиду.

— Джосера, — коротко ответил грабитель, и все отправились к южной стене ограды.

«Джосера, — подумал Астарт, — Ахтой скончается, когда узнает».

Финикиец не раз слышал из уст Ахтоя о великом мудреце Имхотепе, ставшем богом. Астарт знал, что гробница фараона Джосера — творение Имхотепа, первое в истории Египта монументальное сооружение из камня. До Имхотепа гробницы строились из необожженного кирпича и были до того примитивны, что арабы впоследствии назвали их мастабами, то есть скамьями, за внешнее сходство.

Ступенчатая пирамида Джосера — мать всех египетских пирамид, свидетельство грандиозного переворота в строительстве и архитектуре. Царский визирь Имхотеп, создав ее, удостоился обожествления. Видимо, этот вельможа ломал не только рамки канонов архитектуры: после его смерти каждый писец Египта, приступая к работе, совершал возлияния в его честь, виднейшие мудрецы Мемфиса, Фив, Саиса любили в своих глубокомысленных спорах ссылаться на изречения Имхотепа, и, наконец, ему воздавал молитву каждый лекарь-египтянин, приступающий к лечению. Греки отождествляли его со своим богом медицины Эскулапом.

— Пора за дело, — сказал старший египтянин и нырнул в скрытую в развалинах яму.

Поколения грабителей бились над разгадкой тайны пирамиды и не могли ничего поделать: Имхотеп надежно спрятал вход в пирамиду и саму усыпальницу с мумией в ее чреве. Лет триста до Астарта кому-то удалось разыскать шахту под южной стеной ограды. Грабители торжествовали, но — увы! — после многомесячного неимоверного труда (шахта была по обыкновению забита щебнем) они извлекли… лишь канопы с внутренностями фараона.

Новые приятели финикийца непонятно из каких соображений пробивали вход в пирамиду тоже с юга. Может, они шли по следам предшественников, не завершивших работу, может, руководствовались словами оракулов, недостатка в которых в древности не ощущалось.

— Тащи! — молодой египтянин, блестя от пота, подал мех, наполненный скальной породой.

Женщина помахала рукой:

— Сюда!

Астарт поднатужился и взвалил на себя мех.

— Быстрей! — крикнул ему вслед египтянин. Женщина зарывала в песок содержимое мехов, и западный ветер, жалкий собрат свирепого хамсина, уничтожал все следы.

— Как тебя зовут? — спросил Астарт, принимая очередной мех.

— Не все ли равно? — ответил египтянин. — И твое имя нам не нужно. У грабителей пирамид нет имен.

Когда солнце достигло зенита, сели в тени чудом уцелевшей крыши. Обед не отличался от ужина и завтрака.

Затем породу долбил молодой египтянин, распластавшись в узкой норе, наполняя мешки и выталкивая их в яму, откуда их волоком перетаскивал вконец обессиленный пожилой египтянин. Вскоре и Астарт взялся за бурав и долото. В кромешной тьме, как во время пылевой бури, не хватало воздуха для легких. Жара изнуряла. Финикиец выдохся в первую же минуту. Ему казалось: вот-вот потолок обрушится под немыслимой тяжестью и раздавит его, как ящерицу. Хотелось стремглав выскочить из этой могилы и дышать, дышать… Но Астарт исступленно вгрызался в камень, прогоняя страх мыслями о Бубастисской тюрьме, которая, может быть, уже слышит крик его сына. Как любой азиат, он верил, что у него будет именно сын.