— Присядь, — сказала я. — Тебе это не понравится.

Эллиот нахмурился, но ничего не сказал и продолжал стоять.

— На самом деле все очень просто. Идея похищения принадлежала мне.

Я подождала. Эллиот опять нахмурился.

— Не понимаю. Я знал, что здесь что-то…

— Все придумала я, — терпеливо продолжала я. — И предложила Джо, — лицо Эллиота побледнело. — Я очень люблю его. И он любит меня больше жизни. Вот почему он не выдал меня. Джо не хотел вмешиваться в такое дело. Но я уговорила его, написала письмо с требованием выкупа и послала по почте.

— Зачем?

— Потому что я ненавижу тебя, — ответила я и ощутила настоящее блаженство, невероятное облегчение, — за то что ты сделал с мамой и со мной за все эти годы. И потому что я хотела кого-нибудь полюбить. В этом доме нет ничего, кроме ненависти.

— Значит, ты все это выдумала, — медленно произнес Эллиот.

— Разве не похоже? Подумай обо всем этом деле. Стал бы настоящий преступник действовать так, как Джо? Разве уважающий себя похититель может разработать такой план? Единственная хитрость — продолжать ходить на работу и та принадлежит мне. Он — преступник не больше тебя… Меньше, я бы даже сказала.

— Не верю. Ты что-то скрываешь.

— У меня есть доказательство, — заявила я. — Хочешь посмотреть на него?

Эллиот не успел ответить, и я побежала к себе в комнату, а когда вернулась, он стоял на том же месте. Мысли о самоубийстве теперь исчезли. Я впервые за многие годы по-настоящему жила.

— Вот, — сказала я, протягивая ему письмо. — Читай. Посмотри, когда оно подписано.

Эллиот медленно прочитал текст, затем аккуратно сложил листок бумаги и посмотрел на него.

— Почему, Джоанни? — нерешительно спросил он. — Почему, Джоанни…

Затем его лицо покраснело. Я знала подобное состояние отчима. Он разозлился, посмотрел на меня и дал мне пощечину. Сильную. Я видела приближающуюся руку (Эллиот неуклюж и выдает свои удары), но не захотела отклоняться.

— Маленькая потворствующая сучка, — прохрипел он. — В семнадцать лет! Что с тобой будет года через два? Если это выплывет наружу, я погибну, — отчим посмотрел на листок в своих руках. — Ладно, мы позаботимся о тебе. К счастью, у тебя хватило ума не сказать об этом в полиции. И ты подцепила хорошего парня. С его прошлым он отлично годится в похитители, даже если таковым и не является. И тебе все равно никто не поверит.

— Они поверят письму, — напомнила я.

— Поверят, если оно окажется у них, — медленно произнес Эллиот. В его голосе прозвучало почти детское удовлетворение. — Но оно у меня, — он потряс листком. — Хотя и не надолго.

Я закричала, когда Эллиот хотел разорвать письмо, но не это его остановило. Его остановил страшный голос, голос, которого я не узнала, доносившийся с верхней площадки лестницы.

— Эллиот! — услышали мы и оба взглянули наверх.

Мама, опираясь на перила, указывала пальцем на мужа.

— Положи письмо, — сказала она тем же ужасным тоном. Эллиот встал.

— О, Грейс! — воскликнул он. — Сколько ты там стоишь?

— Достаточно давно, — ответила мама. — Достаточно давно, чтобы все слышать. Положи письмо!

И он подчинился. Думаю, если бы она попросила его или меня перерезать друг другу горло точно таким же тоном, мы сделали бы и это.

Мысли о неповиновении даже не возникло — не могло возникнуть.

Мама медленно спустилась в гостиную, села на кушетку и тихо сказала:

— Ну, а теперь мы поговорим как разумные люди.

— Грейс, я хотел оберечь тебя от этого.

— Ты хотел оберечь меня? Эллиот, не будь ребенком. Ты никогда не берег меня. И никогда не будешь беречь. Ты трус и глупец и не сомневайся ни секунды, что я этого не знаю. Я все время это знала. Это нелегко, — она повернулась ко мне. — А ты больной ребенок, Джоан. Вопрос виновности сейчас не обсуждается. Я только хочу знать, что ты хочешь сделать.

— Я хочу опять пойти в полицию, — ответила я. — И рассказать всю правду.

— Я не позволю своей падчерице калечить мою жизнь. — заявил Эллиот.

— Сядь и помолчи. Я знаю о твоей жизни больше, чем меня интересует, сказала мама странным, новым голосом. — И я не стану колебаться, чтобы использовать свою информацию.

Эллиот побелел. Мама наверняка что-то имела на него. Или это было сознанием его собственной вины. Я этого так и не узнала.

— Ты хочешь сказать правду? — спросила она меня. — Потому что это легко?

— Нет. Потому что я должна.

— Ты любишь Вито?

— Да, — ответила я. — Люблю. По крайней мере…

Я замолчала.

— Ты хочешь выйти за него замуж?

— Грейс, — пробормотал Эллиот. — Пожалуйста…

Но мама смотрела на меня. Ее глаза на больном лице были огромными, казались пылающими, и словно высасывали из моего тела остатки жизни. Невозможно было лгать ей или себе или кому-то еще под этим взглядом.

— Нет, — ответила я. — Не хочу. Он сам больной человек, мама.

И тут я замолчала, потому что поняла, что говорю о себе. И мама поняла это тоже. Она слабо улыбнулась.

— Ты не виновата. Виновны мы все. Возможно, нам нужно выяснить многое прямо сейчас, здесь.

Мама сделала паузу, прикусив губу. Очевидно, ей было трудно говорить обстоятельно.

— Я назвала твоего отчима трусом и глупцом, и он таков на самом деле. Но и ты не лучший образец молодой девушки, Джоан. Фактически, ты ужасна. Обстановка в твоей семье, твоя ненависть к отчиму не оправдывают твоих поступков. Ты разрушила жизнь этого человека. Неважно, что сейчас ты пытаешься спасти его. Несомненно, у твоего отчима из-за этого возникнут серьезные проблемы в бизнесе, а он не заслужил их. В своих делах Эллиот честен. Я знаю это, потому что долго прожила с ним. Нам всем придется много на что ответить. Единственный способ начать — это начать. Джоанни, ненависть к отчиму или ко мне — пустая трата времени, и я не позволю этого. Больше не позволю. С твоими жалостью к себе и самобичеванием покончено.

Я смотрела на маму. Никогда я не слышала, чтобы она так говорила. Потом я взглянула на Эллиота и едва не рассмеялась. Его глаза вылезали из орбит. Он был похож на человека, которого только что ударили пыльным мешком. Рот отчима буквально раскрылся от удивления. Мама спокойно продолжила:

— Итак. Прежде всего, Эллиот, отдай Джоан письмо.

Он посмотрел на свои руки и сердито протянул листок.

— Полагаю, ты понимаешь, что делаешь, Грейс, — злобно произнес он.

— Мне этого и не нужно. Я делаю то, что следует. И я рада, что Джоан стремится к правде и справедливости после того, как всю жизнь прожила с нами, — мама повернулась ко мне. — Можешь поступить так, как захочешь.

— Я иду прямо сейчас, — сказала я. — Скажу им, что солгала, и отдам письмо.

— Этим все не закончится, — предупредила мама. — Ты это понимаешь?

— Да.

Я понимала. Я знала, что это начало трудного, даже ужасного времени. Но все же начало. Первое настоящее начало в моей жизни. И если вы рождаетесь или возрождаетесь, это происходит в крови и в слезах. Любые рождения тяжелы.

— Тогда иди, — сказала мама. — Скажи правду. Но только всю. Никаких недомолвок.

— Нет. Одну правду.

— Я не могу этого допустить, — воскликнул Эллиот.

— Ты должен, — тихо произнесла мама. — Это результат нашей совместной жизни. Иди, дорогая.

Отчим посмотрел на маму и сел рядом с ней. Она заговорила с ним, словно меня не было рядом, и я впервые прислушалась к ним с открытым сердцем.

— Знаешь, — сказала мама, — трусы могут стать храбрыми, а глупцы мудрыми. Ненавижу нравоучения. И я сама трусиха. Это, похоже, и разрушило нашу семью. Думаю, мы можем начать все сначала, — она повернулась ко мне. — Ты всегда считала, что Эллиот ненавидит тебя. Прости, это я тоже должна опровергнуть. Он не ненавидит тебя. Он не спал ночами, когда тебя… — мама сделала паузу. — С тех пор как ты уехала. Возможно, тебе неприятно это слышать, но он по-своему очень любит тебя. Не по-твоему и не по-моему… но любит. Ты не имеешь права обижать его. И, Джоан… я больше не позволю, чтобы твой отчим был козлом отпущения из-за твоих безобразий.