— Духи «Вечер», дорогая. Лучшие духи моей молодости, мадам.

— Я тебе дам «мадам», бля! — был взрыв. Грозоотметчик на стене зашкалило. — Я милицию вызову! Издеваешься надо мной, да? Я целый день на работе, а ты — «мадам»?! — кипела Надька очень непоследовательно.

За моей спиной задышали.

— Чичас мы тебя укоротим, не смотри;, что длинный. Кореши, подержите-ка клифт.

Все. Наплевать. Будь что будет.

Я достал из кармана пистолет Макарова и передернул затвор.

Поясню. Наследственность сыграла со мной вредную штуку. Гены какие-то достались нездоровые. Я с детства, с самого рождения — материализатор. В минуты сильных эмоций, потрясений — добрых ли, злых ли, — в минуты радости, вдохновения, счастья, гнева, отчаяния, злости я могу материализовать нужные мне предметы.

Пистолет возник у меня в руке как сконденсировавшийся сгусток вороненой ярости. Нет, не то, не удовлетворяло меня оружие. Из-за отворота пиджака я вынул автомат Калашникова. Нет, тоже мало: триддатизарядного магазина явно не хватит. Отшвырнув автомат в угол, я выхватил из хозяйственной сумки ручную гранату. Сам подорвусь, но и разнесу всю эту лавочку к чертям собачьим! А Надька, ничуть не напуганная Надька, обретя какие-то немыслимые объемы, уже выплывала из-за прилавка и нависала надо мной, жутко колыхаясь, надвигалась жирной шаровой молнией, хохоча:

— Ну-ка, ну-ка, давай, профессор! Рвани! А потом тебя рванут! За тридевять земель по пятьдесят восьмой, как в старые добрые времена! На веки вечные! А нам все равно ничего не будет. Закаленные мы! Целый день у прилавка! Ну-кось, рви чеку, сука!

Плохо. И это не годится. Так и не выдернув чеки, я сунул гранату за пазуху и обернулся к окну. Там, грохоча, напитывая воздух дизельной гарью, показалась колонна тяжелых танков. Башни их медленно поворачивались. Стволы пушек, словно перья веера, сводились срезами к магазину.

Но Надька, непробиваемая Надька, исчадие ада Надька уже слезами исходила от хохота, предвкушая неминуемую победу, а кореш без клифта петушился рядом, суча в воздухе ошкарябанными, в засохших корках кулаками.

Я смел танки в сторону и напрягся из последних сил. Получилось! Во двор магазина, огромный и высокий, как кооперативный микрорайон, вплывал авианосец.

Самолеты, освобожденные от расчалок, ревели на предстартовом форсаже, командоры в орудийных башнях изготовились к бою.

Но, перекрывая все, раздался трубный голос Надьки.

— Эй, ты, позумент дешевый! — обратилась она к капитану, стоящему на мостике на высоте девятнадцатого этажа. — Катись-ка ты отсюда — знаешь куда? Знаешь? Молодец! И дружка своего очкастого, профессора малахольного, забери туда же. Туда, куда Макар телят гонял и где корову отодрал.

Капитан покраснел до околыша фуражки и объявил отбой. Авианосец дал обратный ход.

И я бежал. Постыдно горя трусливым огнем, сникнув, уменьшившись до размера побитой собаки, очертя голову, бежал, словно хотел догнать море, которое уходило, сворачиваясь, вслед за кораблем, гордостью флота, падал, захлебываясь в ускользающих волнах, снова вскакивал и опять падал в мокрое, но так и не догонял…

А ведь единственное, что мне надо было сделать, — это приказать исчезнуть и магазину, и адовой Надьке, и свите ее, но как раз этого я не умею. Я умею только материализовывать. Исчезание не по моей части. И потому я бессилен.

А ведь где-то ходят по свету исчезаторы, я им издавна страстно завидую, но постичь их умение не могу: это люди совсем с другой наследственностью.

— Здравствуй, милый, — сказал женский голос. — Ну, как ты?

— Осваиваюсь, — сказал я, совершенно пока не представляя, как нужно интонировать речь, и поэтому стараясь говорить тихо, словно бы с перехваченным от волнения горлом. — Забот прорва. Как твое самочувствие? Скучаешь?

Я входил в разговор с привычной осторожностью, как входит в утреннее море купальщик — пробуя ногой воду. Правой рукой я нажал клавишу «АДРЕС». На экране передо мной возникло изображение молодой женщины с заплаканными глазами и побежали розовые строчки текста: «Валентина (Валюта) Бахтадзе (в девичестве Муравьева) 28 лет чертежница проектного бюро филиала «КОМУС-МИКРО» совместного предприятия «COMP-SERVI» («Computer Serpice Ventures International») муж Давид (Дато) Бахтадзе ОСВОИТЕЛЬ БРО/384918 отправлен (—30 суток) назначение Титан основная специальность наладчик компрессорных установок социальный статус безработный последнее место работы…»

Я читал — не читал, впитывал глазами — стремительно бегущую информацию, а пальцы уже автоматически набирали на клавиатуре БРО/384918, и в левом наушнике зазвучал хрипловатый, гортанный, с характерным кавказским акцентом голос: Давид Бахтадзе не делал различий между «о» и «а» и, безудержно путая мягкие и твердые «л», читал контрольный текст (все «освоители» удивляются, зачем перед отправкой их заставляют произносить эти десять бессмысленных, фонетически громоздких фраз). Имитировать речь Бахтадзе было просто.

— Спрашиваешь! Конечно, скучаю, — кусая губы, говорила женщина. — Какой у тебя странный голос… Далекий и… чужой… Мне страшно одной, Дато!.. И я безумно боюсь за тебя. У меня такое ощущение, будто мы никогда-никогда больше не увидимся…

Строчки все летели и летели по экрану, словно некий фокусник вытягивал из бездонных недр машины бесконечную ленту слов. Здесь было все, что требовалось оператору знать о жизни Давида Бахтадзе: когда и где родился, чему и с кем учился, отец, мать, бабушки, дедушки, сын (Мишико, 4 года), полный словесный портрет вплоть до интимных деталей, особые приметы друзей, даты и места свиданий, излюбленные словечки, и так далее и тому подобное — и даже то, чего сам Давид не знал о себе, а знала только его жена, измученная разлукой.

— Ну что ты, Валюта, дорогая! Вот увидишь, все будет хорошо. Придет время — настанет твой черед, и ты телепортируешься ко мне. Вместе с малышом, нашим Мишико. К тому времени мы уже построим купол, и в поселке можно будет жить даже лучше, чем на Земле — ни смога, ни отходов, ни канцерогенов, ни жесткого излучения из озоновых дыр. И с водой все хорошо: кругом лед…

— Я так хочу этого, Дато! Милый Дато! Но у меня жуткие предчувствия… Мне еще так далеко до тебя. Номер в очереди — четыреста девять восемьсот сорок шесть. Это значит ждать больше года… И потом… Всего месяц, как мы расстались, а ты уже изменился. И голос неровный. И ты вдруг назвал Мишико малышом, хотя всегда звал человечком… Мне страшно, Дато!..

Осечка! Надо быть осторожнее. В нашей работе срывы недопустимы: хуже нет, чем посеять в людях страх и недоверие к ТП.

— Успокойся, Валюша! Все будет хорошо. Какие новости за последние дни?

— Не новости, а сплошной кошмар! Инфляция убийственная. Мясо стоит уже сто пятьдесят новыми!!! Но Бог с ним, с мясом. Самое гадкое — стоимость разговора с Титаном баснословно велика. Деньги я наскребла только за месяц. Скверно, что нет видеосвязи — одна лишь телефонная. Я так хочу видеть твое лицо — и не могу. Жить в Москве совершенно невыносимо. В воздухе смрад, питьевая вода подается уже не два часа в день, а час. Энергию дают всего три раза в сутки, а аккумуляторы начали течь: мужских-то рук в доме нет. Очень холодно в квартире — градусов двенадцать. Мы с Мишико кутаемся, кутаемся… В город выходим как можно реже. Мерзостный муравейник. Подумать только, в Москве уже двадцать пять миллионов человек! И половина — безработные. И так — по всей стране. Драки, убийства, грабежи, погромы — с утра до вечера и с вечера до утра. А еще мигранты — в подвалах, на чердаках, в метро, в подземных переходах. Хорошо хоть мы живем теперь в двух кварталах от моей работы — я сменила службу и уже две недели тружусь в филиале одной компьютерной «вентуры». Слава Богу, не нужно водить человечка в детский сад — он у нас молодец, прекрасно сидит несколько часов дома один. Что будет дальше — не представляю. Как хорошо все-таки, что придумали телепортацию и можно без всяких ракет отправляться на Дальние Рубежи. Люди записываются в освоители десятками тысяч — как правило, конечно, безработные и мигранты. А Рубеж все отодвигается… Поговаривают, что через два-три месяца введут ТП новых направлений — на спутники Урана и Нептуна…