И вот в один прекрасный вечер, когда немногочисленные отдыхающие уже разобрались по своим арендованным блокам, а за алюмотитановой переборкой жилища наших новобрачных непьющая самогонщица, свербимая гневом, поджидала своего непутевого смотрителя, — родился у Фанта замысел. Блестящий план. Мой Автор решил встать утром на заре светосвода, растолкать ничего не подозревающую Иоланту, запихать в сумку бутерброды и пару банок клубниколы и проникнуть в радоновые Теплые Ванны: вход туда был строго по санаторным книжкам, каковые у Фанта и Иоланты, разумеется, отсутствовали. А искупаться в запретных водах очень хотелось. Вот с такой криминальной мыслью Фант и заснул под первые звуки застенной свары. И что самое удивительное — проснулся он действительно в пять утра.
Фант, продравший глаза на заре — светосвод только-только разгорался, — не мог знать вот чего: Иоланта, ошарашенная громогласной пикировкой самогонной четы, а также треском пощечин, смогла заснуть только два часа назад, и любые попытки разбудить ее были не только преступны, но и обречены на провал. Не предполагал Фант: даже если жена и проснется, то никуда, естественно, не пойдет. Мало того — переняв хозяйский опыт, поднимет, возможно, первый в их жизни скандал. И уж совсем в голову моего Автора не входило, что затея его, в сущности, глупа и не за тем Иоланта сюда ехала, чтобы нелегально шляться по радоновым Ваннам. Фант чувствовал себя предводителем повстанцев, поднявшим силы народные на слом отживших традиций, поэтому толкал Иоланту, ворочал ее, кричал что-то в ухо, но успеха не добился. Бастионы консерватизма выстояли. Новобрачная сонно, но яростно отбивалась и издавала некие невнятные звуки, означавшие лишь одно: «Отстань! Не дай Бог, проснусь!»
Тогда плюнул в сердцах Фант, сам в бою лишившийся последних остатков сна, оделся быстренько и, хлопнув дверью, отправился на тайную вылазку один. Бутерброды и клубникола, естественно, забыты были.
Вот тут, собственно, и начинается наша купальная, с позволения сказать, история.
Путь до радоновых Ванн был не близким. По случаю раннего утра ни дископланы, ни магнитоходы еще не вышли на линии. Добираться следовало по пустынному воздушному коридору — в данном случае, вертикальному, — так что более пристало называть его не коридором, а колодцем. Вход в бальнеологический отсек лежал в шестнадцати ярусах над головой, а это — добрых сто метров по отвесной стене. Для того чтобы воспользоваться лифтом, нужен был специальный ключ, — его Фанту тоже никто не собирался выдавать, — поэтому мой Автор нацепил на ноги магнитные бахилы, надел на руки магнитные рукавицы, вылез через аварийный люк в колодец и начал восхождение.
Больше всего в этот момент он напоминал сонную зимнюю муху, неизвестно зачем вылезшую на стену из теплой щели.
Долго ли, коротко ли, а подъем занял минут сорок — для Фантового организма, измученного ночными бдениями и пристрастием к крепчайшим кофе и чаю, — срок немалый. Внезапно металлопластовые суслоны раздвинулись, возникло отверстие горизонтального коридора, и оказалось, что дальше лезть некуда, до радоновых Ванн — рукой подать. И зажегся в полную силу светосвод. И зазвучала где-то тихая музыка — заработала радиосеть бальнеологического отсека. И шумела в Фанте кровь: «ссст… ссст… ссст…» А пот лился по лицу совершенно беззвучно, и так же беззвучно слизывал его легкий ветерок.
Наверное, с полчаса просидел мой Автор на краю горизонтального коридора, свесив ножки в бездонный колодец. Ему было очень хорошо и привольно. Дышалось до того полновесно, что мысль о сигарете казалась греховной. Но он все-таки закурил: потому что устал, потому что все шло по плану, потому что хотелось. И потому еще, что если у людей определенного склада отобрать их привычки и положить на одну чашу весов, а потом вычленить из медицины всевозможные запреты и положить на другую, то привычки, пускай и дурные они, все же перевесят.
Наконец дыхание установилось, пульс умерился. Фант заерзал, чтобы встать на ноги и пуститься в путь дальше, — тут-то магнитные бахилы и соскочили с ног. И исчезли в бездне воздушного колодца. Даже эха не донеслось…
Что делать? Очевидно, возвращаться другим путем. Фант еще не знал, что это будет за путь, зато в точности представлял, каким будет возвращение. Вернется он, провидел Фант, овеянный радоном и водяной пылью, а озадаченная, встревоженная молодая жена, проснувшаяся в одиночестве, будет, заламывая руки, метаться по алюмотитановой клетушке и, завидев его, бросится ему на шею в слезах.
Вот и радоновые Теплые Ванны: три коридора ведут к трем бассейнам на разных уровнях. Ванны немаленькие: каждая — двести метров на сто.
Фант выбрал центральный коридор, полого спускавшийся метров на десять вниз. Даже не огляделся как следует: выскочил к самой воде, скинул с себя все, что было, на бортик и — как есть нагишом — плюхнулся в бассейн. Он твердо знал: до восьми утра здесь не будет ни души. Нырнул. Отплыл под водой, тараща близорукие глаза на зелено-голубую мозаику керамического дна, вынырнул и отмахал кролем до пятиметровой вышки, торчавшей посредине бассейна. Дай-ка, думает, залезу на верхнюю площадку — там ветерок, — лягу на спину и долго буду так нежиться, пока голод не заест или жажда не приключится, а уж потом назад поплыву.
И действительно, полез наш Адам по ступенечкам, раза три оступался неуклюже, но все-таки на верхнюю площадку вскарабкался. Просторная, сухая и теплая была эта площадка — во всех отношениях, прямо скажем, удачная. Для начала Фант уселся комфортабельно на краешек — лицом и прочими фасадными частями тела к берегу, свесил ножки и принялся глаза щурить: Теплую Ванну разглядывать. Толку от этого мало было — очки мой Автор на бортике оставил, но все же какие-то расплывчатые цветные пятна мог оценить. Изумрудное — это стены. Коричневые, желтые, оранжевые, розовые пятна — это лежаки. Темно-зеленые — карликовые пальмы. А вот это что такое? Яркое, красное, метрах в пятидесяти от брошенной им одежды. Дивился Фант, вглядывался подслеповато, а когда в довершение всего и тихие смешки до него донеслись, и говор приглушенный — сразу все понял. И покраснел от ушей до щиколоток. Ибо красное пятно было надувным тентом, в тени же его расположилась малая группа ранних санаторников — две девушки и юноша. Они-то и смеялись, и с неподдельным интересом Фанта разглядывали. Да отчего же не веселиться: сидит на вышке некто голый и мокрый и пялит на них, в тени отдыхающих, круглые глаза, лишенные диоптрий. Как не прийти в хорошее настроение?
Фант наш от досады-то долго вразумиться не мог, как поступить в такой ситуации. Сидел пунцовый и хлопал ресницами. И все взять в толк не умел, чего же это он не приметил веселую компанию заблаговременно? Как получилось, что сбросил он с себя все покровы и даже фигового листа не оставил? Как удалось ему на вышку забраться и во всей красе перед незнакомым женским полом предстать? Додумал Фант все эти стыдные мысли, потом хотел было покраснеть еще больше, но не получилось: озяб он от ветерка и от позора, поэтому не малиновым, а сизым стал, в пупырышках к тому же, — очень малоприятное зрелище, должен вам заметить, — и, прикрывшись неумело, шатнулся с пятиметровой высоты в спасительную воду. Шлепок вышел знаменитый, фонтан чуть ли не до светосвода взметнулся, а нового взрыва веселья Фант лишь по одной причине не услышал: под водой был, отбитым животом мучился и оскорбленным достоинством.
Потом мой Автор долгонько из моря вылезал. Все пытался так сподобиться, чтобы между ним и компанией пальмы оказывались — да разве это прикрытие?! А когда пальм в створе, как Фант ни крутился, не осталось, пополз, извиваясь, по галечке и уж так тянулся к одежде, так дрожащей рукой сучил, что хоть снимай эту сцену на пленку и вставляй в шпионский фильм: подобным же образом контрразведчик наш — в свалке — отброшенного пистолета домогается, истекая…
Господи, и какой же здесь хохот раздался! Девицы — те чуть ли не скончались, животики надрывая. Слезы из глаз катились — сам видел… Забавно, что сами прелестницы были в одних лишь трусиках. Да и трусики эти — одно название: треугольник ткани на лобке да тесемочки промеж ягодиц. Впрочем, женская пляжная мода на Орпосе куда более беззастенчива, чем мужская. К тому же в данной ситуации дело не в моде, а в Фанте (то бишь, Авторе): он у нас с детства чрезвычайно стыдливый — прямо патология какая-то, ужас!
